На втором этаже бывшего сахарного завода, в пахнущей известью комнате, крутил шары в барабане судьбы лотерейщик по имени старший лейтенант Никифоров. По отчествуначальник третьего отделения райвоенкомата.
Никифоров имел награду за Хасан, пах одеколоном из дорогих, а его сапоги сияли почище паркета в залах Эрмитажа. Дел у него было, без балды, по горло, но как-то ухитрялся старлей делать их все сразу, попутно кокетничая с военкоматскими барышнями. А мне он даже сесть не предложил, спросив, не поднимая головы от моего личного дела:
Младший командир запаса Саблин?
Да.
Проходи медкомиссию, потом в комнату
Когда я уже взялся за ручку двери, Никифоров вдруг «дал по тормозам».
А ну, постой-ка. Тут написано, что у тебя диплом.
Есть диплом. Университет.
Вот и постой пока.
Начотдела закрутил черный диск и, глуша собеседника, заорал в телефон:
Иван Мокеич, але! Але, Мокеич! Тут парень с корочкой. А? Человек с корочкой, говорю.
Борьба с техникой имела, видимо, старые корни, потому что трубка с силой была кинута на рычаг, а сам аппарат был обозван «сукой».
Иван Моке-еич! Тягло-ов! Тяглов, ёб-т, зайди, Никифоров ударил в стену.
Хлопнула дверь и старлей отдал меня в руки очумелому военному с бумагами.
Мокеич, твой клиент.
Тяглов погрузился в личное дело «отделенного командира Саблина», изредка поглядывая на меня. В противоположность начотделу, капитан Тяглов абсолютно был чужд армейского шика и походил скорее на бухгалтера заготпункта. Низенький, с крупными залысинами большого лба, Мокеич даже ходил, как ревматик перед дождем. Папка с моими бумагами вызвала у него живой интерес в плане заключения ВВК. Капитан ушел в дальний угол и тихо обозвал меня симулянтом.
Я как в огонь попал. Ну, думаю, сидишь тут, морда канцелярская.
Извините, не понял.
Ах, не понял! взорвался Тяглов. Как от службы уклоняться, так вы все понятливые. А за жабры взялихвостом крутишь? Молчать!
Не ори на меня, сказал я скупо и зло. Сам окопался в большом городе. Геморрой высиживаешь.
Обиделся, на удивление мирно констатировал Мокеич и уселся на край стола, заваленного папками. Слышишь вроде нормально, а записано: «потеря слуха на шестьдесят процентов».
Давно было. Теперь что надоуслышу.
Ладно, не бычься. Это я тебя и на вшивость проверил, и на здоровье. На курсы пойдешь?
Что за курсы?
Допнабор в школу политсостава артиллерии РККА.
Это на комиссара, что ли?
Тяглов многозначительно поднял указательный палец вверх.
На замполита! Красной армии нужны образованные политкадры. А у тебя университет, рабочее происхождение, опыт боев опять
Я вспомнил свой «опыт», когда еще курсантом участвовал в перестрелках с байскими прихвостнями.
Зимой 1934 года начальство удумало конный переход из Алчагана в Кунгай, подключив к этому мероприятию и наш «бомбардирский факультет». В одном из продуваемых злыми ветрами казахских аулов, в юрту, где дули кумыс наши командиры, залетел старшина Бунчук и выдохнул:
Вашбродь, товарищ начкурс, киргизы взбунтовались!
Тогда у нас, слава Аллаху, был «максим» на лафете и опытный начальник. После разведки он приказал полувзводу кавалеристов, со старшиной, обстрелять басмачей и сразу же отступать. Бунчук был старый лис, воевавший еще с Амангельды.
Он выманил степняков прямо на огневые позиции и, пока скотоводы сообразили, что пора сматываться, половина их валялась на снегу. Я помню, как самозабвенно стрелял в мечущихся всадников, истратив четыре обоймы (впустую, наверное).
Лихо мы им по сопатке вмазали. Мало того, что под огонь в упор, так еще и засадный эскадрон ударил, когда киргизы бросились наутек. Захватили двоюродного брата курбаши, нахапали трофеев, веселились, пели А через два дня попались на подобную же нехитрую уловку и в начале боя меня контузило ручной гранатой.
Фарт посветил мне тогда в песках у озера Алаколь. Зацепило не очень, а самое главноесвои не бросили. Басмачи были ребята простые, и за неимением более культурного досуга развлекались пытками
А ты чего сразу в госпиталь тогда не лег? Контузия все-таки? полюбопытствовал Тяглов.
Та пустяки, думал. Обойдется. А как-то наутро бахи тишина. Как радио слух выключился.
Капитан задумчиво ковырнул воткнутую в стол кнопку.
Паскудная это штука. Мой товарищ на Баин-Цагане под бомбежку попал.
Сначала вроде ничего, потом головой стал хворать, а через полгода ослеп. Врачи говорят: «последствия такие».
Каждый раз, вспоминая то время, подкрадывалась в уголок души дрожащая мыслишка: живой ведь. Живой! А многие из набора-33 там уж. Сашке Бурлакову отсекли голову на наших глазах, Толя Ступаченко погиб в Испании, Ерген Багмадовна Пулеметной горке у озера Хасан. Гордость и надежда курса Витя Пономарев был убит очередью с польского броневика во время освободительного похода. А я только с кобылы упал, да пару месяцев походил в глухих. Зато обнаружил в гражданском бытии столько плюсов, что вскоре и думать забыл о «военке». Правда, поначалу ходил в формедаже экзамены сдавал в неотразимом френче. Когда русист Углов, «сука в шляпе», начал валить на суффиксах, один из членов приемной комиссии отправил «молодого человека успокоиться», а потом подозвал меня и, сунув черновик, ударил по плечу: «Иди спать, курсант, тебя зачислят».
Прием в военкомате закончился уж совсем любезно. Тяглов на прощание дал неделю «на запой и подготовку».
Не надо, товарищ капитан. Трех дней хватит.
Чего так?
Да я это
Баба?
Почти.
Тяглов с Никифоровым даже присели от смеха. Тыкали друг друга пальцами, хлопали по плечам и, вообще, выражали свои эмоции так бурно, что заглянул на шум заспанный фельдшер.
Ты уже за сегодня не первый, веселился Никифоров, и чего вы от них бегаете? В гарнизоне из всех бабодна кобыла будет.
Хохот поддержал и я, вспомнив старую шутку, что конник в три раза счастливее артиллериста, потому что у него персональная лошадь, а у батарейцеводна на троих.
Через несколько дней меня перевели из запаса на действительную, согласно приказа об очередном увольнении и новом призыве в РККА, и я получил направление на курсы политсостава артиллерии, на Лужский полигон.
Вечером я был дома. Вычистил и выгладил обмундирование, собрал вещмешок, упаковав его необходимой мелочевкой, и долго сидел в раздумье: не сунуть ли мне добавочную флягу медицинского спирта. Спиртягой наделила меня соседка Нина после коротких посиделок-проводов. Когда уже собирали со стола, она пошла к себе и вынесла поллитровую емкость.
Бери-бери, поддержал супругу Аркаша. В дальней дороге сгодится.
Взвешивая на ладони флягу, я уж совсем вознамерился кинуть ее в матерчатое дышло, когда истерично забил молоточек звонка. «Ну что за напасть?»подумал я. Где-то дней пять послал ко всем чертям Ольгу, а вчера она позвонила, требуя выяснить все до конца. «Ну что там выяснять!»бился испуганный вихрик мыслей. Сейчас Ольга была последним человеком на земле, с которым хотелось бы видеться.
Андрей, ну что ты! зашелестел по комнате Аркашин тенорок. И в следующий миг его лицо вспомнило и, вспомнив, скривилосьсосед был забывчив донельзя. Точно так же, как и донельзя рассеян.
И я хорош! Как можно было поручить этому дырявоголовому встретить в дверях бывшую невесту и сбрехать, что меня нет?!
Она вошла, не глядя на Аркашу. Впрочем, на меня также не посмотрела, объектом был выбран примус с торчащей иглой. Ему и адресовалось, наверное, вечернее «здравствуйте».
Здравствуй, Астра.
Новая укладка не шла ей, делая похожей на мокрый одуванчик. Астра сделала шаг вперед.
Андрей Антонович, мне Совета сказала, что вы скоро уезжаете.
Да, Астра, уезжаю.
Когда?
Завтра утром.
Снегурочка провела ладонью по матовому боку платяного шкафа и посмотрела мне в лицо.
Отчего вы бежите? Ведь не письмо это подлое заставляет Что тогда? Почему вы оставляете меня снова?
Я не хочу, Астра, чтобы эта грязь тебя коснулась. Поверь мнедаже косая тень может все испоганить.
Астра заговорила, не обращая внимания на распахнутую дверь. Заговорила с неожиданной для нее страстью, все больше загораясь от своих слов: