Но что-то я вдруг засомневалась. Улыбочка на губищах этого парняги ширилась, как мои неприятности, а глаза были холодны и оценивающи. И вообще он здорово напоминал паука-птицееда.
Лондон-таун, плиз?хрипло вопросила я.
Оф кос, еа, еа...смачно закивал подозрительный тип,Лондон-таун, Лондон-таун, бьютифул...
Уан хандред, ес?Я вытащила из брюк купюру и показала парню. Но тот захохотал и слишком яростно замахал руками:
Ноу, ноу, мисс... Ноу мани, ноу мани...и опять стал завлекающее приглашать меня в салон. Я окончательно скисла. Тем более из салона прозвучал шорох и тихо кашлянул мужчина.
Ноу.Я испуганно попятилась от обочины.Гоу. Ай эм сори,животный секс с жуирствующими местными в моих путешествиях натуралиста как-то не значился.
Озабоченный денди несказанно расстроился. Он прижал к груди ухоженные ручонки и направился ко мне.
Вау, мисс, юдиднт андестэнд... Уилл хэвэ гуд тайм...
Не сомневаюсь, мы отлично проведем время. Я заправски выхватила из куртки пистолет и направила на этого «претендента».
Пошел к черту, идиот!завопила я.
Он изумленно вылупился на пистолет, потом на меня. Переступил с ноги на ногу. Опять тронулся в путь. Очевидно, посчитал, что мы оба резиновые и придуриваемся.
Гет аут, факкер!конкретизировала я.
Угрожающе взвела курок (я листала на досуге книжку «Из чего стреляют в СНГ; умею отличать пусковой механизм от спускового). Металлический лязг привел агрессивного денди в чувство. Он нахмурился и, чуток постояв в нерешительности, угрюмо молвил:
Фак.
И не надейся,сказала я.Мы народ целомудренный. Иди вон своего приятеля сфакай.
Он не понял дословно, но вконец расстроился. Сботав что-то на своей фене, раздраженно пнул по собственному колесу, плюхнулся в машину и покатил через поле. Следующим подкрался грузовой пикап с вмятым крылом и доверху груженный удобрениями. Он остановился не сразусперва проехал мимо, а потом по каким-то частным соображениям притормозил у края дороги и, простуженно кашлянув, заглох. Резонно убежденная, что занятым в сельском хозяйстве недосуг в неурочное время развратничать, я убрала подальше пистолет и поплелась договариваться.
Пожилой дядечка, смешно чертыхаясь, заводил мотор. Ну кто же так заводит?ни одного крепкого слова. На меня он даже не отвлекся. Я открыла рот, чтобы вымолвить что-то реальное, но всем потугам вопреки получилось одно и то же. Старенькое:
Лондон-таун, сэр?
Дядечка чуть не окосел. Даже закашлялся. Затем почесал грязным ногтем небритую щеку, посмотрел на меня, как на спустившуюся с гор инопланетянку, и постучал кулаком по голове. Понятный в любом уголке планеты жест.
Ноу,дополнил он свой отказ словом.
Хандрид паундз,всхлипнула я.
Глупый дядя! Это почти четыре тысячи рублей! Месяц жить можно!Hoy,покачал сединами дядечка.
Он был одет в перепачканный соляркой комбинезон и стоптанные многочисленными поколениями башмаки. Зачем таким деньги?
Я совсем позабыла, что цены на бензин в Англии немного отличаются от сибирских. Раздавленная своими горькими невзгодами и утомительным путешествием, я не могла подумать о самых элементарных вещах.
А ю краинг?Он внимательно всмотрелся в мое лицо и вроде бы открыл в нем что-то для себя новое.
Йес,всхлипнула я.Ай эм краинг. Ай эм ин бэд, вери бэд дизастер. Уэа а ю драйвинг?
Дядечка ответил многословной тирадой, из которой я сумела разобрать только «май фарм».
Ладно,буркнула я, взбираясь на гниющую подножку,вези на свой фарм, дядя, пока я тут боты не двинула...
Очевидно, я рыдала всю дорогу. Он посматривал на меня с нормальной человеческой жалостью и что-то бубнил под нос. Золотой дядечкаон оказался верноподданным британцем, но этот недостаток не мешал ему проявлять сострадание к обиженным и плачущим чужестранкам. Я смутно помню завершение этого насыщенного событиями дня. Голова кружиласьот тепла, уюта, от забытого человеческого участия. «Не спрашивайте меня ни о чем,бормотала я, напрягая все свои ничтожные знания языка.Я не преступница и не бродяжка... Меня обманули, насильно привезли в чужую странуволкам на съедение... Я вас не потревожу, я переночую и уйду, а если хотите, могу заплатить...» Меня ни о чем не просили и не спрашивали. Я помню уютный фермерский домикинтересную смесь патриархальности и двадцать первого века; речку-переплюйку, осиновые колки на обратной стороне лужка, просторный двор, миниатюрный трактор, механизированную сеялку, веялку... Радушную племянницу хозяина«гусиную лапку» Дженниособу с бледным, редкостно некрасивым лицом и тонкими ногами. Я помню собаку с отвислым ухом, которая смотрела на меня с жалостью и отзывалась на кличку Поттер. Бледного киндера в очаровательных подштанниках, гоняющего по двору лохматого одноглазого кота, который жил да был за углом, но в отчаянные
минуты жизни вынужден спасаться где только можно. Помню кирпичный камин, окруженный горшочками с петунией, душ за загородкой, размеренное гудение микроволновки, подогревающей обеденный гуляш. Помню пахнущий соломой халат, выданный заместо моих вещей, ушедших в стиралку (вовремя спрятала пистолет), бокал наваристого компота, ложку, кружку, бормотание говорливой Дженни, явно мечтающей сотворить из меня подружку-единомышленницу. Ухмыляющегося в синюшную небритость дядечку...
Я спала на чердаке, на покатой оттоманке, крытой желтым хлопковым бельем. Под запахи смолы: Но прежде чем уснуть, я опять внимала рассуждениям Дженни: она развешивала мое отстиранное хозяйство у чердачной лестницы и развесистую лапшуна уши. Я многое понимала в ее бормотании... О том, что дядя Ник не выжига, не деспот, он суров, но до определенного волевого предела, а за этим пределом он становится добрым и ласковым. Вот недавно он соседское дитя, больное дифтеритом, совершенно безвозмездно, то есть даром, отвез в инфекционную больницу в Гилзморо; а на той неделе проявил сдержанное уважение к старушке Лоэнтриактивистке прихода из Карнаби-холл, оторвав ее беременную кошку от дерева; и вообще он никакой ей не дядя, а свекорпапочка покойного мужа Фрэнка Челистера, скончавшегося в позапрошлом году от подозрения на одну модную смертельную болезнь, передающуюся капельно-половым путем (вот только каким путем он ее подхватил: капельным или половым, история умалчивает),что уже само по себе говорит о широте души дядюшки Ника... О том, что к русским Дженни не относится со священным ужасом, не расистка, понимает, что русские тоже люди, ну бывает, не повезло, не могут же все рождаться англичанами, это было бы странно. Хотя и согласна с общественным мнением ближайших деревень, что к русским надобно относиться настороженно, ввиду их повального увлечения криминалом, хотя, боже упаси, это не относится к присутствующим...
На такой убаюкивающей ноте я уснула. А проснулась через двенадцать часов от солнышка, подглядывающего в чердачное оконце. Обалдевая от невиданного счастья, я спустилась с оттоманки, запнулась о свои личные вещи и, наступая на полы халата, потащилась к окну. Я увидела идиллический пасторальный пейзаж: отцепленную от лошади телегу с сеном, десяток парнокопытных, пасущихся на лужке, подсобные строения, замыкающие границу усадьбы, на другой стороне лужкасмешанный осинник и березняк. Супер! Я открыла окно, вдохнула деревенского воздуха с ароматом сухих трав и свежего навоза. Потянуласькак никогда в жизни не потягивалась... Развернулась и пошлепала, протирая глаза, к окну напротивна другую сторону прямолинейно вытянутого чердака.
Подо мной простирался дворик, территорию которого вместо забора замыкала скромная оградка в виде плетня. Подходы к летней кухоньке устилали плотно стыкованные плиты из гранита. Пространство разделено на дорожки. Слева травка, справа пожухлые астрочки, между ними площадка для киндерских забав. Основной «цветочек» этого дома еще не проснулся, поэтому кот отдыхал. Он лежал на аккуратной поленнице, смачно вытянувшись во весь рост. Он наслаждался восходящим солнышком. У свежеструганой будки восседал лопоухий пес. Он задумчиво чесал немытую шею и одновременно наблюдал за хозяином. А хозяин, дядя Ник, одетый в грубый шерстяной свитер, стоял по ту сторону плетня. Он общался с тремя мужчинами в черных куртках. Славянской наружности. Я родную наружность ни с одной другой не спутаю!