В конце концов добралась-таки до мозгов мысль, что вполне можно обойтись без этого штампа. Кому он нужен! Если здесь, в тылу, человек заходится в крике от обычного вопроса (административный подполковник чуть в эпилепсию не впал, когда я спросил его, где группа агитации), то какой бардак сейчас на границе можно только представить.
Записавшись у дежурного в книге, я отправился домой. План был прост: собраться в дорогу, поспать хоть несколько часов, капнуть что-нибудь в желудок и, простившись с принцессой, ехать в неизбежное. Еще возюкая ключом в замке, я удивился, что он не проворачивается. Клац-клац. Не идет, зараза. Дернул ручку, как положено, потом ударил ногой и, когда собрался сделать еще что-нибудь взламывающее, дверь открылась сама.
Ты долго.
Астра вытирала вымытое блюдце.
Ты как здесь оказалась?
Нина дала ключ.
А дома что? Ночь уже скоро. Я тебя провожу, а то родители с ума сойдут.
Поешь сначала.
Усталый и голодный, я опустошал стол, забыв про все на свете. Уже на заклание выводили эшелон, через несколько часов повезший меня на запад, а я самозабвенно чавкал, изредка благодарственно хрюкая снегурочке. Что было в этом обжорстве? Извиняемая самому себе бесчувственность? Неохватность произошедшего? Или молодой организм просто брал свое? Не знаю. Но не прощу себе того, что насытившись, отвалился и захрапел сразу же.
А проснулся я от телефонного звонка.
Але, Вишневский говорит. Саблина к телефону быстро.
Че ты орешь?! Я Саблин.
А-а, нашелся!
Вишневский, мой сосед по комнате в училищной гостинице, кажется, был навеселе.
Ты где пропал?
Вас искал. В УПРАРТе, политотделе
Никуда искать не надо. Завтра, то бишь сегодня, будет машина, и всех повезут.
Куда?
На вокзал, там для нас эшелон будет литерный. Им заберут наших, потом летчиков из 92-й бригады, потом связистов.
Щелкнуло в ухе, и незнакомый голос предупредил:
Номера частей и фамилии командиров не называть!
Мы с Вишневским испуганно притихли. Наконец он выдавил:
В общем, подгребай давай.
Понял. Буду.
Астра сидела возле двери, опираясь о стену. Только сейчас я опомнился. Амба. Через два часа мне уходить, а я дрых, как сволочь. А она сидела рядом и гладила меняя это во сне чувствовал.
Ась, ты, наверное, домой звякни. Или давай я, тут дело такое, что
Настя знает, где я.
Подойдя ближе, снегурочка положила мне руки на плечи.
Поцелуй меня.
Астра
Молчи.
Астра, нельзя
Молчи, я уже все решила.
Вырвавшись и вскочив с дивана, на котором сам не знаю, как очутился, я закричал:
Ты не понимаешь!
В ее глазах вспыхнуло белое пламя, будто в грудь толкнувшее меня к стене, и я застыл в сковывающем гипнозеруки и ноги не двигались. Только и смог выговорить:
Прекрати. Нельзя
И в это время громко ударили часы, отбивавшие полночь.
Астра подняла голову.
Вся она тянулась ко мне; вся ее суть, душа, чувства и помыслы. Но тем сильнее было державшее меня «нельзя».
Почему нельзя, Андрей?
Это неправильно
Неправильно? Любовь не бывает правильной или неправильной. Она просто есть.
Нет, Астра.
Она усмехнулась:
Почему ж ты у меня такой, а?
Какой еще такой?
Принцесса чуть склонила голову, глядя мне в глаза, и в этом взгляде было все: нежность, любовь, прощение и какое-то совсем взрослое понимание моей самоотреченности.
Жил на свете рыцарь бедный Как только принцесса начала говорить, холодное оцепенение, державшее меня у стены, прошло.
Ась, ну это все ненадолго. За сколько там немцев мы раздолбаем Месяц! Ну, пусть за два. Вот представь Я буду раненыйв госпитале, с героическим, но не смертельным ранением. А ты приходишь в самый нужный момент и спасаешь меня! Так что твой бедный Йорик
Рыцарь, поправила принцесса. Она взяла из раскрытого альбома карточку и стала читать, глядя на мое фотографическое изображение. Напряженная тишина раступилась, оттеняя печальный голос снегурочки:
Жил на свете рыцарь бедный.
Молчаливый и простой.
С виду сумрачный и бледный,
Духом смелый и прямой.
Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.
Возвратясь в свой замок дальный,
Жил он строго заключен,
Все влюбленный, все печальный,
Без причастья умер он;
Между тем как он кончался,
Дух лукавый подоспел,
Душу рыцаря сбирался
Бес тащить уж в свой предел:
Но пречистая сердечно
Заступилась за него
И впустила в царство вечно
Паладина своего.
Астра приложила фотографию к груди. Ресницы ее дрогнули, отпуская в долгий путь слезинку; пробежав свой извилистый путь, она скатилась к опущенному уголку рта наверное, затем только, чтобы подсмотреть, как слетает с губ принцессы отчаяние души:
Бедный, бедный рыцарь
Глава 18ЗОРГ
Слушай, Руис, откуда имя такое взялосьЭрмагунд? любопытствовал Сарафанов, разливая по чашкам наркомовскую жидкость. По-немецки, что ли?
Хавьер, перекладывая бумаги в Костином шкафчике, извлек мышиного цвета папку и протянул ее через стол.
Т-э-э-к, заслюнявил пальцы Михей. Эгунд, он же Ифрис. В скандинавской мифологии повелитель подземного огня. У финских племендух болотного тумана, выходящий на поверхность и нападающий на людей. Возможно, Эгундэто скопление статичного электричества в почве, либо атмосферная воронка, забирающая воздух подобно небольшому водовороту Так угу-м ага О! Наиболее известный случай, подтвержденный свидетелями, произошел в 1822 году близ Юккалы и вызвал смятение умов. Изгнание болотного духа описано старцем Антипием в «Житиях» А поновее ничего нет?
Пособие читай, сказал и потом ругнулся по-испански Руис, и тебя, кажется, поставили пить водку. М-м-м лить водку!
И что, и налью. У тебя в Мордобе днем с огнем такой, а?
В Кордобе, Михельо. Понимаешь, в Кор-до-бе!
Испанец возмущался, размахивая кожаными рукавами, но размах был чуть больше, возмущение чуть громче, а гораздо больше обычного закатывание глаз убеждало, что их владелец кричит больше из привычной необходимости. Их что-то крепкое связывало, иначе взрывной камерадос не позволил бы ухмылки в адрес милой Родины. Да и Сарафанов не стал бы ерничать. В безусловном признании Хавьера как храбреца и умелого воина была изрядная доля уважения к его стране.
Испанская республика стала первой ласточкой грядущего коммунизма в Европе и, когда империалисты развязали там войну, я вместе со многими товарищами подал заявление универовскому военпреду с просьбой отправить меня на борьбу с контрреволюцией. Мы все ненавидели генералов Франко и Мола, подлых марокканских стрелков, а возвращавшиеся оттуда наши летчики и танкисты казались девчонкам недосягаемыми богами в сверкании рубиновой эмалиорденов. В те годы далекая Иберия, прежде никак с Россией не связанная, стала нам близкой и братской по духу, и как родных приняли мы детей испанских коммунистов после падения республики. Дети выросли и встали на защиту своей второй отчизны.
Было интересно смотреть на лейтенанта Руиса в том плане, что потомок грандов, чей далекий предок завоевывал Америку с Кортесом, сидит здесь, граненый стакан возле него и ругается потомок Донкихота с Михеем за какую-то по-жлобски утаенную инструкцию по защите от дурного глаза. Мелькнуло как бы воспоминание о будущем, где на берегах Сены поют с нашими танкистами французы под сорокаградусную, индийские партизаны вшивают в чалму красную ленточку, а где-то в Африке стучит школьным мелом русская учительница, выводя кирилицей под портретом Сталина: «Дагомеяцатая республика ВЕЛИКОГО СОВЕТСКОГО СОЮЗА». А еще лет десять спустя, сидит товарищ Руис в каком-нибудь Мендосском райкоме и получает втык за срыв поставок апельсинов народному хозяйству
Ну вот, готово, теперь только попа дождаться! Сарафанов протер невидимую пыль на стаканах и вдруг, устыдившись неумеренной готовности приступить к поминкам, отошел к деревянной полке с тетрадками.