Княгине Свободе честь да слава! Пахать да катать! она кивнула, не понимая, сделала шаг и споткнулась, ноги не держали. Владимир подхватил её на руки и понёс к краю поляны.
Всеслава шагнула навстречу, набросила на них обоих длинный меховой плащ:
Скорее в возок, не застудилась бы. Дождь как сразу хлынул. Приняли тебя наши боги. И люди приняли, настоящей княгиней стала. Салкон крепче прижалась к Владимиру, спрятала лицо в мягком собольем мехе, зажмурилась. Её трясло. Под веками плясали красные сполохи, волчьи морды скалились с серебряных блях, старый Горазд кричал: «Катать, катать по зелёной паполоме! Русалий узор! Одолень-трава!»
Наутро город стоял притихший, промытый ночным ливнем, посады не шумели, колокол Вознесенского собора звонил к обедне печально, будто сокрушаясь о людских грехах. Владимир смущённо косился и на жену, и на отца с матерью. Салкон не поднимала глаз. Она только теперь окончательно поняла, осознала, что произошло ночью: муж брал её, одурманенную заповедным зельем, на глазах у всего народа, а она отдавалась по-звериному, ненасытно, пока не потеряла сознания.
Всеслава Ярославна, как всегда холодная и величавая, окинула взглядом сына и невестку, затем кивнула мужу:
Княже, ступайте с князь-Владимиром в церковь. Да вели сказать Феодору-попу, чтоб служил не спеша, мы со Свободушкой позже будем, к херувимской. Взяла Салкон за руку и увела в свои покои.
Ларец, в который вчера укладывали крестики, венцы и бармы, стоял на столе. Всеслава усадила Салкон на лавку, придвинула зерцало:
Глянь-ка, пойдёт тебе большой княжеский убор? Улыбнись, Свободушка, ведь княгиней стала. Накрыла ладонью руку Салкэ, сжалакак вчера.
А вы тоже так
Всеслава вздохнула, не понять было, то ли грустно, то ли счастливо:
Владимира в русалью ночь понесла. И Святослава тоже. Хорошо будет, если и ты А я тебя ещё другому научу. Как мужа вернутьиз плена, из похода тяжкого. Место такое есть на забороле, на встречь солнца. Там встать да молитьсяЯриле, Ветриле да Днепру Словутичу. И слова какие говорить, расскажу.
Салкэ подняла глаза на свекровь:
А почему Владимир вчера не пил зелья? Нарочно на усы плеснул, я заметила.
Тебя жалел. От того зелья в человеке разума не остаётся, только хотенье да злость. Жене это зелье помогает слабость одолеть, а сильный муж в зверя обращается, в волка или пардуса. Раньше, совсем в старые времена, перед битвой пили. Брат мой, князь Владимир Галицкий, не знал, выпил до дна, так княгиня Болеслава после той ночи в монастырь ушла. Князь Игорь тоже не пьёт. Поговорим ещё, вечером. Надевай-ка большой убор, Свободушка, тебе сегодня надо в церкви краше всех быть.
Урожай в тот год был богатым, обильно рожала земля. Народ радовался, славил молодого князя Владимира Игоревича да молодую княгиню Свободу Кончаковну. Сына, родившегося в исходе следующей зимы, назвала Салкэ Бероглу, что означало «сын волка». А русское имя дали емуВсеволод.
Городское фэнтези
ШолльС той стороны
fandom Urban Fantasy Story 2015
Ну, давай быстрее! Катя постучала носком туфли по школьному рюкзаку, лежащему посередине прихожей.
За рюкзаком на полу сидел её младший брат. Он вел неравный бой со шнурками ботинок. Шнурки не поддавались, Митя пыхтел, бросая жалобные взгляды то на сестру, то на маму, стоящую в дверях кухни с полотенцем. Никто не собирался ему помогать.
Блин! Катя выразительно взглянула на часы. Мам, я пошла!
Екатерина! с мамой сейчас лучше было не спорить. Ты провожаешь брата до класса. И без капризов, пожалуйста!
Катя пожала плечами. Если бы она провожала брата до двери кабинета, её бы давно задразнили мамашкой, курицей или ещё как-нибудь. И Мите было бы тоже несдобровать, даром что в первом классе. Поэтому брат с сестрой, входя на школьную территорию, сразу же делали вид, что друг с другом не знакомы. Митя тут же пулей улетал в раздевалку, а Катя неспешно заворачивала за угол, где тусовалась компания девочек из их параллели. Если погода была плохой, девчонки сидели на лестничной площадке, ведущей к актовому залу на четвертом этаже. Там можно было узнать самые последние новости, посплетничать и разжиться шпорами для контрольных. Только с тех пор, как младший брат пошел в школу, Катя частенько приходила к самому звонку и большая часть социальной жизни класса проходила мимо неё. Как-то она даже пропустила очень важную новость: девчонки договорились не общаться с Аней Смирновой, потому что накануне она отказалась решать второй вариант по физике для Вики, а Катя, как назло, с ней заговорила. Пришлось потом объясняться, извиняться и прятаться в туалете от Ани, которая ещё долго думала, что Катя за неё.
Митя наконец-то справился со шнурками. Катя подумала, что на месте родителей она давно купила бы брату ботинки на липучках, но мама решила быть твёрдой. К тому же, как подозревала Катя, с деньгами у них было опять не очень.
Катя с братом спустились со второго этажа двухэтажного дома. Мама закрыла за ними дверь. Деревянная лестница поскрипывала, пока Митя шагал вниз. На улице ощутимо похолодало.
Бегом! скомандовала Катя, опять поглядев на часы. Если ты так и будешь телиться, точно опоздаем. Она, не оглядываясь на брата, зашагала по разбитой асфальтовой дорожке по направлению к шоссе.
Ну, по правде, это было не совсем шоссе, а неширокая, но довольно оживленная улица, в конце концов выходящая на загородную дорогу. На одной её стороне находился современный квартал со стадионом и школой, куда ходили Катя и Митя, а на другойстарые двухэтажные дома, деревянные, покрытые облезающей штукатуркой, почти развалившиеся«народная стройка». Что это такое, Катя не вполне понимала, да и не очень-то интересовалась. Всю её сознательную жизнь родители мечтали отсюда переехать и копили деньги на новую квартиру в хорошем районе. Любимой маминой присказкой была фраза «Вот когда у нас будет новая квартира», за которой шли слова о том, что они сделают: купят машину, поедут отдыхать в Турцию, отправят Митю в летний лагерь, а Катюна курсы английского. Только никакой квартиры в ближайшем будущем им не светило, и Катя потихоньку начинала думать, что переездэто всего лишь предлог для того, чтобы отказать им с Митькой во всех, даже самых простых и недорогих, удовольствиях вроде похода в кино, катания на колесе обозрения или картошки фри.
Катя потихоньку оглянулась. Брат, поддёргивая рюкзак, трусил сзади. Она немного замедлила шаг, давая Мите возможность её догнать. До шоссе ещё далеко, и никто их не увидит: большинство катиных одноклассниц жили по ту сторону дороги. Митька догнал сестру, опять подтянул рюкзак и вцепился ей в руку. Катя поджала губы, но освобождаться не стала.
От квартала «народной стройки» разбитая полоска асфальта поднималась к синей решётке, заросшей кустами. После узкого прохода асфальт становился получше и поровнее, дорожка расширялась, но с двух сторон почти до самого шоссе к её краям прижимались два забора. Одинкованый, обсаженный невысокими, тщательно подстриженными кустами, за которыми виднелись аккуратные тропинки и клумбы, а вдалекекаменное здание со стеклянными дверями. Там была специальная больница для стариков. Пациенты летом сидели в креслах у здания, иногда гуляли по тропинкам, почти не обращая внимания на идущих мимо забора людей.
С другой стороны к тропинке подбиралась ржавая, в хлопьях отставшей синей краски решетка, кое-как заваренная, с натянутой поверх такой же ржавой сеткой. Кусты за ней никто не стриг, и они разрослись, нависая над асфальтом. Что там находилосьКатя не знала. В школе ходили слухи, что это ограда больницы для психов или тюрьмы для сексуальных маньяков, а ещёчто за синим забором в специальной лаборатории держат покойников, которые превращаются в зомби. Хотя всё это враки, конечно. Краем уха она слышала, что когда-то там был санаторий для больных туберкулёзом, и поэтому туда лазить нельзя: вроде как зараза осталась в земле, и, если зайти, то непременно заболеешь. Ну не то чтобы Кате хотелось попасть за забор: ничего интересного там нет, дом какой-нибудь заброшенный, думала она. А вот мальчишки из начальных классов, говорят, летом туда лазили, вернулись бледные и слегка заикающиеся, а потом ещё и получили втык от родителей. Во всяком случае, ничего удивительного в том, что брат всегда хватал её за руку, пока они шли по тропинке между заборов, Катя не видела. Она когда-то сама по несколько минут стояла перед проходом, дожидаясь кого-нибудь из взрослых или, если никого на дорожке не было, зажмурившись и задыхаясь от тяжести рюкзака с учебниками, бежала до самого шоссе.