Майне муттер! Это ж «Декабрист»! охнул рыжий капитан.
Цепеллин, исчезнувший много лет назад вслед за пропавшей зкспедицией на Шпицбергене, завис над перекрестком. Один из истребителей снизился, покачивая крыльями. «Декабрист» в ответ пыхнул из дыры утробным огнем и, отворачивая, плавно набирал скорость.
Метрах в тридцати от нас проплывала гондола. Чувствуя, как колотится сердце, я неотрывно смотрел на бледно-серый силуэт в капитанской фуражке. Его неподвижность в командной рубке была похожа на мертвенность манекена за стеклом витрины. Прерванные человеческие жизни в далеком двадцать седьмом году не исчезли навсегда, а, застыв, превратились в бездушные тени-трафареты. В полутемных каютах они, то прятались, сливаясь в едином порыве с застывшим шевелением занавесок, то показывались уже в другом иллюминаторе. Несколько одинаково замерших фигур вдруг разом повернули головы в мою сторону, и летучая громадина обдала ледяной стужей.
Не смотри! Нельзя смотреть! страшно крикнул Ганчев и, закрыв глаза кончиками пальцев, как в детстве, я провалился в недолгое забытье.
Когда удалось сбросить оцепенение, капитана не быломеня придерживал за руку Бейсенов. Зубы мои стучали от страха и холода. Буран протянул флягу.
На! сказал он. Пей. Много пей. Ахча много, бойся мало.
Сжимая покрывшийся изморозью автомат, казах смотрел в небо.
Прошлый осень «Декабрист» тоже летать. На стадион «КИМ» видел. Плохо, голод приходить
Усевшись прямо на землю, я глотал Бейсеновскую «ахчу», упершись взглядом в стену детсада. Окно, мутневшее впереди, было накрест заклеено бумагой, предохраняющей от ударной волны. Зачем? Окно подвальное, почти скрытое приямком, в нескольких метрахступеньки вниз.
Подвал плохой, нахмурился Бейсенов. Бутылка есть?
Нет бутылки, удивляясь жадности Бурана к спиртному, сказал я. Может, того, что осталось, хватит?
Бейсенов, не отрывая напряженного взгляда от входа в подвал, расстегнул противогазную сумку и вытащил звякнувшую стеклом емкость.
На.
Ну если надо я вытащил резиновую пробку и перед глотком выдохнул.
Энги, зашипел казах, болван. Это раз-твор, смесь в орвер кидать.
В куда?
Бейсенов изобразил бросок гранаты.
Как горючий смесь кидать, даже спичка не нада.
На затертой этикетке бутылки с трудом разобрал надпись: «Наркомхимпром, эксп. з-д Кр. Химик». Чуть ниже«Раствор аргентита 1, содерж15 %».
Я посмотрел на Бейсенова. Тот молча забрал у меня флягу с «ахчой» и только начал пить медленными тяжелыми глотками, как, едва не захлебнувшись, молниеносно пригнулся и показал пальцем.
Окно смотри, там!
Как настороженный зверь, казах сбоку подобрался к окну и сразу отпрянул. Лицо его стало совсем бледнымдве серые тени за стеклом будто плавали в аквариуме, наполненном красноватым туманом.
Ганчев звать нада! Буран передернул затвор автомата. Я сигнал дам, а ты шибко ходи отсюда. Барлык сигнал давай шибко, асыг. Асыг!
Понять ничего было уже нельзя, казах побежал, а я оглянулся на скрип двери и застыл, как завороженный.
Серая тень, глухо бормоча, дергала засов. Из глубины подвала был слышен еще кто-то нетерпеливый. Он бился в дверь с каждым ударом все сильнее. Дверь, наконец, поддалась, открываясь внутрь, и потянуло прелью застоявшейся воды.
Ва-ва-а-яа-а, голос из темноты резанул по нервам.
Я попятился, сжимая бутылку с аргентитом; тени принимали человеческие очертания. Показались мужик в рабочем комбинезоне и малец в купальных трусах.
Ва-ва-а-яа-а, голос мужика, глухой и низкий, походил на эхо в колодце.
Может, это сторож детсадовский, а малец заблудился в подвале? Хотя возраст у него не подходящий. Да и садик не работает давно.
В полумраке я разглядел на голове пацана вязаную панаму с нитями. Он накручивал их на палец и муторно тряс головой. Снова запахло гнильем, тиной и еще какой-то приторной гадостью из болота.
Эй! я весьма отчетливо сфальцетил. Кто там?!
Мужик поднял голову, и я понял, что это Валька Зворыкин. Понял по выступающим передним зубам со щербиной на безгубом сожженном лице. Узнал и оторопел, связанный страхом, потому что этих двоих здесь быть не могло, потому что Зворыкин год назад сгорел в танке, а малец Геня Сыч умер совсем давно. Он утонул, ныряя с баржи. И мы с Валькой видели.
Утопленник опять запустил руки в нитки панамы, и я догадался, что это водоросли. Внутри слизких водорослей что-то шевелилось. Геня посмотрел на меня и, беззвучно распахивая рыбий рот, пошел по ступеням наверх.
Боже, боже, зачем он здесь?
Крик его и плач не был слышен, как и в т о т д е н ь, когда он ушел на дно. А потом Зворыкин сказал мне, что ночью Генька Сыч поднялся из подвала и сидел в нашей кухне с протянутыми вперед руками. С них стекала кровь и вода, а на предплечье висела клеенчатая бирка из морга.
Вслед за утопленником по узким ступеням поднимался Валька. Кожаный бронетанковый шлем съехал набок, обнажив красную голову в белых разводах. От напряжения его лицо походило на кусок старого мяса с торчащими обломками костей.
Внезапно сильный толчок качнул землю. Странный гул пошел с Пискаревки. Резкая, никогда ранее не слышанная тональность сгущала воздух над могилами, и вязкая тьма поднялась мне до груди. Дышать стало трудно. Из мертвой земли ударили острые молнии.
Генька словно решился. Он еще быстрее затряс головой, зеленая гадость посыпалась из волос-водорослей, устремившись в подвал. Трясучка охватила Сыча полностью, словно его щекотали и толкали вперед невидимые бесы. Да он и сам был бес, созданный тем, кто выбирался из пискаревских могил и под крики тысяч голосов кинулся сюда.
Зеленая нечисть пригнулась, и бросилась на меня.
Сайтанды жой!донесся крик Бейсенова, и под звонкий треск автомата, я швырнул в Геньку зажатую в руке бутылку «аргентита».
Сверкнуло и бахнулобутылка, разбившаяся о каменный свод, окатила нежить серебряной водой. Сыч взвыл неожиданно сильным голосоми, отмахиваясь, будто его жалили шершни, бросился по ступеням вниз.
Бейсенов поливал вокруг огнем из автомата. Направив оружие в мою сторону, он нажал на спусковой крючок и завопил:
Олар маңай! Соқ!
Очередь пролетела мимо и прострочила Вальку, точнеепули, проходя насквозь, оттолкнули его. Валька пристально посмотрел на меня, потом развернулся и исчез в темноте подвала.
Вокруг били красные вспышки. Молнии вырывались из земли одна за другой, намереваясь сделать ночь днём. Длинные, пронизывающие воздух стрелы гонялись за солдатами из оцепления.
Ослепленные вспышками люди кричали и метались в поисках нежданно спасительной темноты. Одни были без оружия, другие наоборот палили вокруг себя из автоматов и винтовок: кто-то уже стонал, сраженный пулями своих товарищей. А с Пискаревки, заглушая крики и выстрелы, наступал вибрирующий гул. То была жуткая смесь из несущихся вихрей, панической дрожи земли и шарахающих молнийбило сразу в уши, по глазам и хватало за горло.
Один из бойцов, убегая, на полном ходу врезался в стену. Бейсенов сел ему на спину и принялся бить по каске. Слетел щиток из органо-стекла. Тогда-то и я вспомнил об этом приспособлении. Закрыв лицо, я быстро сориентировалсястекло при вспышке сразу темнело. Повалив выскочившего на меня здоровяка, я так же нахлобучил ему прозрачную маску.
Держать линию! я орал и хватал за шиворот очумевших бойцов. Примкнуть штыки! К бою товсь!
Привычные команды с пинками и зуботычинами сделали свое дело. Строй восстановился. Адские молнии поутихли, оставив дрожащий гул воевать с нами один на один. Сшибая ногами обломки скамеек и штакетника, оцепление двинулось вперед. Только один солдатик повернулся и бросился в другую сторону, сбрасывая на ходу ремни.
К Мечниковскому выдвигайтесь, махнул я Бейсенову, и раненых забирать!
Бежавший опрометью молоденький солдат вдруг перешел на шаг, а затем и вовсе остановился, словно хотел перевести дух. Он глядел перед собой невидящими глазами.
Догорал мотовагон с установленным на крыше генератором. Небо изогнулось волной, с гребня которой сыпалась прозрачная пена, а исчезнувшие было багровые сполохи вновь поднялись над землей, как ростки цветка-людоеда.