Янаги подняла фонарь повыше, и его свет упал на гребень Хангёку и лицо Тенгоку-но-Цуки холодное, бесстрастное. Он впился взглядом в гребень, будто впервые его разглядел. Тенгоку-но-Цуки нахмурился.
Отдайте гребень, тихо, но отчётливо прошипел он. Смертные недостойны знать имени Императора!
Перепуганная Хангёку вынула гребень и протянула его Тенгоку-но-Цуки. Бог посмотрел на него пару мгновений, убрал за ворот старой юкаты Янаги, которую она ему дала вместо изорванных одежд. Он развернулся и ушёл обратно в комнату, лёг на футон, откинул свою длинную гриву назад и укутался в одеяло. Янаги жестом показала гейше на выход и прошла вслед за богом, опустилась рядом и осторожно тронула красные пряди. Они странно поблёскивали и на ощупь сальные, как грива у коня, которого давно не мыли.
Вы онна-бугэйся, да? спросил Тенгоку-но-Цуки, и голос его звучал так скорбно, что у Янаги сжалось сердце. Научите меня, как вы не боитесь смерти. Как вы бросаетесь в неё с головой, хотя у вас есть жёны и мужья, дети и родители, любовники и любовницы, ради которых стоит жить? Как я могу принять смерть, если смерть для нашего рода такая же болезнь, как для вас заражение крови и лихорадка? Как я могу к ней подготовиться, если моя гибель уничтожит отца?..
Так поднимите луну, ответила Янаги. Пусть ваш отец знает, что вы живы. И пусть вернёт солнце на место.
Нет Тенгоку-но-Цуки коротко рассмеялся. Это хорошо, что нет солнца. Значит, отец не сломался. Он будет биться за свою свободу до последнего.
Но жертвой этой борьбы станет народ Тенгоку.
Народ? Который предал Императора, ворвался во дворец и сказал, что боги должны быть пленены, а не править по природному праву? Отец что, должен жалеть предателей, которые бы убили его, не будь он солнцем?
Янаги просто тяжело вздохнула и мысленно досчитала до десяти.
Я слуга, а слуги о таком не думают, произнесла она. Я буду оберегать вас в стенах этого дома, и мои слуги никогда не предадут вас
Лжёте, с безмятежной улыбкой ответил Тенгоку-но-Цуки. Обещания верности приятны, но вы не убили гейшу, когда я сказал это сделать разве у меня есть выбор? Я буду делать вид, что верю вам, если это польстит вашему самолюбию. Может, мы с отцом плохо льстили чьему-то самолюбию, и из-за этого всё случилось
* * *
С нодати Тенгоку-но-Цуки не расставался. Это смешно, ибо смысла в таком мече нет. Для кого их куют? Самураи таким оружием не пользуются, а пехота против всадников использует простые и дешёвые нагинтаны, ибо такие мечи и доставать долго, и стоят они неразумно дорого. Поэтому нодати зря занимал место и руки бога. Тенгоку-но-Цуки клал его под футон, когда ложился спать, и даже вместе с ним ушёл принять ванную. Как богу отказать в ванной? Но Янаги мрачно думала, сколько дров пришлось сжечь, чтобы нагреть воду. Дрова стоят недёшево. Рядом лес, конечно, но лес священен и защищён от вырубки повелением Императора. Хангёку на разговоры про дрова только смеялась. Она считала, что без солнца никакие дрова не помогут.
Янаги в последние две недели, пока Тенгоку-но-Цуки был у неё в подворье, старалась не думать лишний раз. Конечно, она обязана служить сыну Императора и богу, но чем такая даже символическая служба кончилась для отца? Когда-то он случайно влез в торговые дрязги и раскрыл какой-то заговор в столице, пока мстил за убитого господина, и ещё более случайно его выделили и наградили катаной с императорским драконом. Это отца и сгубило. Самурай с подобным достатком не может быть приближён к богу, не может сражаться против врагов бога. Всё, что он может только умереть, чтобы не жить с позором, в котором нет его вины. Янаги не боялась смерти, но это нечестно. Она молилась, чтобы Тенгоку-но-Цуки не требовал от неё ничего больше крова. Если потребует права отказать у Янаги не будет.
И Тенгоку-но-Цуки будто слышал её молитвы. Он ничего не требовал, и если и говорил с ней, то как актёр прятал чувства и мысли за поставленным голосом и скупыми жестами. Но Янаги видела, с каким трудом Тенгоку-но-Цуки даются слова. Он почти не вставал с футона, ходил по поместью неслышной тенью и постоянно расчёсывал свою гриву гребнем, взятым у Хангёку.
Сейчас Тенгоку-но-Цуки мысля в маленьком закутке из фусума, и Янаги ждала его в комнате. Не потому что хотела угодить богу. Просто делать толком нечего. Хангёку сказала, что она слишком стара, чтобы трепать нервы из-за капризов богов, и ушла в свой домик в деревеньке слуг. Иногда Янаги говорила со слугами, но те заняты в собственных домах. Им нужно кормить семьи, а госпожа прекрасно проживёт и сама.
Тенгоку-но-Цуки отодвинул фусума и вышел. Его мокрая грива липла к юкате, и бог зябко повёл плечами. Так он совсем замёрзнет. Заметив Янаги, сидящую в тени, Тенгоку-но-Цуки вежливо, но безжизненно улыбнулся. Он приподнял влажные пряди и откинул их, обнажая лебединую шею, такую белую по сравнению с этим багрецом.
Я не ждал вас, сказал Тенгоку-но-Цуки скучающе. Знал бы, может, приоделся получше
В этом нет нужды. Я подумала, что вы захотите отдать какие-то распоряжения, и
Распоряжений у меня нет. Точно не к самураям.
Вы что-то имеете против моего сословия?
Не думайте, что это зависит от вас. Нелюбовь к самураям это, можно сказать, наше семейное проклятье! Тенгоку-но-Цуки усмехнулся. Мой прадед считает их самым опасными и безответственными катайханэ во всей Тенгоку. Впрочем, давно уже правит не он, так что не берите в голову.
Вам не трудно с такой гривой?
Янаги не знала, почему это спросила. Это, наверное, невежливо. Но терять ей нечего, и когда ей ещё удастся спросить о таком? Тенгоку-но-Цуки сначала замер, поглядев на Янаги, словно она спросила что-то настолько глупое, что он не мог понять, но затем снисходительно улыбнулся.
Разве я похож на коня, чтобы носить гриву? ответил он, и глаза его почти смеялись. У нас с отцом, как у богов, это называется волосы. Разве вы не видели гравюры с Аматерасу или Сусаноо?
Видела, ответила Янаги. Но при чём тут вы? Ваши волосы красны, а у прочих богов черны.
У отца волосы такие же чёрные, как у других богов, не беспокойтесь. И какая теперь разница, трудно с ними или нет. Дайте нож, прошу вас.
Янаги вынула танто из рукава и передала его Тенгоку-но-Цуки. Их руки соприкоснулись кожа у него холодна, словно он побывал не в горячей ванне, а в ледяной реке. Тенгоку-но-Цуки вынул кинжал из ножен и посмотрел на него. В лезвии отражались глаза бога, влажные и будто поблёкшие, красные от лопнувших капилляров, и зрелище это очаровывало. Янаги невольно затаила дыхание. Тенгоку-но-Цуки сел на футон, не заботясь о том, что его мокрые волосы сделают сырым всё вокруг.
В этом доме есть зеркало? Или самурайская честь настолько хрупка, что не терпит отражающих поверхностей?
Янаги прикусила язык, но злоба закипала в ней слишком едко и снисходительно Тенгоку-но-Цуки это произнёс. Она поднялась быстрее, чем стоило, и выглянула в коридор. У стены мелькнул огонёк.
Эй, Норико! крикнула Янаги, и служанка в нескольких надетых друг на друга юкатах подошла к госпоже. Принеси зеркало моей матери. Оно в старых вещах.
Норико кивнула и ушла на поиски. Янаги осталась стоять в дверях. Служанка вернулась быстро со старым пыльным зеркалом из полированной бронзы, тяжёлым и холодным. Богу оно покажется неказистым. Но когда-то это зеркало Оку подарил в день их свадьбы Хокико, и поэтому Янаги им дорожила. Она отёрла зеркало собственным рукавом, внесла его в комнату и передала Тенгоку-но-Цуки. Руки бога ощутимо дрогнули от тяжести, и Янаги это почти удивило. Как он свой нодати носит? Тенгоку-но-Цуки посмотрел в зеркало, задумчиво провёл по своим волосам. В глазах у него появилась скорбь. Находиться рядом с богом стало неуютно.
Я рассчитывал на худшее, нехотя сказал Тенгоку-но-Цуки и положил зеркало рядом с собой. Ладно. Хорошо! Надеюсь, этого боги хотели от меня. Ещё никто не переживал такого позора
Мне уйти? спросила Янаги.
Кинжал в руке у Тенгоку-но-Цуки дрожал.