Мужики сносили тела на южную оконечность кладбища. Там имелась небольшая каменистая площадка. Раскладывали их так, словно собирались просушить на солнышке. С этой стороны погоста вообще открывалась любопытная картина. Площадка, на которой подозрительные бородачи занимались своей работой, располагалась слева от меняза цепочкой однообразных, вросших в землю обелисков. За площадкой кладбище обрывалосьначинались бурые глыбы, защищающие от океана южную оконечность мыса. С возвышенности, на которой я нашла свое укрытие, неплохо просматривался морской берег. Он ничем не отличался от восточного, те же скалы, нависающие над водой, но в некоторых местах между скалами имелись вполне проходимые бреши, а в них было видно, как полого уходит к воде каменистое взморье. В одном из просветов просматривался катер, пришвартованный к берегу! Небольшая грязно-серая посудина, снабженная рядами иллюминаторов. С носа катера на землю опускался трап. Я могла различить две палубыодна на носу, заваленная свернутыми канатами и каким-то деревянным хламом, втораяна корме. Порядка на последней было не больше, там валялись вдобавок какие-то сети, скомканная матрасня, а также виднелся люк в задней части палубыявно в трюм...
«Тела увозятся морем до Скелфилда, перегружаются в фургон и сжигаются в одном из промышленных отвалов под Шилдсом...»
«Рыбаки» разложили свой «улов» на солнышке. Двое закурили, обменялись парой слов. Третий, некурящий, отправился на третью ходку, за вещами. Четвертый призывно свистнул. Распахнулась дверь в рубку, показался человек в штормовке и без бороды. Он что-то держал в руке. Широко зевнув, он спустился на палубу, обогнул рыбацкий хлам и, держась за поручень, сбежал по трапу. Через минуту он присоединился к компании. Предмет в руке оказался компактной любительской видеокамерой. Пощелкав кнопочками на панели, оператор выбрал нужный ракурс, начал снимать. Сначала он, как я, сделал общий план, зафиксировал мертвецов, разложенных по камням, потом медленно поднял видоискатель и стал снимать жилую часть замка. После этого убрал палец с кнопки пуска, сменил позицию и принялся запечатлевать каждого в отдельности. «Рыбаки» не вмешивались. Они отошли в сторонку, чтобы не попасть в кадр, и продолжали курить.
С площадки, где снималось кино, едва ли просматривался катер. Оператор среагировал на свист, оттого и примкнул к компании. Мой поступок не относился к осознанным. Глупая идея ударила в головуя за нее не отвечала. Действуй!.. Я гусиным шагом сместилась за соседнюю могилу. Нырнула за третью и поползла по мокрой траве, не выпуская из вида огромный камень, за которым я стала бы невидимой. В моем распоряжениисчитанные минуты. Забравшись за камень, я встала на ноги и протиснулась в седловину между двумя скалами. Отсюда начинался берег. Вплоть до катера тянулись скользкие камни, по ним пузырилась пена. Пригнувшись, я побежала к качающейся на волнах посудине. Тридцать метров, но показались они мне марафоном. Я спотыкалась, теряла равновесие. Ударилась коленкой и наглоталась слез, пока добежала до трапа. На что рассчитывала? Жест отчаяния? Но с тем же успехом я могла подобрать в кустарнике какую-нибудь гнилую корягу, обнять ее и унестись в открытое море...
На мое везенье, вся команда покинула катер. Иначе нашлись бы желающие полюбопытствовать: кто это там грохочет по трапу? Я запнулась о моток каната, перебежала, держась за леер, на заднюю палубу и окончательно запуталась в сетях, разбросанных на скользких досках. Их словно нарочно тут разложили, чтобы я переломала себе ноги! Часть пути пришлось ползти на коленях, собирая занозы в одеревенелые руки. Двустворчатый люк не желал открываться, хоть ты тресни! Я тянула попеременно одну дверку, другую, вместо того чтобы догадаться потянуть их одновременно. Когда я догадалась, с меня сошло семь потов, и я стала законченной психопаткой. Просмоленные створки разошлись, образовалась наклонная лестница. Из трюма пахнуло чем-то сухим и терпким. Не трупами! Храни меня Господь в сухом, прохладном месте...
Я полезла на лестницу задом наперед. Уперлась в ступени коленями, балансируя в узком пространстве, обливаясь потом, слезами, затворила за собой люк и временно оказалась в полной темноте. Что же я творю, господи...
Невыносимо страдая от собственной беспомощности, я продолжала спускаться и, лишь когда ощутила под ногами твердые скрипящие половицы, слегка приободрилась. Темнота перестала быть абсолютной. По ногам, словно легкий предутренний туман, разливался бледный свет. Он исходил от двух крошечных иллюминаторов, расположенных напротив. Я оказалась в низком непроветриваемом помещении. Обстановка мало отличалась от бардака на палубе. Скомканные сети, бочкотара из грубой древесины, груды скрипучей мешковины. Но сырости не ощущалосьвидно, трюм неплохо проконопатили. Пока я в растерянности озиралась, гадая, куда бы приткнуться, за бортом раздались голоса. «Рыбаки» возвращались! Отчетливо заскрипел трап, кто-то вскрикнул, прошелся по известной маме. Я заметалась, цепляя ногами доски. По палубе уже гремели сапоги, что-то тащили волоком. Интересно, что?! Пора было прекращать метания и принимать единственно верное решение. Но страх прочно сцепил мои нервные окончания. Я металась, покуда не заскрипели над головой створки люка и луч дневного света не пробил то место, где я металась секундой ранее.
Коляш, полезай, пробасил старшой.Принимай жмуриков.
Я, нагнувшись, залезла под какие-то перекрытия из бруса. Доползла до груды мешковины, от которой удушливо несло рыбой. Слава богу, не мертвечиной. Вся эта мешковина оказалась пустой и рваной. Но весила дай бог. И липла ко мне так, что хоть антистатиком брызгай. Я выставила макушку и принялась ввинчиваться в зловонное тряпочное хозяйство. Я слишком низко проложила себе дорогучасть мешковины съехала набок, другая придавила меня, как пресс, и практически сплющила. Я пыталась оставить узкую щель для дыхания, но опять потерпела фиаскомешки валились один на один, плотно закупоривая мое убежище. Пришлось просверливать дырку с обратной стороны, где была прохладная стена борта. Я прильнула ртом к металлической обшивке, сделала спасительный глоток воздуха. И очень вовремя: кто-то спрыгнул с лестницы. Раздалось шуршаниегрузный предмет, скрипя целлофановой оберткой, съехал в трюм.
Следующий!после недолгого кряхтения.
Снова шуршание. И так четыре долгих раза, пока весь дневной «улов» не разместился в трюме. Опять затрещала лестницаспускался кто-то из живых. Свет фонаря запрыгал по стенам, проник даже в мое убежищев виде туманного отраженного блика.
Тарас!зарычал старшой.Какого хрена у тебя тут бардак! Ты когда последний раз порядок наводил?
Ну чего гундишь, командир?недовольно заурчал с палубы матрос.Там порядок, как в танковых войсках, лично сгребал...
Да какой ты, на хрен, танкист! Посмотри на мешковинусеновал! Ты что, бабу там заначил?.. В море выйдембудешь авралить, понял? Лично проверю. И отберешь восемь мешков поцелеене в этих же пакетах жмурье в фуру сгружать... Максим, поднимай якорь, заводи!.. А ты, Коляш, какого хрена тут топчешься? Жмуриков разложи, чтобы под ногами не путались, и бегом назад!
Даже под грудой вонючего тряпья я слышала, как капитан на палубе продолжает драть глотку. Взревел мотор. Господи, подумала я, неужели? Не бывает такого везения. Я даже не задумывалась о последствиях своего вопиющего поступка. Не волновало. Главноепрочь, а тамвсе равно. Без денег, без документов (все осталось в номере, в мокрой одежде), зато с фотоаппаратом в одном кармане и капканом в другом. Замечательно. На хрена мне капкан?.. За бортом что-то натужно поскрипывало. Видать, поднимали якорь. Я почувствовала, как катер пришел в движение, плавно качнулся, отвалив от скалы... Матрос какое-то время хрустел целлофаном в паре метров от меня. Затем заскрипел лестницей, распахнул люк и исчез на палубе.
Я сразу задвигалась. Юмористическое правило, что чем дольше ты лежишь в неудобной позе, тем скорее она станет удобной, срабатывать не желало. Мое тело испытывало крайние мучения. Разбросав мешковину, я выпала на пол и лежала какое-то время, приводя голову в норму. Я должна была перепрятаться, найти себе новое убежище. Но не могла ни шевелиться, ни начать наконец работать мозгами. Слишком много сил ушло на побег. Промедление и решило мою судьбу. Я продолжала лежать, пуская сопли, когда со скрежетом распахнулся люк и молодые ноги затопали по ступеням. Ослепленная солнечным светом, я не сразу опомнилась. Я успела сгруппироваться, свернуться в пружину. Но было поздно. Пружина развернулась, я заработала коленями, посылая себя в сторону бочкотары, за которой можно было отсидеться, а то и схорониться...