Ну и прекрасно, удовлетворенно кивнул францисканец. В таком случае не смею более отвлекать тебя, брат, от твоих несомненно важных дел. Отвесив легкий поклон, старик направился по своим делам, в сторону церкви Сен-Мишель.
Со стороны реки донесся резкий запах тухлятины. «И здесь эти проклятые дубильни!» подумал Ивар и обернулся. Ни Дамиана, ни каготов на площади перед церковью уже не было. Лишь тягучий звон аббатского колокола, созывавшего монахов к вечерне, нарушал тенистую тишину летнего вечера.
***
Пыльная дорога бежала вдоль каштановых рощиц, пыхавших пахучим июньским зноем, огибала влажные торфяники, поросшие мхом и пушицей, ныряла в высокую траву сочных лугов, усыпанных клевером, сивцем и синими пирамидками гадючьего лука, над которыми тут и там вспыхивали яркие крылья шашечниц и голубых стрекоз. Легкий ветерок доносил откуда-то издалека освежающий запах речной воды. Суетливые воробьи купались в дорожной пыли, деловито отряхивались, с подскоком взлетали и скрывались за опушкой леса; в иссиня-лазоревом небе, спускаясь все ниже и ниже, со свистом кружились стайки черных стрижей.
Дорога вела на юг. Пятеро странников неспешно шагали по ней, вслед за уходящим вправо полуденным солнцем. Первыми шли Арно де Серволь и Бидо Дюбуа. За ними, донимая своими расспросами, увязался щербатый Мартен Грожан. Замыкали процессию Гастон Парад и леонец Керре, о чем-то оживленно спорившие между собой.
И зачем вообще учатся в этих ваших университасах? не унимался Мартен.
Разморенный солнцем и дорогой, Арно отмалчивался, в то время как Бидо, обычно немногословный, терпеливо пытался объяснить деревенскому парню вещи, казалось бы, очевидные:
Ну, смотри. Во-первых, oratores. То есть те, которые молятся. Как учил Адальберон Ланский, одни молятся, другие воюют, третьи трудятся, а вместе их три разряда, коих обособление непереносимо.
Брат Бидо, усмехнулся Арно де Серволь, я бы на твоем месте не сыпал столь густо жемчугом твоих университетских познаний. Вряд ли брату Мартену интересно знать, что там писал какой-то Адальберон, тем более Ланский.
Кто знает, брат Арно, кротко улыбнулся Бидо. Быть может, в нашем Мартене сокрыты таланты будущего робера сорбонского, также родившегося в семье простого крестьянина. Ведь не вкусив плода познания не пристрастишься к нему.
Ну-ну, вкушайте, махнул рукой Арно.
Итак, oratores, сиречь священнослужители различных чинов. Их же нужно обучать, так ведь? А для сего и существуют studia generalia, то бишь университеты, пришедшие на смену школам при соборах, монастырях и школам нищенствующих орденов. Второе законники: легисты и декретисты. То бишь сведущие в законах мирских и канонических. Их обучают на факультетах права гражданского и права канонического. В первую голову, в Болонье, что в Италии, а также в Тулузе. Третьи медикусы. Не те хирурги, брадобреи и банщики, что вскрывают чирьи, пускают кровь по любому поводу и дергают зубы с сатанинской ухмылкой, а настоящие медикусы, не марающие рук своих нечистой кровью. Их учат в Монпелье. И, наконец, теология госпожа Высокая Наука. Все лучшие теологи выходят из Латинского квартала.
Откуда? не понял Мартен.
Это квартал в Париже, на левом берегу Сены. Там расположены почти все университетские коллежи. Я, например, жил в Наваррском, а Арно в Нарбоннском, потому что он с юга, а в Наваррский принимали вообще отовсюду, главное чтобы схолар считался бедным и не имел бенефиция.
После того как ты ушел, заметил Арно, я тоже два года жил в Наваррском.
Да? удивился Бидо. Но ты же не бедняк, как тебя взяли?
Ты же знаешь, составить правильный документ никогда не было для меня проблемой, улыбнулся Арно. Порядочки там у вас, конечно, жуткие. Два богослужения в день какой святоша-остолоп всё это выдумал?
Да кто ж его знает, пожал плечами Бидо и снова повернулся к Мартену. В общем, когда мы познакомились с Арно, он подсказал мне, что нужно сделать, чтобы меня записали с Наваррский коллеж: какие документы с собой взять, какого куратора напоить дорогим бордосским вином, чтобы получить privilegium paupertatis: денежное содержание и бесплатное проживание.
И что делают в этих коллежах? непонимающе мотнул головой Мартен. Зачем они?
Ну смотри, обреченно вздохнул Бидо. Строго говоря, университет это просто сообщество: сообщество учащих и учащихся, universitas magistrorum et scholarium, что-то вроде ремесленного цеха. У него тоже есть свои мастера магистры и доктора, свои подмастерья лиценциаты и бакалавры, и свои ученики схолары. То есть, университет это не место, а люди. Сие слово есть universalium, общее понятие. У университета нет ни собственных зданий, ни земли. Магистры обыкновенно арендуют у города помещения для своих школ, где в ненастную погоду будут проводить занятия со схоларами. Схолары, кои, в массе своей, прибывают из других городов и весей, тоже могут арендовать жилье в городе. Но это довольно дорого и не каждому по средствам. Для этих случаев и учреждаются коллежи, или хоспиции дома, где небогатые схолары живут с магистром или одни. Естественно, без жен, ибо схолар, как и любой клирик, обязан блюсти обет безбрачия.
Для чего? простодушно спросил Мартен.
Чтобы не разрывать сердце свое между любовью к Христу и любовью к женщине. Дабы с бóльшим усердием служить Господу и людям. К тому же, духовное лицо уже обручено со Святой Церковью, измена которой, incestus spiritualis, карается отлучением.
Но ведь есть же священники, которые живут с женщинами, и ничего им за это не бывает, недоверчиво заметил Мартен.
Есть. Но, как говорится в таких случаях, si non caste, tamen caute. «Если не можешь жить в целомудрии, хотя бы соблюдай приличия». То есть не выставляй свою греховную связь напоказ тогда епископ, быть может, и закроет глаза на твое беспутство. Но мы отклонились от темы. Кроме целибата, схолары, как всякие духовные лица, должны носить робу и тонзуру, поскольку принадлежат к малым чинам
Подожди ты про чины, перебил его Мартен, я не понял про эти коллежи. Они чьи и откуда взялись?
Ты хочешь спросить, как они появились? Бидо снял шляпу и вытер рукавом потный лоб. Ну, например, некий влиятельный сеньор, светский или церковный, возжелает, чтобы слово Божье распространялось по Земле. Тогда он может приобрести в городе подходящее здание и распорядиться, чтобы впредь в нем проживали, скажем, восемнадцать схоларов из числа земляков благодетеля. А если денег на целое здание у него не хватает, он может пожертвовать bursae volantes, скажем, для стольких-то его земляков, чтобы те могли учиться теологии в Париже.
И зачем ему это? недоумевал Мартен.
А они взамен будут молиться за него: допустим, каждую ночь пропевать семь покаянных псалмов.
Чудно всё это Мартен шмыгнул носом и смахнул с плеча медно-золотую шашечницу. И много таких университетов имеется в христианском мире?
Бидо немного подумал и принялся загибать пальцы:
Самый именитый разумеется, парижский. Как говорится, «у итальянцев есть Папа, у немцев Император, а у французов Университет». Потом итальянская Болонья, славящаяся своими легистами. Потом, Монпелье и Тулуза на юге, Оксфорд с Кембриджем в Англии, еще какие-то в кастильских землях Арно, ты не помнишь?
Паленсия и Саламанка, кажется, ответил Арно. Есть еще в Италии: в Парме, в Реджио, в Пьяченце Да всех разве упомнишь? Их в последнее время расплодилось как жуков навозных: в Авиньоне, в Гренобле, в Пизе, даже в задрипанном Кагоре и там свой университет проклюнулся. Формально они, конечно, вроде как равны между собой, но все же прекрасно понимают, что парижский доктор теологии не ровня какому-нибудь кагорскому докторишке.
И долго учиться в этих ваших университетах? продолжал допытываться Мартен.
Для всех по-разному, ответил ему Бидо. Обычно в университет записываются лет в четырнадцать, сначала на факультет свободных искусств. Там тебя приписывают к одной из четырех Наций