Он кладёт ей на затылок ладонь, наклоняет лицом в тарелку квадратную, с приподнятыми краями, и приказывает:
Лижите.
Она старательно лижет, от края до края. Соевый соус, рисовые зёрнышки одно, второе
Хватит, говорит мужчина удовлетворённо.
Она послушно прекращает и выпрямляется. Опять брякают тарелки и палочки, от тяжёлых шагов всё вибрирует, он уносит посуду в раковину. Затем приближается к Соне сзади и вытирает ей испачканный подбородок большим пальцем руки, касается губ. Соня вздрагивает и целует, забирает палец в рот, но мужчина не даёт ей увлечься, и она тянется следом ровно настолько, насколько пускает верёвка.
Он отвязывает её от кресла, наматывает поводок на руку и дёргает с такой силой, что Соня, вскочив, теряет равновесие, наступает ему на ноги.
Ой, вздрагивает она, виновато потупившись. Прости.
Молча, за верёвку он уводит её с кухни, и, словно барашек на заклание, Соня вслепую идёт за ним, стукается плечом о дверной косяк, семенит. В глубине спальни он разворачивает её и, отпустив поводок, кидает спиной на матрас, она падает, испуганно охнув.
Подобравшись пальцем, мужчина стягивает с глаз повязку.
Глава 11
Любопытство убило кошку.
Соня смотрит, как он чёрный силуэт напротив окна раздевается: бросает на пол футболку, брюки. Уверенно подходит к ней, из безликого контура обратившись в человека, опускается рядом, развязывает. Она тянет руки вверх, и он освобождает её от платья, полностью обнажая. Ложится рядом.
Ещё, произносит она жадно, глядя на него в упор сумеречными глазами.
Леди отвечает он осторожно. Вы понятия не имеете о том, чего просите.
Она приподнимается и нависает над ним, глядя из-за занавеса каштановых волос и тяжело дыша, он вкусно пахнет, и его хочется, хочется всего, целиком, прямо сейчас. И она всё ещё голодна, но этот голод совершенно иной природы.
«Я хочу родить Тебе ребёнка. Воплотить в новом, маленьком человечке Твой изумительный генофонд. Плод страсти, совместное творение, воплощение чувств. Я готова принять от Тебя всё, что угодно. Хоть смерть. Хоть яд. Сделай мне больно, оцени эту веру. Ну, пожалуйста!!! Рядом с Тобой даже воздух становится слаще».
Он протягивает руку и аккуратно заправляет прядки волос ей за уши, с обеих сторон. Чуть касается щеки тихонько, едва-едва, теплом ладони.
Я такая говорит Соня, намеренно выделяя последнее слово: дура.
Он реагирует мгновенно. Резкий удар отбрасывает голову так, что в глазах взрываются молнии: волосы, попавшие под ладонь, дёргаются на излёте. Жар приливает к коже. Словно в замедленной съёмке Соня забирает разметавшиеся пряди, перекидывает их на сторону и упрямо твердит:
Дура.
Примерившись тыльной стороной руки, мужчина бьёт по другой щеке удар такой же силы, выверен с максимальной точностью. Волосы взлетают, словно рыхлая земля от взрыва гранаты. В ушах звенит. Соня пережидает и это, а затем, нависая сверху, ещё отчаяннее, с животным придыханием, произносит:
Дура, и замирает, зажмурившись.
Вместо предсказуемого удара мужчина отталкивает её, Соня валится на спину, встаёт и молча выходит из спальни. В комнате слышится бряканье, и он возвращается с тяжёлым кожаным флоггером в руке: чёрные хвосты, словно связка из живых ужей, шевелятся в такт шагам. Он подходит и кладёт плётку рядом, у матраса.
Соня приподнимается на локте, в глазах мелькает ужас.
Это как массаж, поясняет мужчина.
Орудие пытки огромным спрутом лежит в каком-то там полуметре.
Расскажи м-м-мне, говорит Соня, заикаясь, как ты п-п-пришёл к этому?
Ну, мужчина устраивается поудобнее рядом ложится на бок и подпирает голову рукой. Девушка, с которой я познакомился, была в Теме.
Она, что, злобно спрашивает Соня, п-п-подсадила тебя?
Членораздельно, тяжёлым тоном он произносит:
Никто. Меня. Не подсаживал.
Значит, этой п-п-плёткой ты бил и её?
Он не отвечает, лицо каменеет, губы вытягиваются в злую полоску. На скулах появляются и исчезают желваки.
Ещё вчера, когда Соня перестилала постельное, под краем матраса обнаружилась женская волосина: длинная, тонкая, пшеничного цвета! Двумя пальцами, на вытянутой руке отвратный артефакт был отправлен в унитаз и торжественно смыт. Дважды. И сам унитаз намыт с хлоркой!
Потом Соня складывала вещи и нашла такую же волосину, зажатую между зубчиками молнии в ширинке его брюк! Как она попала туда?
Соня вытаскивает из упаковки стерильную салфетку, берёт через неё плётку за рукоятку и уносит обратно, за дверь, где все они и висят. Девайсы, блин.
Затем достаёт ещё две салфетки, берёт мужчину за ладонь и с особым тщанием вытирает её грубую, шершавую, которая принесла сюда эту грязь! Трёт тщательно, забираясь в складки кожи, в линию жизни. Мужчина лишь молча смотрит. Закончив с этим, Соня брезгливо уносит салфетки в мусорное ведро тоже двумя пальцами и на вытянутой руке.
А потом уходит на балкон и стоит там. Мимо пролетает голубь, испуганно шарахается вбок, исчезает из поля зрения. Двенадцатый этаж. Земля так близко только руку протяни и так притягательна. Соня наклоняется, наблюдая за маленькими машинками и человеческими фигурками, копошащимися внизу.
Смотри, как бы на голову кто не насрал, раздаётся мурчащий голосок сзади.
Что? спрашивает Соня, отпрянув. Ты ещё кто?
Она испуганно озирается. Никого нет.
Прекрасный философский вопрос! снова слышится рядом. Браво, детка! Браво!
Ты никто, тебя нет, констатирует Соня нервно.
Нда? звучит насмешливое. С кем же ты разговариваешь?
Соня ложится ключицами на перила. Гравитация земли призывно тянет к себе. Холодный металл леденит плечи, и глухие удары, пульсирующие в голове, перерастают в стук железнодорожных колёс. Бу-тум, бу-тум Бу-тум, бу-тум Соня дёргается, но подняться не может, будто придавленная чудовищной силой.
Пусти! выдавливает она.
Да эт не я, некто обречённо вздыхает и отчаянно матерится трёхэтажным, поминая кошачьих демонов и богов.
Тяжело дыша, Соня пытается оттолкнуться руками, а грохот в это время крепчает, заливает уши, и уже не слышно ни шума машин, ни того, как мужчина зовёт её: «Леди! Леди!» Вместо улицы перед глазами возникают пропитанные креозотом шпалы. Она поворачивает голову и видит поезд, который с оглушительной скоростью несётся прямо на неё.
Локомотив. Колёса скрежещут от экстренного торможения, выбивая из рельсов стальную пыль. Ближе. Ближе! А-а-а! Тело накрывает махина электровоза, протаскивает краем козырька так, что оно сползает вниз, давится, бьётся о шпалы
Леди! слышится рядом, и Соню, почти съехавшую за край, хватают за волосы и оттаскивают на пол сильные мужские руки.
Тётушка наливает Грете наваристый борщ:
Что-то неважно ты выглядишь.
Грета хлюпает носом и утыкается в тарелку. Привычно врёт:
Плохо спала. Ух ты, суп! торопливо черпает ложкой, пробует: Вкусно!
Вчера на неё накатило: вечер закончился выпитым литром молодого вина, неукротимыми рыданиями в подушку и пусканием пьяных слюней. Как дура, разревелась по-бабьи, давясь икотой; нахлебалась воздуха, заходясь в гортанных, клокочущих всхлипах, вот к утру вся и опухла, точно избитая. Однажды муженёк табуреткой сломал ей нос, и под глазами вылезло по чёрному синяку, тогда вот похоже было. Но сейчас было другое Сейчас хотелось умереть, исчезнуть, развидеть открывшуюся ей бездну отчаяния. Память подбросила ещё парочку эпизодов из детства, и Грета ухнула туда, словно в открытый люк. Ярко вспомнилось, как отчим, будучи без трусов, подходил к ней, ставил ногу на табурет и чесал отвисающую мошонку, а мать, которая видела это, никак не реагировала. Он называл это половым воспитанием.
Уснула Грета только под утро, терзаемая противоречивыми мыслями: что надо всенепременно найти, на чём повеситься и ещё не забыть купить в аптеке пластырь заклеить мозоль на ноге. Дурацкие шлёпанцы сорокового размера натирали нещадно. Ещё этот дневник Чтоб его черти взяли.