Андрей Антонович, ты у нас грамотный, подойди, глянь, что здесь.
Я подошел к Михею, затем присоединился испанец, и мы втроем стали глядеть в чудную математическую вязь. Тетрадей насчитывалосьпять. Все они, заполненные мелким Костиным почерком, посвящались какому-то из разделов физики. Какомуя точно сказать не мог: формулы, схемы, рисунки, опять формулы. Немногочисленные тарабарские фразы: буквы знакомые, но о чем письмотайна египетской гробницы.
Речь шла о движении субатомных частиц в магнитном потоке. Записи отделялись друг от друга либо числом, либо восклицательным знаком. Иногда через весь лист шла надпись красным: «радиодиапазон», «световой передатчик», «основноеизбыточность концентрации» и тому подобное. На одной страничке было выведено: «Сталинпочетный академик. Браво!». Вырывать ее я не сталчто Косте теперь
Тетрадь заканчивалась словами: «Ивич дурак. Гаринский гиперболоид возможен, если подобрать активатор».
Голова была, вздохнул Сарафанов. Прямо тебе чистый Бланк!
Планк, поправил Руис.
Ну, не знаю: Бланк, Планк Я в институтах с колоннами не учился. Нету в деревнях институтов.
Испанец возразил:
В советской стране каждый трудящийся может получить высшую ступень образования.
Ага, может. Если эдак лет с двух по асфальту ходит. Топ-топ в ясли, топ-топ в школу, топ-топ в ВУЗ. А я с малолетства то с топором в лес, то в поле за мерином. Да ладно, я не жалею ни о чем, махнул Михей рукой с дивана. Вот Андрей. Сколько лет мозги сушил, и чтоучил потом соплявок наравне с ускоренными выпускниками двухмесячных курсов. А ты, Руис? Три года в училище, а на войне летал всего один раз.
Хавьеру действительно не повезлосвой первый и последний боевой вылет совершил двадцать второго июня. Его «ишак» отцепился от авиаматки в ста километрах от границы, и, пока немецкие зенитчики гадали, что за самолет летает над ними, влепил две фугаски прямо в скопление железнодорожных вагонов.
Топлива на обратный путь хватило, но, подлетая к своему аэродрому, он увидел развороченное поле в огне и, протянув еще километров пятьдесят, рухнул в березняк.
Когда немцы выпалили горючку, фронт ненадолго застыл, и за дело принялись военюристы. Невидимо-незаметные во время боев, они выждали и начали строить замешанные на догадках обвинения. Командиру ВВС Красной Армии Руису Хименесу досталась «умышленная порча военного имущества в виде фронтового истребителя-бомбардировщика И-16». Серьезное дело, тянущее на измену Родине.
Следователь из прокуратуры имел бумаженцию, по которой полковой аэродром был еще в наших руках, когда испанец угробил самолет. Тут еще и следователь загнул о франкистских шпионах. Добили героя. Вместо наградысвидание с прокурором.
Взбешенный Хавьер сказал, что всем этим бумагам место под хвостом наваррского осла, а следователя послал к дьяволу. Выкрутиться ему удалось, потому что немцы захватили Псков, началась неразбериха, а когда Руиса хватились, он был уже далеко.
Внезапно заговорило радио, передавали сводку: «В районах Кущевской и Сальсканаши войска вели ожесточённые бои с численно превосходящими силами противника. Опорный бой с противником произошёл около одной воднойпереправы. Действующие на этом участке наши части истребили до 1500 гитлеровцев. На поле боя осталось несколько десятков подбитых немецких танков. Не менее ожесточённые бои шли в районе Сальска. Гитлеровцы предприняли несколько танковых атак и ценой больших потерь потеснили наши части»
Сарафанов зло дополнил Левитана:
В центре Ленинграда частями спецкомендатуры ликвидирован крупный вражеский прорыв. Наши части несут потери
Он, вскочив с дивана, подошел к окну.
Да где этот протопоп шляется?! Я, можно сказать, с ног валюсь, а их преосвященство изволят задерживаться.
Между тем, батюшкино запаздывание начинало действовать уже всем на нервы.
Он, может, на входе стоит, предположил Руис, поглядывая на золотые часы-браслет.
Твою мать! Я ж пропуск отнести забыл.
Сарафанов умчался и вскоре доставил отца Ферафонта, облаченного ввиду предстоящих мирских сует в цивильный костюм. Крест он заправил под рубаху, а его место заняла медаль «За боевые заслуги».
Это где ж вы так расстарались батюшка?
Отец Ферафонт любовно огладил серебряный круг и молвил в бороду:
На реке Усть-Ижоре ратоборствовал в народном ополчении.
Н-да, лихой поп. И личность его в этой бороде как есть разбойничья. Такие попы заправляли в кулацких бандах, наверное.
Руис подвинул батюшке стул, а мы расселись на сымпровизированные из телефонных катушек табуреты.
За упокой души новопреставленного воина Константина, поднялся, размашисто крестясь, отец Ферафонт, и мы, не чокаясь, выпили.
Михей сразу же «поехал» и стал ругать некоего Виктора Фомича, отпустившего Волохова из научной группы.
Это ж какую голову скрошили! Одних тетрадей штук пять, и все по-научномукоэффициенты, величины, функции. Нет, чтоб сидеть в белой рубахе Полез очкарик, и обьяснил непонимающему испанцу, ну, очкарик, сопляк. Лопух. Усекаешь?
Руис кивнул.
Amatore.
Точно. Сколько этих студентов на Луге закопалистрасть.
Я хорошо знал, о чем говорит Михей. Только из университета в ополчение ушли более двух с половиной тысяч человек.
Ну что, братцы, по второй? поднял чарку Сарафанов. Помянем младшего лейтенанта Костю Волхова.
Эту выпили молча, проталкивая жидкость горючими глотками.
Тяжело было принять факт Костиной смерти. Последние события походили на безостановочную карусель: только соберешься спрыгнуть, а тебя опять несет прочь от желанной земли. Наша баталия на Моховой была всего лишь эпизодом адской круговерти от Смольного до, как говорится, «самых до окраин». На Васильевском зверь был настолько могуч, что завалил концентрированный энергоэкран, а боевую группу, высланную для усмирения, играючи расшвырял по всему кварталу. Командование тогда задействовало новую технику без всякого успеха, первый бой получился комом.
Парк челюскинцев был завален горелыми тушками непонятно чего, дымились одноэтажные постройки, а за канавой пускал в землю искры убитый «язычник». Светопреставление, короче.
Я в дальнейших событиях активного участия не принимал, ввиду чуть не оторванной ноги, зато черновой работы хватило. Даже проститься с Волховым не смог по-человечески. Костю сжигали в институтском крематории, а я в это время спал возле теплой батареипод зенитную долбежку.
Слушай, отец, а как это выходит у тебя, приставал к Ферафонту Михей. Дезактиватор, это ж механизм какой! Три завода его делают, а тут бацдядя волосатый пошептал и все. Чисто, как в ванной.
Сие промысел божий через рукоположенных слуг осуществляемый.
Ну, а чего тогда ОН разрешает зверью гадости творить?
А это есть попущение божие.
Михей подумал и разлил еще по одной, прислушиваясь к бульканью на дне фляжки.
Что-то совсем я запутался, давай выпьем лучше.
Руис заурчал, жуя пахнущий давно забытым укропом огурец, и затеял диспут с уклоном в религию. Что-то о знамениях и явлениях. Про темный крест над драмтеатром, о статуях царей и о том, прорвутся ли немцы в город, если суворовский памятник все же раздолбает фугасом. Потом вспомнили старика на могиле, предсказавшего мор и голодбыли об этом разговоры перед войной.
Вообще, действительно, интересно. Как поп сумел дезактивировать такой сложный рельеф? Обычно вызывали спецмашину, но в обстановке неизобилия техсредств, начальство наказало разыскать какого ни есть служителя культа (хоть раввина!), чтобы тот на месте произвел обряд очищения. И ведь был результат. Доставленный Михеем батюшка так усердно обработал кадилом нехорошее место, что поле прибора чуть белым не сияло. Я сам проверял.
Вот, значит, какая силища у них. Давили-ломали церковников, а все лезут, как гниды. Я с неприязнью поглядел на краснорожего попяру, вольготничающего за столом. Козел бородатый. Вот что бесит меня, так это их непременное стояние за углом. Чуть где, чуть что, они всегда здесь, всегда рядом со скорбными лицами и нашептывают, нашептывают, встряхивая пыльные ризы.