Положив бумажный пакет на койку, я умотал «по делам», а когда вернулся, вместо него валялся лишь мятый френчик моего соседа Степы. Сам он дул в шишки утюга, собираясь гладиться.
А где вещи?
Какие?
Ну, книжка из эпохи 1905 года, зеркальце футболка.
Черная?
Зеленая.
Да были вроде, но ты лучше у Юрочки Жукова спроси, он передо мною гладился.
А какого он тут
Тебе что, жалко? Доска одна для всего коридора И вообще, какие футболки могут быть! Праздник, оденься прилично.
Да не моя она!
Степа присвистнул.
Тогда давай искать.
Недоумевая, я рылся в тумбочке, вынимал и снова укладывал, заглянул под матрац, поднес к свету коробку. Пропали вещи Астры, будто и не было
Здравствуйте! В окне я увидел Варю Халецкую.
Половина наших стрелковдевушки. Не знаю, какими были они в городе: веселыми или занудными, красивыми или не очень, умными или глупыми, счастливыми, противными, компанейскими. Кто знает? Но здесь они были здоровы, шумны и симпатичны. Интересно, почему? С едой не так чтобыиногда в столовке чай да хлеб скверной выпечки. Режим не артековский: кроссы, заплывы, ночные шатания по азимуту, физподготовка. Жили в палатках и щитовых бараках с дырками.
Правда, отдельные гражданки, подорвавшие здоровье в суровых буднях, занялись поисками выхода на волю, задружив с подлогом и обманом. В ход пошел целый арсенал от банальных радикулитных справок до сложносочиненных трагедий в двух частях с прологом и эпилогом. Но оставшиеся Ух, девки! Чисто красные яблоки в корзине.
Смотреть на этих румяных кобылиц было просто мучением. Я, в принципе, не шибкий ходок по таким делам, но тут уж, извините, это как волку овец стеречь без привязи. Комиссар лагеря, скотина жареная, так все устроил, что любой покус расписывался очень жесткими красками. Ему что, он в Гниломморе еще в Гражданскую себе все поморозил и зырил на всех, как тошный свекор.
Нет, оно понятно: дисциплина, моральный долг. Мы ведь обучать их стрелковому делу призваны, а не по кустам валять. Но, честное слово, в глазах этих девчонок можно было иногда отыскать все, кроме готовности к труду и обороне. Да и парни иногда желали овладеть оружием куда меньше, чем товарищем по оружию в юбке.
Я поначалу бесцельно губил юность, считая себя человеком почти семейным, но в последних событиях лучом света блеснул вопрос: а на кой? Теперь уже ясно, что Ольга шлепнула хвостом, и не устраивать по ней великий плач силы нашлисьчерез любовь к Астре на это смотрелось проще. Сама принцесса находилась в неприступном зените, а ты ходи, вздыхай. Пора было начинать работу в ином направлении.
Вспомнился подслушанный разговор девчат с «Веретена»: свежеиспеченные разрядницы неплохо расслабились и я узнал, что они думают: о стрелковых нормативах«ужас какой-то», о комиссаре«старый мудила», о международном положении«вся эта хрень с немцами добром не окончится». Узнал, что Федя Зеленый сманил в кусты кладовщицу Тимофеевну и так ей вдул на пеньке, что несчастную увезли резать аппендицит. Потом очередь дошла до меня.
Андрюша, строгий такой, не улыбнется лишний раз, посетовала Наташа Ермак, ладная маленькая бригадирша ткачих.
Строит из себя, ответил неузнанный голос. А на внешностьтак даже очень.
Последовало обсуждение моих достоинств и отрицательных черт, закончившееся вечным вопросом: «А у него большой?»
А ты пошшупай!
Кусты сирени взорвал клубничный смех и, не дожидаясь развития событий, я поспешил смотать удочки. Ну их, без штанов оставят.
Я вдруг почувствовал себя свободным от всех цепей и перестал бороться до изнеможения с природой. Оказалось, что хлопок по заднице, подмигивание или чуть более тесный обхват в стрельбе с колена не вызывает резкого пресечения. Максимумсхлопочешь по рукам, зато, сколько волнующих перспектив! Будь что будет.
Варю Халецкую я крепко держал сзади, ставя ей локоть на «упражнениеодин». Негодяйка будто случайно завела руку себе под грудь и ехидно растягивала губы в ответ на мою неизбежную реакцию.
Плюнуть на зануду-комиссара, плюнуть. Ведь как оно в песне: «кто весел, тот смеется, кто может, тот кто хочет, тот всегда найдет». Вот и подыскал я себе с Варей местечко поукромней. У-ух! Даже стол поломали. Варя тоже, наверное, долго ждала своего часачерез три дня я уже еле ноги таскал.
Было с ней хорошо и весело, а дамоклов меч «бытового разложения» лишь додавал остроты нашим встречам. И в оружейке у Феди, и в лесу, и вечером на рекекуда случай только не забросит дорвавшуюся парочку. А вот сейчас надо было уезжать Варезаболел ее сын, проводивший лето у бабки в Левашове.
Меня провожать не надо, сказала Варя. Свекровь звонила сюда и сказала, что у Ваньки простая ангина. После обеда поеду.
А доктор хоть есть там?
Есть. Фельдшерица Анна Францевна. Ванечку она с трех лет знает.
Это хорошо, только я тебя все-таки провожу. Транспорт найду.
Не надо, Андрей. Вечером Лешка поедет забирать бидоны со станции, так я с ним.
Глаза Вари смотрели чуть грустно, и успокоенная их тревога наполнялась тихой печалью расставания.
Варюш, если тебе несподручно, я отряжу кого-нибудь для чемодана, а сам буду на платформе ждать.
Она рассмеялась:
Ладно, провожай, если ты кавалер такой. В полшестого на мостике тебя прихватим.
* * *
Плюющиеся капельной дрянью тучи отступали на север. Цепляясь за кроны деревьев, они висли над разворачивающимся в небе полотнищем, но ветер погнал их дальше в Финляндию и, наскоро обернувшись, взметнул над стадионом отливающий кумачом портрет Вождя. Начинался праздник Сталинской Авиации.
Первым было торжественное прохождение. Начлагеря Еделев вручил нам с Веткой транспарант и поставил впереди колонны стрелков, сразу за огромным макетом танка. И мы шли под звуки «Страны Героев», совсем как Мэри Диксон и Иван Мартынов из кинокартины «Цирк».
Прохождение стартовало от белой полоски с надписью «финиш» и половину пути я, не отрываясь, глядел в задницу бутафорского танка, влекомого невидимыми носильщиками. Уже отбелели платками колхозниц шитые доски трибун, уже проплыл пьедестал с рупорогласным Еделевым и длинные тени орущих путейцев спрыгнули за спину, а я все не мог оторваться от мелькающих из-под цыганской брони белых пяток.
Многоголосый рев подобно электрическому току бил под дых, устремляясь потоками энергии к самому дну организма.
Слава Красной авиации!
Ура!
Невидимые лучи проникали в мышцы, кровь и дальшев клетки и атомы, чтобы, мчась подобно молнии, зажигать все на пути электрическим огнем.
Слава советским летчикам!
Ур-ра!!
И поднималась ответная волнакипящая и бурнаяв стремительном беге ломающая все преграды.
Слава первой пролетарской стране!
Ура-а-а!!!
Казалось, что я взмою в небо или обниму руками земной шар, выдавливая из старого мира красные капли. Я чувствовал себя деталью исполинского организма, сверкающего железными крыльями в блеске огней мартена. Только деталью, но деталью важной, деталью, выполняющей свою функцию и вместе с тем чутко улавливающей ритм своих механических собратьев, готовой заменить в любой момент любую из них.
Боль каждого элемента отдавалась болью во мне, а радость зажигала один из тех огоньков, складывая которые моя отчизна освещала путь в будущее. И этот свет объединял миллионы людей в одно громадное Я.
Это ведь мои самолеты покорили Северный полюс, это моя армия раздавила самураев на Халхин-Голе, это на меня смотрят угнетаемые всего света, это мое сердце сияет рубиновым огнем над кабинетом величайшего человека современности! Человека, который знает все беды и радости каждого гражданина моей Великой и Родной страны. Человека, который сделал нашу страну Великой и стал всем Родным.
Кто-то подкинул мои руки, державшие знамя, и сказал моими губами: «Слава!» А я вторил ему, и слезы текли от неохватного счастья. Я повторял шепотом, как молитву: «Слава! Слава! Слава!»
И в каждую клетку входила острая звенящая дрожь. И все нарастала, пока не собралась в груди, пробившись оттуда на волю гремящим радостным криком:
Слава товарищу Сталину!!!