Приветик! забавно пропищала Лея. Что, в дальние дали смотришь?
Я не ответил. Зачем бы? И так ведь очевидно.
Слушай, продолжила она, я хотела извиниться перед тобой. Я вовсе и не собиралась рассказывать твоему папке что ты баклуши бьёшь, просто в общем вот! она выудила один из калачей и протянула его мне. Мир?!
Я принял угощение. Взглянул ей в лицо, хотя клянусь! даже не видел его, так сильно мной завладела задумчивость.
Ну ми-ир же!.. с надеждой повторила она.
Я надломил калач и вручил ей половинку. Разумеется, у меня и в мыслях не было на неё обижаться. Лея мне, пожалуй, нравилась, да и дня не проходило, чтобы хоть одна из деревенских бабушек не заикнулась о сватовстве. Просто я и сам не знал, в чём дело.
Мы посидели ещё немного, молча и притулившись друг к другу, лакомясь угощением. Мысли мои начали потихоньку возвращаться из заморских странствий, и когда я уже собрался поведать Лее обещанное, она неожиданно взорвалась:
Ух ты! Смотри преподобный тоже тут! радостно воскликнула девушка, а затем, переведя взор вновь на меня, удручённо добавила: О-ох нет!.. Только не это.
Голосок её задрожал, и, на самом-то деле, ей было отчего сейчас переживать.
Для Падымков существовал только один «преподобный». То был отец Кристофер Славинсон, глава небольшого удельного аббатства по ту сторону реки, у которого и названия-то не было. Проживала там всего дюжина человек, которые, что-то мне подсказывало, никогда не покидали стен святого дома. Сам же отче Славинсон совсем другое дело. Богослов являлся хорошим другом нашей деревни, давним приятелем моим родным, да и мне самому добрым товарищем. Он хоронил моего деда; освещал моё чело и нарекал именем, когда я родился; и он же, позже, учил меня грамоте и счёту. Отец Славинсон долгие годы оставался единственным священником на десятки миль вокруг.
Но отчаяние Леи вовсе не тем было вызвано.
Приезд отца Славинсона означал мою скорую поездку в город, и тут меня не удержали бы все поцелуи и все медовые калачи мира! И хотя отправляться в путь было уже порядком поздновато, в удовольствии посетить Гринлаго я не смел себе отказать.
Эй! А ну стой! взвизгнула Лея, схватив меня за рукав рабочей рубахи, когда я сорвался с места. Ты обещал! Ты же обещал, Неро, всё-всё мне рассказать, ну же!..
Толи мне показалось, толи слёзы и впрямь заискрились в её красивых глазах. «А ведь действительно, я и вправду обещал, подумалось мне. Нехорошо получается». Я сдержал собственную поспешность, мысленно обругав себя последними словами. В глазах Леи плескалась обида за это без малого предательство, и сердце моё скорбно сжалось. Я притянул её к себе и легонько обнял.
Прости пожалуйсти, прошептал я. Я не думал, что так получится. Обещаю, что привезу тебе какую-нибудь интересную книжку, и буду читать её всю ночь напролёт. И перескажу все-все рассказы того чаандийца.
Лея шмыгнула носиком:
Правда?
Я вынул из её сумки калач и вручил ей же.
Правда-правда!
Она улыбнулась и чуточку зарумянилась. Признаться честно, у меня и самого щёки горели, что каменья в кузнечной жаровенной. Я подумал: «не поцеловать ли её?», но при одной только мысли о подобной смелости голова пошла кругом. Отец прав был на этот счёт. «С женщинами и на войне нужна одна и та же смелость!» частенько повторял он. Понемногу, не спеша, но я постигал и эту его науку.
Отец Славинсон. Пузатый мужичонка в летах, с лысеющей макушкой и курчавой бородой; в потёртой церковной рясе, роспись которой давно стерлась от бесконечных стирок. Священных регалий и символов веры он не носил. Его «символом веры» являлся бурдюк с тем, что покрепче, однако, спроси меня кто и я бы и дня не смог припомнить, чтобы взгляд преподобного хотя бы на миг утрачивал свою остроту.
Восседал он на козлах своей старенькой и скрипучей что кости самого мира телеге, которую тянула лошадка по имени Эль. Несложно было догадаться, кто дал ей такое имя.
Распрощавшись с Леей, я поспешил прямо к нему. Телега преподобного как раз съехала с переброшенного через сток запруды мостика, а сам возничий не переставал напевать себе под нос какую-то песенку. Слов было не разобрать, но по опыту я знал, что речь там шла о каких-нибудь небывалых событиях навроде тех, где герои священных писаний пропадом пропадали в публичных домах тем лучше, чем те были привольнее. Разумеется, исключительно с целью спасения заблудших душ от греха распутства.
Таков был отец Славинсон. Даже в своём юном возрасте я понимал, что он являлся ужасным священнослужителем но, тем не менее, оставался очень хорошим человеком.
Увидав меня, спешащего ему на встречу, он оборвал своё пение, громогласно прочистил горло, и изрёк:
Ох ты, ох ты! Кто же этот молодой человек, что самым первым так торопиться поприветствовать старого священника?! Неужто это ты, малыш Неро? Я едва тебя узнал воистину, растёшь ты не по дням, но по считанным часам.
Я улыбнулся, сложил руки на груди в священном знамении, и шутливо поклонился.
Полноте вам, святой отец! ответил я, подражая храмовой помпезности в голосе. И месяца не прошло с момента вашего последнего визита.
Правда?! Что ж как удивительно время летит. Я, пожалуй, готов бы поклясться, что в прошлую нашу поездку ты не сгибаясь мог бы пройти под днищем моей телеги Ну да ладно. Запрыгивай-ка на козлы, мальчуган, да рассказывай: как там поживают добрый Брут и прекрасная Энилин?
Я взабрался, но не на козлы, а сразу в телегу. Там, как и всегда, лежали кули и вязанки тканей из коноплянки, бутыли настоек и масел, переписанные книги и всякое прочее, словом, всё то, за счёт продажи чего аббатство и продолжало существовать.
Отец, как и всегда, в добром здравии, преподобный, да и матушка тоже, ответил я, завалившись на что-то мягкое и вперив взгляд в стремительно темнеющее небо. Откуда-то издалека послышались отголоски громовых раскатов.
Добро, добро. А у вас, как я погляжу, сегодня празднество! А повод каков?
Я рассказал преподобному о появлении дракона и обо всех прочих событиях сегодняшнего дня. Он слушал, кивая и многозначительно восклицая, а по поводу крылатого исполина заявил, что ничегошеньки не видел, хотя мне и сложно было в это поверить. Забавно, я-то решил, что именно появление дракона и привело его сегодня к нам. Но, оказалось, нет, хотя, а была ли в том большая разница?
Отец Славинсон время от времени возил немногочисленные товары аббатства в Гринлаго, а вместе с ним отправлялась и немалая часть того, что производилось в Подымках: от варенья и резных фигурок из кости и дерева, до клея, пеньки и малой пушнины. Нередко и контрабандисты передавали что-то до города.
И неизменно в каждую такую поездку я отправлялся вместе с ним.
Причин тому было несколько. Гринлаго удачно расположился в самом сердце острова, а если точнее: на пересечении торговых путей меж Валерпортом портовым городом-столицей Драриндаина, и Вратами в подгорное королевство дворфов. Оттого там стояла своя торговая фактория, а я, поскольку тяготел к счету и наукам, сделался для отца Славинсона постоянным компаньоном, мотая на ус всё, чему мои зоркие глаза и уши становились свидетелем, и постигая премудрости торговли и товарообмена. Кроме того, я просто не любил подолгу сидеть на одном месте без дела.
Ну и, разумеется, ещё была библиотека. Словами не описать, как сильно я любил тайком туда пробираться!
Остановив телегу, отец Славинсон приветствовал жителей Падымков, извинился за столь поздний приезд, угостился у праздничного стола и приступил к переписи того, что деревенские желали отправить с ним на продажу. Я же побежал домой собирать вещички: несколько листков пергамента, мое личное гусиное перо и небольшую склянку чернил про запас. И, разумеется, подходящую случаю одежду.
Тёмную, мягкую и неприметную.
Не сказать наверняка: это горная гряда на горизонте таки сподобилась поглотить солнце, или хмурые тучи окончательно сокрыли его от людских глаз? На землю опустилась несвойственная для этого времени потьма; поднялся ветер, мелкая морось то и дело била в лицо. Кожу стало пощипывать от колючего холодка, и, взглянув вверх, я без труда отыскал там отсветы Призрачной луны. Когда та появлялась на небосводе, холодило даже в самый погожий денёк. Такие дела. Одним словом, погодка такая, что и свинью нестыдно в дом запустить. Ещё недавно я считал, что воодушевление сего дня ничто неспособно умолить; сейчас же с тем собою я радостно вступил бы в жаркий спор.