Что-то холодное коснулось моей руки. Принцесса дрожащими пальцами схватила цилиндрик гильзы и, забросив его далеко в реку, разрыдалась.
Андрюш, давай переберемся куда-нибудь. Тошно здесь.
Я растерянно кивнул. Произошедшее, ворвавшись в геометрически правильный, на квадраты расчерченный мир, двоило сознание. Кто почему как? Мысли растекались, словно вода между пальцами. Но, цепляя в петли пуговички гимнастерки, я постепенно выкарабкивался из неуюта н е о б ъ я с н и м о г о. Привычные движения помогли загнать бытие в спасительный футляр, для верности украсив его фуражкой и покрепче затянув ремнем.
Поехали, Ась.
Снегурочку трясло. Уткнув лицо в колени, она сидела на земле, закрыв руками голову.
Ась
В рощице обозначилось движение. Двое гопников тащили своего предводителя прочь; тот вис на руках, безжизненно мотая головой. Услышав их, Астра испуганно вскинула глаза:
Поехали Поехали, Андрей Антонович
Я подыскал местечко невдалекетакое же радующее глаз, но день уже был безнадежно испорчен. Что-то хлюпало и томилось в душе, пока я, старательно делая бодрый вид, кидал в снегурочку шишками или кричал далекому рыболову «хорош ли улов». Наконец Астра тоненько попросила:
Едем?
Едем.
Но ехать не получилось. Разламывая кусты, бьющие зелеными плетями, вышли на плес пожилой колхозник с козлиной бородкой и степенный милиционер. Дед взъерошил бороду.
Вы кто, стало быть, будете, гражданы?
Стариковское бормотание оказалось еще гаже его, будто травленой, бороденки. Не в момент старик влезнастроение было ни к черту Короче, послал я аксакала. «Милиция» выступила вперед.
Документы.
Я рыкнул:
Представься, как положено.
Участковый уполномоченый, помкомвзвода милиции Гляндин.
Младший политрук Саблин, протянув удостоверение, я сразу же предупредил ненужный вопрос. Это моя родственница из Чувашии, места наши показываю.
Астра хихикнула в рукав.
Милиционер козырнув, вернул документы и спросил скорее из любопытства:
Выстрелов не слыхали тут? Вблизи. И вообще подозрительного.
Да слышал, вроде, в сотне метров по течению. А что, браконьеры шалят?
Какие к едреням браконьеры! крикнул дед. На всю округу одна «тулка» у председателя. Да и сечет она, колхозник негодующе махнул рукой. Не, Борька. Я тебе говорю, что из нагана стрелялизвук сухой, как впустую кто-то дрыснул.
А чего сыр-бор такой?
Та нет бора никакого. Возле лекпункта молодого человека обнаружили.
Из лесу кто-то вытащил и на крыльцо подкинул. На спинеследы волочения.
Внутри похолодело.
Мертвый?
Похоже, что труп.
Как этопохоже?
Гляндин скривился:
Да не пойму я Пульса нет, дыхание не фиксируется. Но периодически он громко вскрикивает Вот так вот
Дед «подпрыгнул»:
И стреляли в лесу!
Милиционер фыркнул:
Тебе дед, как только войну объявили, всюду шпионы мерещатся.
Ты дурак, Гляндин, хоть и фуражку носишь. Что пограничник-майор говорил на собрании? Отпустишь, говорил, железную хваткуи враг просочится во все дыры!
Участковый, промокнув потеющее лицо, отвернулся:
Ага, в сортире у себя пойди поищи.
В этом их препирательстве, длящемся, вероятно, с начала пути, утонуло самое главное, что пустило жуткие побеги в жизнь всей страны от Белоруссии до Камчатки.
Мужики, я не понял. Какая война?
Оба они остановились, повернулись и первым отозвался дед:
Ну ты, Аника-воин! С немцами воюем!
Милиционер удивленно запнулся:
Так вы что, не знаете?
Ничего.
Козлобородый аксакал припомнил обиду:
Куда уж им знать! Они местопримечательности досматривают, и продолжал сволочиться, ковыряясь в ухе. Ты, Борька, проверил бы эту из Удмуртии.
Гляндин, вздыхая, топтался до тех пор, пока я не упер ногу в заводной рычаг.
Товарищ политрук Это Оно ведь того Оно и правда
Подойди сюда. Видишь?
Я протянул ему командировочное предписание с реквизитами ПрибОВО и, царапнув печать, понизил голос:
Мне, Гляндин, на войну ехать, понял? Может, сегодня и ехать. А ты Сообщение правительства было какое-нибудь?
Так точно. Обращение наркоминдела Молотова к гражданам и гражданкам. Говорил, что немцы атаковали наши пограничные укрепления и бомбили города. Киев, Минск, Таллин и еще Ригу, кажется.
А Сталин выступал?
Нет еще. Но мы все равнокак стрельбу услышали Колхозник Левашов проявил бдительность. Участковый показал на рассматривающего мизинец деда.
Ладно, старшина, бывай.
Удачи, товарищ младший политрук!
Мотоцикл дернулся и потащил нас к выселку, окутывая сизым дымом округу.
По дороге домой я завернул на Всеволжск узнать новостей. Маленький городок походил на гудящий улей, в который сыпанули слишком много красного. По обеим сторонам шоссе оживленно толкались десятки празднично одетых граждан, кинотеатр выпускал зрителей двухчасового сеанса, торговали пивом вразнос. Военных не было. Один милиционер прохлаждался в тени чахлых насаждений около здания местных властей, да еще парочка сторожила площадь. За площадью увидели мы первые жертвы войны. В дымину готовый здоровяк лежал поперек дороги, а двое мужичков пробовали взвалить его на телегу с худыми ребрами и с такой же ребристой кобылкой в оглоблях. Не здорово у них получалось. Всеволжцы то брали его за ноги и голову, то бросали ноги, выволакивая тушу за плечи вдвоем, то наоборот, закидывали ноги, а голова мягко билась в пыль обочины. В конце концов один из доброхотов сам упал на откос.
Нового здесь ничего узнать не удалось и, миновав колонну осоавиахимовцев с транспарантом «Даешь Берлин!», я прибавил газу, направляясь к Питеру.
Первая мысль о войне была далека от положенной. Первая мысль была такая: некстати, ни к чему и не вовремя. Командировка моя простиралась аж до 25-го числа, и время до отъезда я спланировал как трехдневные качели, на которых мы с принцессой будем летать выше радуги. Теперь все эти планы коту под хвост. Теперь нужно было искать начальника группы, брать сухпай и билеты и отмечать отъезд у военного коменданта.
Осознание долга пришло уже в Ленинграде, когда увидел на Комсомольской длинную очередь у военкомата. И тут же ощутил сцепленные на моем животе руки принцессы. Как током в нерв. Сидит, вцепилась и боится. И защитить ее мне надо любой ценой. Я солдат. Меня кормили и одевали, чтоб я защищал ее, родных, страну, Ветку, с ее грабельными руками, эту вот девочку лет пяти с красным шариком.
Заглушив мотор около дома принцессы, я довел ее до квартиры.
Ась, я вырвусь к тебе, как только смогу.
Ты сегодня едешь?
Не знаю.
Завтра?
Не знаю, жди. Если не будет вестейна вокзал не ходи, я тебя обязательно постараюсь навестить.
Когда?
Не знаю, любимая, жди.
Я люблю тебя!
И я тебя люблю. Очень сильно люблю, принцесса.
К девяти вечера я был заведен как пружина. Веселыми были эти семь часов, только массовик-затейник, организовавший веселье, видимо, предпочитал всем другим хохмы злыетакие, что до белого накала доводят. Нервы мотались в спираль постепенно: с каждым новым адресом, который нужно было пройти, с каждым этажом зданий и с каждой «поднимитесь выше» комнатой.
Сначала караульный 2-го артучилища, где селились «прибалтийцы», отказался меня пускать. Пока то да се, пока выяснилось, что начальник распорядился не пропускать на территорию неприписной состав, пока разыскивал я нашего куратора, комиссара Никодимова, прошло два часа. Да и не нашел я никоговыходной, люди разбрелись по городу, а я болтался оторванный от остальных.
Множество адресов было посещено без всякого успеха. Военкоматовский майор на ходу развел руками. Из артуправления послали в политотдел округа, а оттуда обратно, только на этаж выше, но все равно заветную печать ставить никто не хотел. Наконец, один капитан-связист сообщил, что командировочных направляют на сборный пункт в здании ЛенБТКуКСа и я помчался туда.
Ни хрена. Кроме муравейной суматохи, которой нахлебался я уже по самые челюсти, на курсах ничего не было.