Вместо воды теперь у ног Эльвины, когда она выходила на балкон, шумела непрерывная река, состоящая из живых людей. К ночи она превращалась в тоненький ручеёк, но не пересыхала практически никогда, а утром и вечером и вовсе бурлила, заполняя тоннель, который здесь звался «улицей». Улиц в этом мире было бесчисленное множествотак сказала Цзинь Ся и посоветовала первое время не выходить из нового дома. Эльвина и не осмелилась бы: ей совершенно не хотелось потеряться в людовороте. Цзинь Ся смеялась, когда впервые услыхала это слово, но согласилась, что оно подходит для описания города. Город Когда-то Эльвина жила в городе, он назывался Норвичили нет? В любом случае, город представлялся ей скоплением уютных двухэтажных домиков, узкими мощёными улочками, прохладными парковыми аллеями, где тенистые дубы и островерхие кипарисы были аккуратно подстрижены, а трава зеленела и пахла свежестью. Гэньлун был совершенно иным. Он казался Эльвине огромным и удивительно недобрым.
Гэньлун отнял у неё Осмунда. Неизвестно как и непонятно почему, но отнял. Навсегда. Цзинь Ся пыталась рассказать Эльвине о смерти, но пока понять не получалось. Значит, когда вода поднимается и опускается, проходит какое-то время, и за него люди стареют, а потом исчезают? Совсем? И все те, кого Эльвина помнила, все эти чопорные старухи и улыбчивые мальчишки из Норвичаих больше нет? А сам Норвичон сохранился?
Цзинь Ся обещала узнать. Эльвина терпеливо ждала. Пока же изводилась другими вопросами, задавать которые почему-то казалось постыдным. Интересно, во всём ли мире день сменяется ночью, а таснова днём? Что такое времена года? Откуда на небе берутся облака, и почему из них на землю падает дождь? Иногда она набиралась смелости, и тогда Цзинь Ся отвечаласпокойно, терпеливо, без намёка на издёвку, но Эльвина всё равно смущалась, и сама не могла сформулировать, отчего так.
Пока её обучали новым танцамэто оказалось одновременно легко и немного пугающе. Тело заучивало движения, отличающиеся от балетных, ум постигал новую эстетику. Цзинь Ся искренне восхищалась своей подопечной, обещая свести её с лучшими учителями Гэньлунатоже когда-нибудь потом, когда Эльвина освоится. Это было понятно и представлялось разумным. Сейчас всё равно слишком страшно выходить из дома, а танцевать никогда не надоедает, так что Эльвина не торопила события. Язык движений тела нравился ей куда больше языка, на котором разговаривали люди. Любых языков, на которых разговаривали люди. Слова лгали часто, а тело почти никогда. Именно поэтому она боялась господина Кагами и радовалась редким появлениям господина Пийципэна.
Человек-блокнот ей нравился. Эльвина чувствовалане знала, не видела, а именно чувствовала, ощущала всей собойтяжесть лет, которую нёс на себе господин Пийципэн. Цзинь Ся говорила, что с возрастом приходит мудрость; в таком случае во всём мире господину начальнику Третьего департамента не было равных. Его тело излучало спокойствие, рядом с ним хотелось расслабиться. Эльвина даже станцевала господину Пийципэну свою жизнь и судьбуон почти всё понял, а оставшееся можно было передать и на словах.
Совсем другое впечатление производил его заместитель, господин Кагами. Вот кто умел лгать, будучи кристально честным! А всё потому, что господин Кагами отражал собеседника, его настроение и манеру себя вести, и делал это виртуозно. В какой-то миг Эльвина вместо невысокого мужчины с залысинами и цепкими колючими глазами увидала себябалерину, всю жизнь проведшую во тьме тоннелей, чьи воспоминания были сплошной иллюзией, а танецлишь воспроизведением движений фигурки из музыкальной шкатулки. Увиденное ужасно ей не понравилось. Впрочем, господин Пийципэн говорил, что господин Кагами редко нравится тем, с кем проводит время: именно потому, что никогда не лжёт.
Но разве в тех, с кем он проводит время, нет ничего хорошего? спросила тогда Эльвина. Господин Пийципэн засмеялсясловно заскрипела кожа на старой книгеи ласково кивнул:
Ты мудра, девочка, сказал он. Ты видишь то, о чём собеседники Кагами редко задумываются. Ответ на твой вопрос таков: в каждом есть свет и тьма, каждый временами сияет, а временами погружён во мрак. Но даже когда ты ослепительно блистаешь, тёмная сторона твоей души никуда не девается, и Кагами отражает именно её. В этом смысле он кривое зеркало, но уж таков он есть, наш Кагами. Прости его.
Эльвина глубокомысленно кивнула и больше к этой теме не возвращалась. Но бояться господина Кагами не перестала.
Иногда к ней в дом заходили и другие сотрудники Третьего департамента. Расспрашивали о том, где она очнулась и как выглядело то место. Эльвина очень расстраивалась, поскольку не могла толком ответить, а помочь этим милым людям очень хотелось. Но что она могла им рассказать? В её памяти остались лишь журчание воды, тёмные сводчатые потолки тоннелей да музыка, слышимая лишь ей одной
Так проходили дни. Понемногу Эльвина привыкала к мирутакому цветному, такому разному, будоражащему и всегда немного опасному. Она не следила за календарём, а потому не совсем поняла, что имела в виду Цзинь Ся, когда пригласила её отметить «три месяца с даты знакомства». Три месяцаэто много или мало? И почему их необходимо отмечать? Но на всякий случай Эльвина согласилась. Наверное, у людей такой обычайу людей вообще множество обычаев, и некоторые она даже успела полюбить, например, улыбаться при встрече. Улыбка говорила о человеке почти столько же, сколько и тело. Цзинь Ся, например, часто смеялась, и тогда становилось понятно, что перед тобой молодая, полная жизни и задора девушка, которая очень старается казаться важной чиновницей, но выходит далеко не всегдаи оно к лучшему. Эльвине куда больше нравилась настоящая Цзинь Ся, а не строгая служащая Третьего департамента. Когда улыбался господин Пийципэн, в воздухе слышался шорох страниц, и это удивительным образом успокаивало. Ну а господина Кагами Эльвина всё равно недолюбливала, и его улыбка, слишком дружелюбная, чтобы даже казаться настоящей, не обезоруживала девушку, а лишь настораживала ещё сильнее.
Для празднования Цзинь Ся выбрала небольшую чайную лавку вниз по улице. Эльвина никогда ещё не отходила от дома настолько далеко, но любопытство пересилило страх. Переодевшись в уличные платья, девушки вышли и мгновенно растворились в людском потоке.
Дневной Гэньлун шумел и гомонил на разные голоса. Хотя солнце ещё стояло высоко над горизонтом, на улицах царил полумракнедаром же местная пословица гласила, что высокие дома и знатные люди отбрасывают длинные тени. Знатных людей здесь не наблюдалось, а вот дома уходили ввысь на четыре или даже на пять этажей. Вдобавок на уровне второго этажа между окнами были протянуты верёвки, на которых висели разноцветные куски ткани с иероглифами. Кое-где надписи дублировались на артурийском. Эльвина разобрала «лучшие», «только у нас» и написанное со страшными ошибками предложение «купить кура большой жирный жареный за бок». На некоторых тканях виднелись рисунки: уплетающий за обе щёки лапшу толстый мужчина, явно довольный жизнью; красивый веер с изображённым на нём сливовым садом, утопающим в цветах; страшно удивлённая чем-то рыба с зонтиком
Это лавочники рекламируют свой товар, махнула рукой Цзинь Ся, заметив изумлённый взгляд Эльвины. Хотят завлечь покупателей. Когда стемнеет, под ними фонари зажгут, тогда красиво будет.
Использовать вместо зазывал куски ткани показалось Эльвине странным, но интересным. До чего только не додумываются люди! Надо почаще гулять, может, ещё чего интересного удастся увидеть.
Плотность людского потока, катившегося по улицам Гэньлуна, потрясала воображение. Эльвина едва успевала рассмотреть отдельных прохожих, хотя и вертела головой по сторонам. Вот двое бритых старцев с седыми косами на затылках уселись в тени, достали доску и по очереди ставят на неё белые и чёрные камушки, а вокруг них мало-помалу собирается толпа. Вот босоногий носильщик в одних штанах и соломенной шляпе катит тележку, на которой восседает мужчина в европейском костюме, и пот капает с подбородка возницы на мостовую. А вон девушка в светлой кофте и тёмных штанах пересчитывает деньги, сосредоточенно шевеля губами, а когда она кивает на каждой десятой купюре, то заколка-бабочка в её причёске забавно хлопает крыльями