.. отвыкаешь понемногу от людей, дичаешь и доходишь в обращении с ними до полной
неестественности. Городским жителям все мы должны казаться смешными бирюками и чудаками.
- Не все! Не все! - запротестовал Поланецкий. - Вот вы, например, совсем не кажетесь.
- Это лишь вопрос времени, - улыбнулась Марыня.
- Но время несет с собой перемены.
- У нас мало что меняется, а если и меняется, большей частью к худшему.
- Но в девичьей жизни эти перемены нетрудно и предсказать.
- Для меня важнее всего сейчас, чтобы у папы уладилось все с Кшеменем.
- Значит, единственные цели ваши, главное в жизни - это папа и Кшемень?
- Да. Но я мало смыслю в делах, и помощница из меня плохая.
- Отец и Кшемень - больше ничего? - повторил Поланецкий.
Наступило молчание. Марыня спросила, не хочет ли он пройтись. Они спустились в сад и очутились вскоре на берегу пруда. Поланецкий,
занимавшийся за границей спортом в разных клубах, сделал то, что не удалось Гонтовскому: спустил лодку на воду, но кататься на ней было нельзя
из-за течи.
- Вот вам образчик моего хозяйства: дыра на дыре! - сказала со смехом Марыня. - И вину свалить не на кого: и сад, и пруд находятся всецело
в моем ведении. Ну, да ладно, велю починить еще до того, как спустят пруд.
- Небось еще та самая лодка, на которой мне запрещалось кататься, когда я был мальчишкой.
- Очень может быть. Вещи меньше подвержены переменам и долговечней людей, вы разве не замечали? Грустно это сознавать.
- Авось мы окажемся долговечней этой утлой ладьи, насквозь пропитанной водой. Если это та же самая лодка, мне с ней положительно не везет.
Раньше кататься не разрешали, сейчас вот оцарапался о какой-то ржавый гвоздь.
И, вытащив из кармана носовой платок, он левой рукой попытался перевязать палец на правой.
- У вас не получится, давайте лучше я, - сказала Марыня, следя за его неловкими попытками.
И стала завязывать ему руку, а он нарочно поворачивал ее, чтобы продлить удовольствие от этих нежных прикосновений. Затруднясь помехой, она
взглянула на него, и глаза их встретились. Поняв его умысел, она покраснела и еще ниже опустила голову, будто целиком поглощенная своим
занятием. У Поланецкого от ее близости, от исходившего от нее тепла забилось сердце.
- У меня сохранились очень приятные воспоминания о каникулах, которые я здесь проводил. Но те, что я теперь увезу, будут во сто крат
приятней, - сказал он. - Вы так ко мне добры... Вы тут как цветок, в этом Кшемене. Нет, право же, я не преувеличиваю.
Марыня чувствовала, он говорит от чистого сердца, а смелость его приписала непосредственности натуры, а не желанию воспользоваться тем, что
он остался с ней наедине, и потому не обиделась, а только сказала с притворной строгостью своим приятным негромким голосом:
- Пожалуйста, без комплиментов, а то я руку плохо перевяжу, это раз. А два - убегу.
- Нет, уж лучше перевяжите плохо, только не убегайте. Смотрите, какой чудесный вечер...
Марыня кончила, и они пошли дальше. Вечер в самом деле был чудесный. Солнце садилось, и зеркальная поверхность пруда пламенела золотым
огнем. Вдали, за прудом, темнел ольховник; ближайшие деревья необычайно четко вырисовывались на розовом закатном небе.