Сонина комната находилась на крайнем этаже в конце коридора. Напротив жила Зойка, которая беспробудно пила и при встрече всегда просила в долг, при этом она тщедушно улыбалась, обнажая коричневые гнилушки зубов, и источала тошнотворный запах перегара с лавровым листом. Работала Зойка санитаркой в местной психушке сидела на табуретке в «колидоре» и следила, чтобы психи соблюдали порядок, и оттуда же таскала кули с продуктами, на что и жила.
Главнокомандующей альфой в общаге была Грымза. Имя, конечно, тоже было Кира, Кирочка, но кличка подходила куда лучше: из-за неухоженного вида, мерзкого характера, привычки подслушивать и патлатых волос, выкрашенных в пошлый оранжевый цвет.
Услышанное Грымза обильно сдабривала своими догадками и охотно перевирала на загаженной кухоньке, куда все курящие сползались время от времени подымить. К своим тридцати четырём она расплылась, заляпанный халат застёгивала на две пуговицы, а на столбовидных ногах таскала стоптанные шлёпки, перемотанные изолентой, всё это не мешало ей считать себя «первой красавицей села». Бегающие поросячьи глазки и криво нарисованные полоски бровей украшали опухшее от пьянок лицо, а когда она брюзжала, рот округлялся, делая её похожей на дешёвую куклу из магазина для взрослых. Необъятной тушей Грымза дефилировала по коридору, чавкая шлёпанцами и хрипло дыша, но стоило ей выбрать интересную дверь, как движения становились грациозными и бесшумными.
Помимо мерзкой привычки подслушивать она всегда находила повод к чему придраться и голосила при этом пожарной сиреной.
Зойка с Грымзой были подругами с малых лет. В подготовительной группе детского сада они и ещё две девчонки организовали что-то навроде банды, которая жестоко глумилась над каждым новеньким, и, когда Соню отдали в садик, ей досталось от них сполна.
Она предпочла бы забыть это, как страшный сон, но жизнь с присущим ей чувством юмора распорядилась иначе: Соне пришлось жить в одном доме с заклятыми врагами, да ещё и на одном этаже, в одном отсеке. Маленький город не спрячешься. Сами они, впрочем, «ничего такого не помнили», а Зойка даже регулярно когда до аванса оставалась неделя изображала пылкую дружбу.
Всё это было невыносимо.
Соня в задумчивости взяла со стола чашку, поднесла ко рту, и оттуда ей в лицо выпрыгнул таракан. Чашка выскочила из рук, упала на пол и разлетелась вдребезги; лужицей разлилась вода.
Да что ж это со мной! в сердцах воскликнула Соня.
Морщась, она собрала осколки в кучку, высыпала их в мусорное ведро и затем решительно двинулась к шкафу.
Ну давай уже, детка! Соберись
Распахнув обе створки, она вытащила на середину комнаты и раззявила дорожную сумку. Принялась собираться, зубная щётка, халат, платья и затем впала в ту степень задумчивости, когда не особо осознаёшь, что делаешь.
Красный пеньюар, припасённый на «особый случай»? Конечно же, надо брать! Она тогда случайно оказалась в соседнем городе и напоролась на распродажу французского белья по случаю закрытия магазина. Просто шла мимо, а тут «Sale», да ещё и «80%», и завершающим обухом по голове манекен в пеньюаре, стоящий спиной, с вышивкой шикардосного алого дракона на нём! кто бы устоял, я вас умоляю! Соня всю дорогу, пока несла в примерочную это чудо, неосознанно теребила пластмассовый антикражный кругляшок, и уже потом, на кассе без сомнений вытряхнула всю наличку, вот такой это был вожделенный, с придыханием, пеньюар de France.
Ириска оценила бы точно.
Итак, пеньюар. Далее в сумку были последовательно сложены: дневник, кучка платьев, кружевные трусики все новенькие и тоже с бирками, чулки и презервативы с истекающим сроком годности. И придвинут ближе горшок с осокой, который сегодня она полила и даже опрыскала в дýше водой.
Цветок выглядел уныло видимо, долгое стояние на верхней полке и весенняя прохлада сделали своё грязное дело. Хоть бы прижился на новом месте, а то плакал тогда горючими слезами этот их прстигспди фэншуй
Соня покрутила в руках бумажку с адресом, так и эдак разглядывая его, и сунула в горшок, между листьями.
Мысли о незнакомце, с которым всю неделю так легко болталось по телефону, вновь заполонили голову.
Телефонные разговоры вот то, что она ненавидела по-настоящему, так что сам факт их наличия сейчас приводил её в недоумённое, но сладкое потрясение. В этом мужчине она чувствовала некую важность для себя. С ним было интересно. Эрудированный, до невозможности разносторонний, образованный, но, вместе с тем и не нудный, она готова была слушать его часами! Над его харизматичными шутками, сказанными сосредоточенно, она смеялась до колик и слёз. И эта спонтанность с герберой. А голос О, этот голос! Но не только он.
В последний раз, созвонившись, они большую часть времени молчали, и это был интимный немой разговор о чём-то более глубоком и важном, чем шутки и пустая болтовня. Телефон, оставляемый раньше где ни попадя, Соня вдруг стала повсюду таскать с собой, не выпуская его из рук даже будучи в комнате.
Последние пару лет её невзрачное существование было окутано серостью, которая постепенно сгущалась, будто бы в ясный солнечный день небо затянуло сизой туманной дымкой, и всё утонуло в беспросветной сумеречной мути. Уединение стало её частью, её привычкой, и мир поблёк, потускнел.
То ли дело Ириска. Она весела, беспечна и когда хохочет запрокидывает голову, а если чем загорится, то «держите меня семеро». Её горячая, импульсивная жизнь переполнена таким объёмом сочных переживаний, что они щедро наслаиваются друг на друга и тут же замещаются новыми, ещё более интересными.
Все вокруг Сони, казалось, были безумно счастливы.
По вечерам она забиралась на широкий подоконник единственную отраду в этом кошмарном месте, и смотрела на соседний дом, в котором постепенно, один за другим загорались цветными пятнами прямоугольники окон. В одном из них не было штор: две маленькие фигурки там по-доброму обнимались и каждый вечер устраивались на диване перед голубым, мерцающим в темноте экраном телевизора, там, в другой реальности, на расстоянии всего нескольких десятков метров эти люди демонстрировали ей, как это бывает, когда двое вместе и они счастливы.
Соня болезненно задёргивала шторы, включала лампу, и пустые стены, где не было ни фотографий, ни картин, ни даже наклеек никаких, озаряло тусклым светом, наглядно демонстрирующим абсолютную убогость её жизни.
И тут этот мужчина!
Надо встретиться Поехать на Ирискину хату и заскочить по пути! Район-то один.
Она подошла к окну. С высоты девятого этажа было видно, как строят чёрные гнёзда на верхушках голых берёз деловые вороны, и как одна из них суёт палочку в переплетение из кучи других, напиханных в устье раздвоенного ствола.
Снаружи, в коридоре послышался нервный, нарастающий гомон. Грымза и Зойка вот они, встали прямо под дверью; голоса мерзкие, тошные.
Лужа целая! Я чуть не убилась там! Налила водищи!
Да не говори. Совсем обнаглела!
Соня поднесла телефон к лицу, озарив его светом экрана, и торопливо набрала короткое: «Умираю».
«Жду», быстро пришёл ответ.
После этого суетливый доселе мир превратился в густой кисель, на фоне которого безумной стаей заносились беспокойные мысли. Вдруг он не тот, кто ей нужен? Вдруг это только кажется, что они знакомы миллиарды прожитых вместе жизней? И этот запах вдруг ей всё это причудилось?
Мерзким фоном в коридоре продолжали голосить бабы. Ну да, это её вода, в дýше, пара капель упала с листьев цветка на пол. Нашли из-за чего орать.
Она распустила косички и принялась нервно расчёсывать спутавшиеся волосы, не замечая, что в запале выдирает целые клочья. Заговорила сама с собой:
Заеду в гости, попьём чаю Поболтаем. И сразу на хату, сразу. Увидеться, побыть полчасика и уехать. И никакого секса на первом свидании! Никакого!
Успокоиться не получалось. Она бросила в сумку расчёску, зубную щётку, поозиралась по сторонам. Вжикнула молнией.
Платье. Пусть будет васильковое. И соломенная, дырчатая шляпа, подаренная Ириской, атрибут беспечного отдыха и гавайского песочного пляжа. Соня оценивающе зыркнула в зеркало, фыркнула: