Позади мужчин на подъездной дорожке притулился черный джип класса «ленд-ровер» (не всех еще расколбасили). Дядя Ник на вопросы проезжих в запале благородства пожимал плечами, но бросил невзначай взгляд на чердак. Один из троицы насторожился. Что-то бегло сказал своим. Те насторожились пуще первого. Один из них что-то достал из кармана. Дядя Ник сделал шаг назад. А я уже отлетала. Я неслась по чердаку, сдергивая на ходу ночнушку. Сорвала с веревки вещи. Трусики и бюстгальтер швырнула в сумку, остальное напялила на голое тело, впрыгнула в кроссовки. Хлопнула входная дверь, принеся мужские голоса. Захныкал ребенок. Я уже лезла в раскрытое оконце. Мамочка, доколе можно!..
В лучший день я бы здорово задумалась: а стоит ли так рисковать костьми? Я же не дАртаньянпикировать с мансарды на головы врагов. В этот деньбезо всяких компромиссов. Я бросила сумку в траву, а сама полетела «солдатиком»в телегу с душистым сеном! Она чуть не поехала! Я провалилась на самое дно, в самое чрево душистых ароматов. Вылезла, отфыркиваясь, разбрасывая сено, спрыгнула с телеги и, схватив сумку, побежала через лужок, мимо изумленных буренок. Очередной стайерский забег! Я неслась в распахнутой куртке на голое тело, придерживая незастегнутые джинсы. Благо не было в этот ранний час на заднем дворе посторонних. Я ведь такая стеснительная...
Добрый лес прикрыл меня от вражьего мира. Пока разберутся, пока наладят погонючетверть часа долой... Да и где им меня искатьбез специальных розыскных собак? Я улепетывала с заячьей скоростьюотдохнувшая, посвежевшая, в принципе не голодная. Отдышалась разокпогоревала на пеньке, поплакала и опять побежала на западв глубь ненавистного острова с поэтическим имечком...
До ближайшей трассыа это была ровная асфальтовая дорогая добежала за полчаса. Особо пострадать этим утром я не успела, день едва стартовал! В ближайших кустах я отчистила кроссовки, навела косметический марафетнадела на себя все недостающее, вычесала из волос стебельки клевера. Губки подкрасила. Через пять минут я стояла на дороге с каменным лицом, голосуя известным по телевизору жестом: рука в кулаке, большой палец оттопырен и совершает возвратно-поступательные движения за спину.
Неарест таун, мистер, плиз,припала я к окошку большого старомодного внедорожника, облепленного недельной грязью. Я еще подумала: странно, даже люди с минимальным доходом в этой стране не ездят на грязных авто. Не принято. На ржавыхездят, а вот на грязных...
Полный мужчина с лицом функционального импотента и в крупных диоптриях улыбнулся радостной улыбкой:
Присаживайся, девица красная, не напрягайся. Ближайший городокэто Гилзморо, верст двенадцать. Домчим.
Я застыла с перекошенным ртом, а толстяк рассмеялся, довольный разящим эффектом:
Да не бойтесь, девушка, садитесь. Я наших прелестниц за версту узнаю. Пятнадцать лет прошлотолько острее это дело чувствую. Не будете же вы доказывать, что приехали из Польши? Нет там такихбольшеглазых, озорных. Вы с Урала. Или еще дальшеиз Сибири?
Ну вы прям куде-есник,вульгарно протянула я.А чего тогда машина немытая, раз такой умный?
Толстяк непринужденно рассмеялся, показав большой палец, и мы сразу подружились.
Прыгайте,добродушно махнул рукой толстяк,машина стерпит. И не говорите, что отказываетесь ехать. Какой же русский не любит бесплатной езды?
Нет предела изломам человеческих судеб. Всех жалко. Всех хочется по головке погладить. Он представился Шуриком, хотя давно разменял свой сороковник. Он приехал из Томска в восемьдесят восьмом, по приглашению Научного королевского общества, как перспективный биолог. Надоело в женской консультации анализы под микроскопом изучать. Так получилось, что больше не вырвался Шурик в Россию. Дела, заботы. Женился на местнойв восемьдесят девятом. Похоронил местнуюпять лет спустя. Детишек Бог не далбесплодны оба. Не на тех богов молились. А теперь и сам безнадежно боленрак желудка в заключительной стадии, о чем говорил Шурик со смешинкой, но очень грустной. Как о факте форс-мажорном и ни от кого не зависящем. Год назад ушел с работы по состоянию здоровья, живет на пенсию. Коллеги почти не навещают. Друзьями за пятнадцать лет практически не обзавелся. Через месяц сляжет в больницу. Будут колоть, облучать «физией», «химией», убеждать, что непременно вылечат, и не таких на ноги ставили. А там и всеконец невеселой маеты под названием жизнь. Не сказать, что многого не успел в жизни, но ведь... не успел же! Разве это возрастсорок два? Вот Высоцкий в сорок дваон успел... А тут вдруг осениловедь ни разу не бывал в стране скоттов. Хоть бы раз перешагнул через древний Адрианов вал. Суровая горная страна, почти под боком. Глазго, Эдинбургродина автора «Айвенго», все такое. Красивые древние обычаи. Чистый скотч, пляски в килтах под волынку. Старинные шотландские замки. Решился с ходу, сел и поехал. Кто его остановит? Разве что полиция, усомнившись в чистоте машины. А вдруг увлечется севером, понравится? И какой тогда резон возвращаться для того, чтобы лечь в больницу?
Прибыли, Вера.Он остановил свое немытое авто на центральной площади небольшого городка.Центр мирозданиягород Гилзморо. Если честно, ничего особенного. Вроде Стрежевого. Десять тысяч населения, из них половинапенсионеры. Остальные без затейтокарь, пекарь и аптекарь. Мы стоим на Парадиз-стрит: за спиной ресторан «Авлида», несколько забегаловок. На север «bus station»оттуда курсируют автобусы на столицу.
Спасибо, Шурик.Я коснулась его руки, сжимающей баранку. Шурик вздрогнул. Загрузил в глаза необъятную тоску. Не хотелнечаянно получилось.
А давайте махнем со мной, Вера? Клянусь, я вас пальцем не трону. Будем таскаться по ресторанам, в горы ходить. Замок старинный откупим, на денек, два. Вы никогда не бывали в старинном рыцарском замкес плесенью и привидениями? Говорят, незабываемые ощущения...
Простите, Шурик,покачала я головой,у меня самолет в десять вечера.
И что значит пальцем не трону? Я так старо выгляжу?
Да шучу я,улыбнулся Шурик.Понимаю, нереально. Счастливо долететь, Вера. Лучше бы я вас не встречал.
Нет, не лучше, Шурик.Я привстала со своего сиденья и поцеловала его в губысо всей щемящей воздушностью. Чтобы вспомнил, кто такие сибирячки. Подождала минутку, пока он меня обнимет и сделает то же самое. Потом простилась и покинула машину.
Фактически это был конец моим телесным мучениям. Оставались мучения моральные, но эту штуку я научилась сносить. Это не трудно, если хорошо потренироваться.
Ближайший автобус на Лондон уходил в час дня. А сейчас у нас было начало десятого. Я добрела до ближайшей гостиницы в закопченном домике из бурого кирпича. «У Берни»,извещала покоробленная вывеска. «Очевидно, они не смотрели фильм «Уикенд у Берни»,подумала я и отправилась снимать номер. Гостиница, как и весь городок, имела очень грустный вид. Грустный интерьер, грустные мимозы в вазочке, грустный служитель за стойкой, попивающий традиционный английский чаек. На нем были такие трогательные белые гольфы! Не торгуясь, я сняла номер на сутки (хотя надо было на три часа) и по грустной дребезжащей лестнице поднялась наверх. В комнате имелись душ и утюг. Самое желанное. Я отмыла с себя всю мерзость последних днейотмыла на раз, на два, долго стояла, подставляя лицо целебным струям теплой воды. Я навела порядок в своей сумке, отгладилась, почистила перышки и отправилась принимать пищу. На вопрос, где в этом симпатичном городишке можно хорошо поесть, служитель отложил газету и ответил, что неподалеку есть очень уютное кафе «Бабочка»пять минут на север по Парадиз-стрит, там очень вкусно жарят сардины, и, пока не умерла в позапрошлом году его супруга Бетси, они очень часто туда захаживали. А овдовев, он туда больше не захаживает. Уж больно обстановка «Бабочки» напоминает ему старушку Бетси.
Старик не страдал излишним любопытством. И традиционной местной чопорностью он не страдал. Я любезно поблагодарила и пошла в город.
Этот городишко был проще некуда. Самые примитивные трехэтажные домас отсутствием архитектурных закорючек и мелких деталей. Пожухлые цветники, газоны. Мутноглазые фонари. Лишь в центре несколько особняков в старинном георгианском стилес высокими фундаментами. Люди в серой одежде. Женщиныв плащах, мужчиныв грубошерстных вязаных изделиях. У порога искомого заведения прямо на улице сидел пожилой морщинистый господин и, не замечая прохожих, читал газету «Таймс».