Странные фигуры переходили через насыпь. Один, второй, третий. Их уродливые головы освещали путь сияющим глазом во лбу. Неспешное восхождение напоминало ритуал. За первой тройкой шли носильщики, с гибкими прутьямина плечах. Я подумал, что схожу с ума. Или вижу раскрывшиеся ворота ада, который покидают древние египетские боги со звериными головами.
Но боги повели себя непонятно. Один резко поднял руку, и тогда остальные воткнули в землю железные прутья. Они быстро смонтировали решетчатую конструкцию, похожую на картинку из старого фантастического журнала. Когда на концах прутьев заплясали синие огоньки, от группы отделилась фигура, тянущая кабель.
Твою мать! Это же люди в водолазных костюмах!
Ужасающей была их неуместность здесь, далеко от воды. Видимо, позарез им надо подключиться к трансформаторной подстанцииводолаз с тяжелым кабелем в руках шел и шел, не обращая внимания на атакующие молнии. Красные короткие стрелы мелькали в темноте, и одна вдруг взорвалась возле лица. Ослепленный вспышкой, водолаз споткнулся и покатился с насыпи. Резиновый костюм зацепился за торчащий из насыпи кусок арматуры, треснул по спаянному шву и десятки молний впились в незащищенное тело.
Давай-давай, пошли, толкал я ослепшего солдатика. Переступая несуществующие препятствия, он брел, вытянув вперед руки к дороге.
В дыму и пыли показался силуэт ганчевского автобуса. Из дымящейся будки вывалился рыжий капитан с телефонной катушкой в руках.
Сука! Пробило где-то. Вот не свезло, ведь почти загнали! он сплюнул и скривился. Давай тяни, к силовому кабелю надо подключаться.
Разматывая на ходу тонкий провод, я показал в сторону насыпи.
Там водолазы какие-то решетку ставят.
Да! крикнул ГанчевСейчас замкнем контур.
Французским ключом капитан орудовал под брюхом автобуса. Закончив с проводом, я помог убрать листы обшивки, чтобы выдвинуть антенны. Отогнув петли, мы отскочилиголубоватая паутина разрядов сразу заняла крышу и забрызгала искрами.
Теперь пора, надевая резиновые перчатки, сказал рыжий капитан. Я пробиваюсь к решетке, а ты обязательно дотяни ленту до столба, обмотай вокруг и жди. Если не смогу прорватьсяна вот тебе пускач, и вытащил из автобуса обычную подрывную машинку.
Спрячься, звеняще четко продолжал Ганчев. Если э т о перевалит через Брюсовскуювзрывай. Но только, когда оно дойдет до середины дороги. Если же я замкну контур, всё равно сиди и жди отбоя.
А э т о, оно какое будет?
А там поймешь. Ты ведь уже знаешь, какие у нас «явления природы». Что видел-то?
Мертвых людей, сухо ответил я. Капитан усмехнулся и, кивнув, полез в кабину.
Я побежал, разматывая металлическую ленту. Чтобы перекрыть дорогу и обмотать столб, хватило пары минут, а Ганчев за это время добрался к насыпи. То, что он замкнул этот проклятый контур, я узнал, когда изнуряющее дыхание спрессованного воздуха разрядилось оглушающим ударом грома, и зашумели редкие капли дождя.
Теперь не будут ходить по земле мертвецы, и красные сполохи уйдут назад, к остальным покойникам; люди перестанут кричать, разбивая себя о стены, а дирижабль-призрак «Декабрист» уберется в свою арктическую преисподнюю и не возвратится никогда. Не зря погиб водолаз, а мальчишка-солдат потерял зрение. И пожар, бушующий вокруг, станет очистительным огнем, прижигающим вскрытый нарыв.
А приказ есть приказ, и я сидел, держа скрюченные от напряжения пальцы на ручке подрывной машинки. Снова и снова взгляд мой скользил по дороге. Нет ничего хуже, чем ждать. Всё приходило на ум: и что капитан уже погиб, и что теперь везде небезопасно.
А если эти твари везде? И тогда почему я здесь? Зачем? Нет, лучше было бы с капитаном, чем ждать. Ждать невидимого и, может, вовсе неразличимого глазом зла, которое станет понятным лишь тогда, когда возьмут тебя за горло. Это имГанчевым, Берендеевым и Гориивановымлегко, они ведь пограничники между нашим миром и чужим, где правит тьма, а не свет. А мне, несведущему и, чего скрыватьдрожащему от страха неизвестности, что может, например, сказать вот этот тихий шорох?
Сквозь неплотную темноту я увидел маленькие, с полметра высотой, столбцы вращающейся пыли. Затягивая мусор и грязь, они вытягивались, утолщались на концах, дрожали. Потом из них потянулись узкие отростки, отмечая свой путь пеплом. Кроме этих столбов ничего пока не было, но уж больно зябко сталоказалось, что издыхающий бродяга шарит вслепую руками по земле.
В судорожном вращении больного воздуха то и дело мелькали знакомые сполохи. Я потряс головой. Это был не сон.
«Руки» тянулись в мою сторону. Наверное, это остатки того «минус-поля», о котором говорил капитан Ганчев.
Обогнув домик на пустыре, «руки» запустили пальцы в заросший пригорок. Болезненно дрожа, они подбирали с земли согнутый пополам велосипед, раздавленное зеркало, разномастный каменный сор, битое стекло Весь этот хлам исчезал, будто второпях схваченные кусочки пищи.
И всё напрасно, слепленному из мусора и грязи существу требовалась другоеэнергия. Энергия живого организма. Моя энергия.
Вспотели ладони. Я чувствовал себя приманкой для хищника и одновременно охотником. Совсем чуть-чуть осталось, э т о выползало уже на дорогу. Осталось лишь повернуть ручку. Но вдруг тяжелый свист, как стопудовый пресс, прижал меня к земле. Стремительный, почти видимый звуковой удар сотряс землю, где-то за спиной посыпалась штукатурка, а несколько уцелевших напротив окон выдохнули остатки стекла. Волна откинула меня прямо под щербатый эркер с львиной мордой.
Я остался один. Меня бросили здесь умирать. Все, кто должны уничтожить зло, сбежали. А я ничего не долженмое место в патруле оцепления, а не среди оживших мертвецов и летающих молний.
Валька Зворыкин опять стоял на ступеньке подвала.
Ничего, что ты не в силах выполнить, тебе не поручат, сказал он Берендеевским голосом. Лев, замурованный в стену, смотрел сверху и как будто чего-то ждал. Я повернулся на движение за спиной.
Рукастая ползучая нечисть оторвалась от дороги и встала, мгновенно превратившись в угловатую человеческую фигуру с узкими полосками вместо глаз. Я понял, что еще немногои глаза-щели откроются, чтобы увидеть бегущих сюда пожарных и железнодорожников. Чтобы забрать их энергию. И мою.
Нечисть запрыгала в диком танце, абсолютно беззвучно вбивая в асфальт красные обломки кирпичей и острые горлышки разбитых бутылок; она махала костлявыми руками и воздевала их в немом торжестве.
Кровь бешено запульсировала и каждый толчок бил паровым молотом в голову, отдавая болью под лопаткой, а лучи, вспыхнувшие в щелях ликующей мерзкой твари, уже подбирались к моему сердцу. И тогда я нажал на рычаг. Вместо взрыва металлическая лента, взметнувшись спиралью, завертелась и отточенными до остроты скальпеля краями принялась кромсать нечисть. А белый лев выбрался из каменной западни и, спрыгнув вниз, ударил меня в грудь каменной лапой.
В том месте было очень мало света. Вернее, его не было совсем, лишь стремительные золотистые блики изредка проносились в бесшумной темноте. Рядом со мной ворочался кто-то свинцово-тяжелый, мающийся во вздохах и всхлипах, как старый пес у камина.
До него был еще одинрезкий и черный. Чернее окружающей ночи и со свистящими крыльями. Эти крылья отчаянно рубили тьму, опускаясь все ниже, пока не исчезли совсем. Свинцовый тоже уходил вниз, но гораздо медленней, как шарик в глицерине. А я целую вечность оставался на одном месте, плавным течением сносимый к центру, где вращалась пустота, затягивающая в себя окружающий мир.
С приближением темного круговорота начало жечь все большее беспокойство. Там внутри находилось, что-то, имеющее отношение непосредственно ко мне. И хорошее это отношение либо плохоефакт очень важный. Блаженный покой вечного полусна отрывался мягкими пуховыми лоскутами и вскоре вовсе исчез.
А я стал тонуть. В принципе, даже не тонуть, а погружаться. Немногона миллиметр-два, однако это скольжение не сулило ни радости, ни счастья. В отличие от воронки рядом с пустотой.
Воронка тоже была явно не градом золотым, в ней чудились глаза с восьмиконечными стрелами и яркий пронизывающий свет. Это было место, где с тебя спрашивают. А подо мной, в подземной вязкой тьме, угадывалась пустота, в которой спрашивать не будут, потому что и так все ясно. И если в холодной воронке сначала будет вопрос, то в пустоте придется держать ответ.