А тем временем в ночлежке Маккабрея и. о. распорядителя работ Мартленд рвал и металили делал вид, что. Он ужасный актер, но, с другой стороны, он довольно ужасен и когда не актерствует, поэтому трудно порой сказать, если вы следите за моим ходом мысли.
Ох, бросьте, Чарли, недовольно сказал он. Бровь моя трепетнула в самый раз, чтобы показать: в школе с ним мы учились не так уж и недавно.
Что вы имеете в виду«бросьте»? спросил я.
Я имею в виду, давайте не будем играть в глупеньких мудозвонов.
Я рассмотрел возможности трех умных возражений на его одну реплику, но пришел к выводу, что не стоит беспокойства. Бывают времена, когда я готов перекинуться с Мартлендом словечком-другим, но сейчас время иное.
И что именно, здраво спросил я, по вашему мнению, я могу вам дать из того, что, по вашему мнению, вы хотите?
Любую наводку на дельце с Гойей, ответил он тоном сломленного Иа-Иа. Я воздел ледяную бровь-другую. Он несколько заерзал. Существуют дипломатические соображения, знаете ли, слабо простонал он.
Да, с некоторым удовлетворением ответствовал я. И я понимаю, как они могут возникнуть.
Просто имя или адрес, Чарли. Да вообще-то что угодно. Вы ведь наверняка что-то слышали.
И где тут вступит в действие старое доброе «куи боно»? спросил я. Где широкоизвестный пряник? Или вы опять давите на старую школьную дружбу?
Этим вы обеспечите себе много мира и покоя, Чарли. Если, разумеется, сами не ввязались в сделку с Гойей как принципал.
Я нарочито некоторое время поразмыслил, тщательно стараясь не проявить чрезмерной заинтересованности и задумчиво поглощая настоящий «Тэйлор» 1931 года, населявший мой собственный бокал.
Хорошо, наконец изрек я. Немолодой грубоватый на язык парняга в Национальной галерее, прозывается Джим Тёрнер.
Шариковая ручка счастливо запорхала по уставному блокноту.
Полное имя? деловито осведомился Мартленд.
Джеймз Мэллорд Уильям.
Он начал было записывать, потом замер и злобно глянул на меня.
17751851, съязвил я. Крал у Гойи постоянно. Но, с другой стороны, старина Гойя и сам был тот еще жук, не так ли?
Я никогда еще так близко не подступал к получению костяного бутерброда прямо в зубы. К счастью для того, что еще оставалось от моего патрицианского профиля, в комнату, неся прямо перед собой телевизионный приемник, как бесстыжая незамужняя мамашаживот, уместно вступил Джок. Мартленд отдал пальму первенства благоразумию.
Кха кха, вежливо изрек он, откладывая блокнот.
Сегодня вечером же у нас среда, понимаете? объяснил я.
?
Профессиональная борьба. По телику. Мы с Джоком никогда ее не пропускаем; там выступает столько его друзей. Вы не останетесь посмотреть?
Доброй ночи, сказал Мартленд.
Почти час мы с Джоком потчевали себяи магнитофоны ГОПахрюканьем и ржаньем королей захватов в партере и потрясающе вразумительными комментариями мистера Кента Уолтонаединственного на моей памяти человека, целиком и полностью соответствующего своей работе.
Этот человек потрясающе вразумителен и т. д., сказал я Джоку.
Ну. Мне там счас показалось, что он отхватил ухо тому второму мудаку.
Нет, Джок, не Палло. Кент Уолтон.
Ну? А по мне так Палло.
Не принимай близко к сердцу, Джок.
Как скажьте, мистер Чарли.
Превосходная была программа: все подонки жульничали бесстыже, рефери поймать их за этим занятием никак не удавалось, но хорошие парни всегда побеждали, напрягши пресс в последнюю минуту. Кроме схватки Палло, само собой. Масса удовлетворения. Удовлетворительно было и размышлять о тех умненьких молоденьких бобби-карьеристах, что в эту самую минуту проверяют все полотна Тёрнера в Национальной галерее. А в Национальной галерее Тёрнеров очень много. Мартленд был достаточно сообразителен, чтобы осознать: я не стал бы так неубедительно шутить лишь для того, чтобы его подразнить. И потому перевернуть следовало каждого Тёрнера. И за одним из полотен, все всякого сомнения, отыщется заткнутый конверт. А внутриопять же, вне всякого сомнения, люди Мартленда обнаружат одну из этих фотографий.
Когда закончилась последняя схваткана сей раз драматичным «бостонским захватом», мы с Джоком выпили виски, что по борцовским вечерам стало у нас традицией. «Красный Плюмаж Делюкс» мне и «Джонни Уокер» ему. Джок его предпочитает; кроме того, мой головорез сознает свое место в жизни. К тому времени мы, конечно, уже отклеили крохотный микрофон, который Мартленд небрежно забыл под сиденьем моего «фотёй». (В кресле сидел Джок, стало быть, микрофон бесспорно отразил, помимо борьбы, еще и некоторые вульгарные звуки.) С редкой фантазией Джок опустил жучок в широкий бокал, затем добавил воды и таблетку «алка-зельцера». После чего неудержимо расхихикалсяжуткое зрелище и звуковые эффекты.
Держи себя в руках, Джок, сказал я, ибо нам предстоит работа. Кве ходи нон эст, эрас эрит, что означает: завтра, примерно в полдень, я рассчитываю оказаться арестованным. Произойти это должно в Парке, если возможно, чтобы я мог устроить сцену, буде сочту это уместным. Непосредственно после чего эту квартиру обыщут. Тебя здесь быть не должно, и с тобой здесь не должно быть сам-знаешь-чего. Вложи в обивку жесткого верха, как и раньше, поставь жесткий верх на «эм-джи-би» и отгони к Спинозе на техобслуживание. Убедись, что видишь перед собой мистера Спинозу лично. Будь там ровно в восемь. Понял?
Ну, мистер Чарли.
С этими словами он проковылял к себе в спальню на другой стороне холла, откуда я еще долго слышал его довольные хихиканье и флатуленцию. Спальня у него аккуратная, меблирована просто, полна свежего воздуха: именно такой хочется видеть спальню сына-бойскаута. На стене висит сводная таблица Знаков отличия и званий Британской армии; на тумбочке у кроватифотопортрет Шёрли Темпл в рамочке; на комодемодель галеона, не вполне завершенная, и тщательно выровненная стопка журналов «Моторный цикл». Мне кажется, в качестве лосьона после бритья Джок пользуется хвойным дезинфектантом.
Моя же спальнядовольно верная реконструкция рабочего места недешевой шлюхи периода Директории. Для меня она полна очаровательных воспоминаний, но васмужественного британского читателянаверняка бы стошнило. Ну-ну.
Я погрузился в счастливый бессновиденческий сон, ибо ничто не сравнится с вольной борьбой в очищении разума жалостью и ужасом; это единственный ментальный катарсис, заслуживающий своего имени. Да и не бывает сна слаще сна неправедного.
То была ночь среды, и никто меня не разбудил.
2
Ячеловек, пред вами я стою:
Пусть зверь я, что жпо-зверьи мне и жить!
Имей я хвост и когти, человек
Бесхвостый был бы господин, а так
Пусть обезьяны хвост себе стригут
И прикрывают лядвия себе,
Я же, подобный льву, не изменю
Того, что сотворил со мной Господь
Все меблируют логова свои
А я соломе свежей буду рад.
Никто не разбудил меня до десяти часов прекрасного летнего утра, когда ко мне вошел Джокс чаем и канарейкой, распевавшей до самозабвения, как с ней это обычно и бывает. Я пожелал доброго утра обоим: Джок предпочитает, чтобы я приветствовал канарейку, а настолько мелкая услуга ничего не стоит.
Ах, добавил я, старое доброе успокоительное, «улун» или «лапсанг»!
Э?
Принеси-ка мне трость, мои наижелтейшие туфли и старый зеленый «хомбург», не отпускал цитату я. Ибо я отправляюсь в Парк кружиться в буколических танцах.
Э?
О, не обращай внимания, Джок. Это во мне говорит Бертрам Вустер.
Как скажьте, мистер Чарли.
Мне часто мнится, что Джоку стоит заняться сквошем. Из него выйдет отличная стена.
Ты отогнал «эм-джи-би», Джок?
Ну.
Хорошо. Все в порядке? Разумеется, глупый вопрос и, разумеется, я немедленно за него поплатился.
Ну. Только, э-э самь-знайте-что никак не влезала под обивку, пришлось по краям немного подрезать, ну, самь понимайте.