Вдали, за прудом, темнел ольховник; ближайшие деревья необычайно четко вырисовывались на розовом закатном небе. За домом, во дворе,
клекотали аисты.
- Как хорошо! Как здесь хорошо! - повторял Поланецкий.
- Очень! - отозвалась Марыня.
- Теперь я понимаю вашу привязанность к этим местам. И потом, труд... Чем больше его вкладываешь в какое-то дело, тем оно становится
дороже. Да, в деревне бывают отрадные минуты, вот как сейчас, например. Да и вообще тут чудесно. А в городе иногда охватывает такая апатия,
особенно когда день-деньской проверяешь счета... К тому же я совсем одинок. У Бигеля, моего компаньона, есть дети, жена, ему хорошо! Не то что
мне. Порой я говорю себе: ну что проку в этой работе? Допустим, скоплю немного денег, а дальше что? Ничего не ждет, кроме работы. Сегодня,
завтра - вечно одно и то же. Видите ли, всякое дело, в том числе и наживание денег, затягивает, и возникает иллюзия, будто это и есть цель. Но
иной раз вдруг подумаешь: а может, прав этот чудак Васковский, который говорит: у кого фамилия оканчивается на “-ский” или “-ич”, тот не может
всю душу вложить в одну только работу и тем удовольствоваться. В нас, по его словам, еще слишком свежа память о нашем предсуществовании -
вообще, мол, у славян совсем иное предназначение. Большой оригинал, философ и мистик. Я спорю с ним - и наживаю капитал всеми доступными мне
способами. Но вот сейчас, когда гуляю с вами в саду, - начинаю думать, что он прав.
Некоторое время шли молча. Закат отбрасывал на их лица свой румяный отсвет. Они чувствовали взаимную приязнь, углублявшуюся с каждой
минутой. Им было хорошо и спокойно вдвоем.
Поланецкий ощутил это, видимо, с особенной силой.
- А правду говорила пани Эмилия, - сказал он, помолчав. - Теперь я сам вижу: через какой-нибудь час к вам начинаешь испытывать большее
доверие, чем к иному человеку через месяц. Кажется, будто мы знакомы с вами много лет. Наверно, только доброта располагает так к себе людей.
- Эмилька меня любит, вот и хвалит, - ответила Марыня просто. - Но если даже так, я бываю доброй не со всеми.
- Да, вчера вы производили другое впечатление, но вы устали и вам хотелось спать.
- Пожалуй.
- Что же вы не легли? Чай и слуга мог подать; наконец, обошелся бы и без чаю.
- Что вы, не настолько уж мы негостеприимны. Кто-то из нас, сказал папа, должен вас встретить. Я побоялась, что он сам станет дожидаться -
а ему вредно ложиться поздно, - и осталась за него.
“Как бы не так, стал бы он меня дожидаться! А ты - добрая душа, оберегаешь покой этого старого эгоиста”, - подумал Поланецкий и сказал:
- Простите, что вчера я сразу же заговорил о деньгах. Привычка делового человека! Потом я страшно ругал себя за это. Право, мне очень
совестно, простите меня.
- За что же? Вы ни в чем не виноваты. Вам сказали, что я всем ведаю, вы и обратились ко мне.
Вечерняя заря разгоралась все багровей. Они пошли домой, но вечер был так хорош, что остались на веранде, выходившей в сад. Поланецкий
отлучился в гостиную и вернулся со скамеечкой, которую, опустясь на одно колено, подставил Марыне под ноги.
- Благодарю вас, - сказала она, наклонясь и придерживая платье руками. - Вы очень добры!.. Благодарю вас.
- Вообще-то я к людям невнимателен, - ответил Поланецкий.