Я тяжко сглотнул и едва не подался прочь от чужеземца, так сильно его взгляд давил на меня. Однако он терпеливо ждал, и я понял, что должен продолжить приветствие.
Вот только теперь вспомнить правильные слова никак не получалось.
Раз раз ты друг, то дозволь приветствовать тебя на этой земле, чужестранец, произнёс я и, лишь единожды запнувшись, немного утвердился в своей решимости. Но знай, что ты сбился с пути и бредёшь обратно к морю. Если желаешь, я могу отвести тебя в свою деревню но прежде не разделишь ли ты мою трапезу?!
Последние слова я выпалил совершенно необдуманно, и сам же им и ужаснулся. Заместо разума во мне сверх всякой меры взыграло любопытство. А это ошибка.
Более того, оглянувшись, я увидел разорённое моей собственной поспешностью место постоя. Вещи разворошены и раскиданы, костёр почти затух, еда в золе.
И тем не менее чужеземец отступил на шаг и произнёс плохо внятное: «Почту за честь». Я сперва даже и не понял, что он сказал. А поняв, поверил далеко не сразу!
Но это оказалось никакой не издёвкой, и злого умысла в словах чужеземца тоже не было. Он принял моё приглашение, и вместе мы устроились у костра. Я очистил пригоревшую тушку от золы и разделал её прямо на камнях; с собой у меня оставалось ещё несколько домашних лепёшек, да и пригоршня ягод набралась. Всё это, включая и вино, я предложил своему гостю. Отказываться он не стал, хотя, скорее, из вежливости. У него же с собой в достатке нашлось сухофруктов и вяленого мяса, а ещё он предложил мне некий пряный напиток: разлил его по маленьким чашечкам, но не позволял к ним притронуться, пока те не нагрелись у костра. Вкусный, необычный, но слишком крепкий.
Отзавтракав, я наконец-то закончил донимать чужеземца расспросами и предложил ему двинуться в путь. Только предупредил, что по дороге мне потребуется сделать ещё одну короткую остановку. Он, ясное дело, не возражал.
Не прошло и получаса, как я предстал перед одиноким каменным постаментом, на котором покоилась бронзовая чаша. Опустился перед ним на одно колено. Это была могила. Место захоронения моего деда, ушедшего из жизни ещё до моего рождения. И хотя я никогда не знал его, отец частенько потчевал меня удивительными историями его жизни одна невероятнее другой. И потому я безмерно уважал его. В лучшие свои годы он был лихой авантюрист и торговец, ловелас, путешественник и мот, и из жизни ушёл в почтенном возрасте ста семнадцати лет. Не от ножа или стрелы, но по естественным причинам. Гайо верховное божество света и пламени, забрал его в свою обитель.
Я потянулся к поясной сумке и достал оттуда чуток самодельных благовоний, немного трута, масло и огниво. Сложил всё это в чашу, залил маслом и поджёг. Именно так у нас и было принято хоронить и поминать ушедших: в огне, и огнём. Не все, ясное дело, удостаивались священных похорон: люди беднее или слабее верой хоронили своих умерших в сырой земле или холодных склепах. Но дед мой был человеком особенным.
Дело было сделано. Я поднялся, отряхнул колени, и вместе с чужеземцем мы направились в деревню. Об оставленной у привала дивной голубице я совсем позабыл.
И ты так легко согласился стать его проводником?
Укор в голосе матери всегда отдавал лёгкой иронией, словно ты совершил нечто необычайно глупое, и чудно́, что сам этого ещё не осознал. Нынешний день исключением не был. Потому-то они с отцом так редко и спорили стоили друг друга.
Ну а что ещё мне было делать? пожал я плечами. Не пообещай я ему показать дорогу, он меня дальше и слушать бы не стал; ну а так поведал столько всего интересного! Он же прибыл издалека, мама. Он путешественник!
Моя мать чуть скривилась, бросила взгляд на чужеземца. Тот стоял чуть поодаль от охотничьего домика. Стоял как статуя, держа обе руки на виду и подальше от меча, и тем не менее несколько человек из деревни демонстративно проверяли луки у него на виду.
Ну и откуда он? Кто он таков, представился?
Он назвался урождённым чаандийцем, мама. Сказал, что странствующий воин, что зовут его Такеда Кеш Такеда Кенши, и чтобы я скорей отвёл его к господину нашей деревни.
У нас в деревне нет господ, отрезала мать. А то я не знаю.
Я ему так и ответил, на что он спросил, будет ли ему в таком случае дан кров на один день и одну ночь? А затем он обещал уйти. Я решил, что кто-нибудь его да приютит.
Мать нахмурилась, отчего племенные татуировки заплясали на её лице. «Энилин, пора уже выступать!» вслух заметил один из охотников, но она только отмахнулась.
Прости, мама, ты злишься?
И да, и нет, вздохнула она. Ты не очень-то осторожен, Неро. Чужакам нельзя вот так вот просто доверять. И тем более вести их домой и поворачиваться к ним спиной.
Но я и не поворачивался
Я видела, как вы шли.
Я насупился. Замолчал. И хотя даже ежу было понятно, что она в общем-то права, меня так и подмывало с ней как-нибудь поспорить. Только вот в голову ничего не шло.
Моя мать была охотницей, и среди всех прочих в нашей деревне она отличалась удивительным мастерством. Это по её стопам я пошёл, когда покинул академию, и она самолично учила меня всем премудростям. Как тихо ступать, как метко стрелять, как правильно чуять, смотреть и слушать, чтобы в дремучем лесу сойти за своего; какую воду пить, а от какой бежать, какие коренья есть, а какие нет, и всё в таком духе. Лучше, чем с охотой, она справлялась только со мной, если мне вдруг случалось набедокурить.
Мама, в тебе говорит дочь Никс-Кхортемского владыки, улыбнулся я. Так частенько говорил отец, и я понадеялся, что мама не обидится на такие слова. Но мы же в Империи. Неужто северные контрабандисты посмеют привезти сюда какого лиходея?
Вот пусть бы они сами и разбирались с теми, кого привезли, сын! Сын Так она называла меня только когда злилась. Пришло время мне прикусить свой язык. Будь уверен, я передам им весточку, что следующий их пассажир будет серебром оплачивать проход через нашу деревню.
Тут уж я подскочил и радостно ткнул пальцем в сторону чужеземца:
Он как раз обещал мне серебряный за труды! Вот только монета ненашенская.
Мама одарила меня суровым взглядом. Посмотрела так и эдак будто кошка, что решала, как лучше подступиться к мыши, а потом махнула рукой. Взяла свои вещи и приготовилась к походу в лес.
А-а, да и ладно, что уж там. Ступай, мелкий ты шкодник, серебряный на дороге не валяется, проговорила она, выходя на веранду. Только во́т ещё что Э-эй, мужичьё, кто проводит моего непутёвого сынка и этого чужеземца до деревни?!
Щёки у меня загорелись, а охотники позволили себе несколько смешков. Оно и понятно, среди них я был самым молодым, и даже то, что я первый и единственный сын своего отца, никоим образом их не подкупало. Впрочем, я посмеялся вместе со всеми.
Я схожу, пробасил один из охотников. Здоровяк Гарки, единственный среди нас, кто предпочитал арбалет. Потому как легко мог взвести его прямо на весу голой рукой.
Спасибо, Гарки, за мной должок, кивнула мама, после чего вновь повернулась ко мне: А ты, Неро, дома не задерживайся, а поспеши сразу к отцу. Он что-то говорил о том, чтобы надрать тебе уши, и о том, что задаст работы до самого заката.
А вот это меня серьёзно расстроило. Новой череды смешков я даже не заметил.
Но мама! Я хотел своей лодкой заняться и
Но взгляд её стал непреклонен. Взгляд наследной владычицы, а вовсе не матери.
Да, мама, я понял, пробубнил я, никаких возражений.
И бросил взгляд на лодку, стоящую рядом с охотничьим домиком. Кхортемский ритуальный каяк для обряда инициации, который юноша самолично должен высечь из цельного ствола одним лишь ножом. Над ней я работал уже по меньшей мере года два. И осталось мне совсем-совсем немного.
Мой отец, как и брат его, как и их отец, и отец его отца, были урождёнными белолигийцами. Подданными Империи, что носила красивое имя Белая Лига. Её же подданным являлся и я сам. Однако сердце моё всегда лежало к Никс-Кхортему краю вечных снегов, обласканному оком Призрачной луны. Тамошнюю негостеприимную землю обживали многочисленные племена северных горцев, в народе чаще всего называемых просто северянами или нордами. И мать моя была ихнего рода. Кровь, горячая настолько, что согревала в никс-кхортемскую стужу, бежала по её венам.