По правде сказать, сегодня я и вовсе не собирался в лес. Само получилось.
Что-то затрещало. Недавно освежёванная тушка не удержалась на распорке и соскользнула прямо в огонь. Я поспешил вернуть её на место и закрепил получше. Заодно сбрызнул вином из бурдюка и немного присыпал солью. Это кролик; один из нескольких бедолаг, попавшихся в силки, коего я выбрал себе на завтрак. Ещё немного, и будет готов; а остальные незадачливые его собратья дома отправятся в похлёбку. Три тушки покоились на походном плаще. По соседству с одной прелюбопытнейшей моей находкой.
Сегодняшним утром я проснулся ещё сильно затемно. Распахнул глаза, будто кто мне в них веточки поперёк век вставил, и глядел так в потолок о́тчего дома до тех самых пор, пока не понял, что больше уснуть уже не смогу. Мать, ясное дело, ещё спала, да и отец тоже. Будить их было верным способом огрести нагоняй, а потому я тихонько поднялся и стал собирать вещички. Сперва думал сходить к охотничьему домику проверить, как сохнут растянутые шкуры, но мой лук и всё необходимое было под рукой, а потому я направился прямиком в лес. Походил-побродил, о жизни подумал, проверил силки те, которые сумел отыскать. В овраг скатился. Чуть позже даже напал на след луговой косули и как это она сюда забрела? но выследить, в конце концов, так и не сумел. Зато, собираясь в обратную дорогу, нашёл нечто удивительное.
Я снова взял находку в руки, покрутил, осмотрел со всех сторон. На диво точная фигурка голубицы будто живая пичуга взяла да и обратилось в древо. Мастер мог бы гордиться такой поделкой, вот только эта была покрыта корой и выросла на ветке дерева; а, отломив её, мне ещё и листву пришлось обдирать. С самого прихода лета ходят слухи о таких вот диковинах в лесу: то голова зубра на стволе векового дуба отпечатается, то заяц на корневище как живой воссядет. Охотники постарше всё чаще такие истории рассказывать стали, и я им сперва-то не верил до этого вот самого момента.
Голубицу я решил забрать с собой. Хотел показать её отцу с матерью вдруг чего интересного расскажут или похвалят? Но это подождёт; прежде я задумал ещё несколько дел, и ради них не лишним мне будет немного отдохнуть и подкрепиться.
Костерок выстрелил снопом искр; лёгкое дыхание ветерка повело стебли высокой травы в сторону. Зашелестели колосья, заклубился туман. Идиллия. Я снова привалился спиной к глыбе и, сложив руки на груди, прикрыл глаза. Глубоко и шумно вздохнул, наслаждаясь ароматами. Думал даже немного вздремнуть но не вышло.
На душе у меня вдруг стало неспокойно. Что-то сразу и не скажешь, что именно, меня встревожило. Что-то насторожило. Некий звук. Не звук даже, одно лишь его ожидание. Как если бы сердце решило биться чуточку сильнее и громче. Топ топ топ Это шаги. Не разобрать, какого именно зверя; но зверя, без сомненья, крупного.
Я разлепил веки. В единственный миг поляна утратила всё своё умиротворение в моих глазах. Стебли травы теперь гневно хлестали на ветру, полы тумана скрывали хищников и чудищ. Рука моя сама потянулась к луку, и я не стал её одёргивать.
Не то чтобы я был из пугливых, но отец мой, бывший гвардейский сотник, всегда повторял: «Можешь держать ухо востро держи!». Я подхватил свой тисовый лук, выдернул четверку стрел из колчана и полез на верхушку каменной глыбы. Уселся на ней, как на смотровой башенке, наложил стрелу на тетиву и принялся, будто филин, крутить головой из стороны в сторону. Высматривал того, кто потревожил мой покой.
Сам себя в тот момент я воображал стражником на боевом посту, но, оказалось, кровь в моих венах взыграла напрасно. Во мгле проявился силуэт, и стоило ему только обрести форму, как стало ясно никакой это не зверь и не чудище, а обычный человек, что отмерял свой путь увесистым посохом. Странник. Обычный да не совсем.
Головным убором ему служила чудная плетёная шляпа с широкими полами, скрывавшими лицо по самую переносицу. Белёсая рубаха и коричневые штаны явно предназначались кому-то более тучному, а из-за алого кушака выглядывала деревянная дубинка с обмотанной рукоятью, которую незнакомец носил на манер меча в ножнах. На переброшенной через плечо верёвке болтался потёртый вещевой мешок.
За свои пятнадцать годков подобные одежды я видел разве что в книгах, и никогда прежде не встречал воочию. Очевидно, что глазам моим предстал чужеземец из некой далёкой страны. И хотя только дураки относятся к чужакам легкомысленно, как я ни старался, а настороженность моя сменилась жгучим любопытством.
Эй. Эй! окликнул я странника.
Окликнуть-то окликнул, но сделал это до того невежливо не убрав пальцев с тетивы, что сам тотчас же едва не зарделся от стыда. Незнакомец остановился, а я, перебросив лук через плечо, принялся поспешно разоружаться.
Приветствую! снова крикнул я, заталкивая неладные стрелы за пояс.
Незнакомец не ответил. Он остановился вполоборота и на меня даже не взглянул. Хотя, если б и взглянул, наверняка из-за своей дурацкой шляпы ничего бы не увидел. Казалось, он прислушивался, и у меня сразу же возникла догадка: быть может, он слеп? Это объяснило бы шляпу, но одинокому слепцу в наших краях просто неоткуда взяться.
Незнакомец меж тем отвернулся собственно, только тогда-то я и понял, что его голова всё же была обращена ко мне, и зашагал прочь, не обмолвившись и словом. Он прошествовал мимо моего лагеря, ударяя посохом в землю, и стал постепенно удаляться.
Эй, подожди! крикнул я ему вослед и принялся торопливо спускаться.
Спустился. Точнее, скатился кубарем. Обломил одну из стрел, да ещё и в костёр наступил, вновь уронив тушку кролика на угли, но внимание чужеземца так и не привлёк.
И идти бы ему своей дорогой дальше но так ведь брёл он в никуда!
Моя деревня, что носила название Падымки́, располагалась на косом полуострове, сквозь который бежала река; совсем недалеко от моря. Пожалуй, это было самым глухим местечком на всём Драриндаине, одном из островов Атаранской гряды, что в Светлом море. Даже сборщики податей и те заглядывали к нам не часто, хотя до ближайшего городка было не более двух дней пути. В Падымки вела единственная дорога, но среди скал у восточной окраины таилась ещё и малоприметная бухта. Бухта Контрабандистов, названная так вовсе не ради красного словца. Именно оттуда-то морем чужак и прибыл.
Сама же деревня вовсе неспроста заимела такое название: хоть и вела к ней отвоёванная у леса дорога, но незнакомый с местностью путник наверняка заплутает, покуда не посчастливится ему разглядеть дым печных труб над холмами и изломами. Такая уж у нас земля. А в нынешний час печи не топили. Чужеземец шёл почти правильно, но взял слишком южнее. Совсем скоро он выйдет к клифу, который обрывается прямо в бурлящее море, и, коли жизнь ему дорога, неизбежно повернёт на север. Просто не сможет в тумане отыскать иного пути. Пройдёт мимо Падымков, хотя деревня будет у него прямо под боком, и наверняка на веки вечные пропадёт в густых лесах.
И, казалось бы, мне не было дела до его судьбы. Но ведь это не по-людски! Хоть он и чужак, но он на моей земле, и позволить ему плутать в безвестности значило бы не только совершить грех безразличия, но и попрать все правила и обычаи гостеприимства.
А священные те обычаи почитались, насколько я слышал, у всех добрых людей по всей-всей земле. Быть может, о них ведомо и чужеземцу? Я смахнул с лица выбившиеся из очелья пряди и, шагнув ещё немного вперёд, прокричал:
Гелиадр здравствует, путник!..
Чужак остановился. Обернулся. Довольно резко, ломано, но без видимого напряжения. Значит, язык он понимал, и ему ведомы были священные законы.
Друг?! продолжил я меж тем. Или же враг?
Таковыми являлись слова приветствия. Те, что я сумел запомнить, вычитав их некогда в книгах. В ответ чужеземец развернулся и направился прямо на меня, всё так же отмеряя шаги гулкими ударами посоха. Хотя на поверку тот оказался обычной корягой в человеческий рост.
Друг, прозвучал ответ, сдобренный донельзя странным акцентом.
Сам я, надо сказать, был довольно высок для своих годков, но чужеземец заметно превосходил меня в росте, а взгляд его оказался тяжёл и умудрён опытом прожитых лет. Больше не оставалось сомнений, что он зряч. Вблизи его одежда казалась ещё более удивительной и замысловатой, а то, что я сперва принял за дубинку у него на поясе, в действительности оказалось причудливого вида чуть изогнутым мечом в ножнах.