Александр Юм - Невеста для ЗОРГа стр 8.

Кажется, она хотела что-то ответить, но вдруг потянула к себе темную бутылку.

 Андрей, смотри, это ведь день, когда я родилась.

Серая наклеенная бумажка.

Дата на ней24 09.1924.

И слова принцессы:

«Мы не будем сейчас ее допивать. Через год, в день моего рождения, мы поженимся и снова откроем ее. Разольем в бокалы вино, и ты разобьешь пустую бутылку на счастье. И после этого мы не расстанемся никогда».

Глава 4Госпиталь им. Осипова-2. Часть вторая

На втором этаже «конторы» я быстро отыскал начальника по кадрам Еленина. Голубоглазый ухарь сразу же спросил выписные документы из госпиталя и по дороге в кабинет весело трепался о привилегиях. Мол, для тех, кто недавно был ранен, контужен и прочая, существует особый щадящий режим: целую неделю можно не выезжать на задания, набираясь сил.

 Так что до конца месяца отдыхай, восстанавливайся. А Полюдову обязательно скажи, что если он тебя гонять туда-сюда вздумаетотстраню и назад к Осипову отправлю. В твоей карточке, что написано?

Еленин, уже обмакнувший перо в чернильницу, вдруг застыл над развернутой выпиской.

 может быть привлечен дляды-ды-ды так с условием несения службы вПогоди-ка так это тыэкспериментальный пациент Грюнберга? Ну точно!  начкадра звонко хлопнул себя по лбу и принялся накручивать телефонный диск.

 Алё. Евграф Еремеевич, приветствую

Я положил на стол фуражку, взял свежую сводку и принялся за чтение. Все шло нормально:

Тем временем градус разговора Еленина с Евграфом повышался. Спорили начальники от души. А потом и вовсе перешли на ор.

 И никто меня не заставит!  напоследок гаркнул Еленин, швыряя трубку на рычажок.

 Понял, Саблин?

Сделав неопределенно-понимающее выражение лица, я уставился на собеседника.

 Вот,  сказал он, кладя в медкарточку чистый бланк с номером.  Пусть Грюнберг распишется в том, что лично допускает тебя к оперативной работе. А то, кто знает, может ты и не Саблин уже, а какая-нибудь вредоносная субстанция. Тень-то хоть отбрасываешь?

Осознавая всю глупость подобного действия, тем не менее я повернулся, чтобы поглядеть на стену.

 Все, брат. Отправляйся в госпиталь,  засмеялся Еленин.  И без Левборисычевой расписки сюда не возвращайся.

В моей бывшей палате было светло и радостно, несмотря на заглядывающие в окна тучи,  один из паралитиков начал двигаться. Юноша с поэтическим лицом счастливо дергал ступней, а остальные взирали.

Ручеек разговора вилял между возможностями науки и границами сил человека. Возле кровати оживающего Светланка олицетворяла могучую поступь медицины, пуская из шприца фонтанчики. Она уж было совсем наклонила чашу весов в сторону «могучей поступи», но Витек, специально уронивший костыль за ее спиной, так мучительно кряхтел, что девичье сердце не выдержало и, наклонившись, Светланка подала негодяю утерю. А вслед за этим она, краснея и крича на нас, одергивала вдруг ставший коротким халатиквыздоравливающий, увидев перед собой заднюю часть медсестры, дернулся так, что свалил вниз кучу пузырьков и ампул, стоящих на передвижном столике. «Медицина» шлепнула Витька по голове и убежала, а мы радостно кричали ей вслед: «Не позволим бить советских больных!»

Произошедшее обсуждалось смачно и весело, как всегда перетекая в разговор об очередном уламывании какой-то Галины, и я тихонько вышел из палаты.

 Старлей,  послышался сверху чей-то голос, и громко хлопнула дверь.  Это ты, что ли, напарником Максимова был?

* * *

Матвея хоронили в подземном колумбарии админкорпуса. Чавкнула, закрываясь, массивная дверь и ручка запора, которую я согласно инструкции повернул на пол-оборота, осталась у меня в руках. Что за черт!

Угрюмый бетонный коридор подслеповато щурился тусклыми лампами. Из-за площадок труб вентиляции донеслись приглушенные голоса. Я положил рукоять в ящик у двери и пошел направо.

 Ну, давай быстрей, сколько тебя ждать!

Задобренный когда-то табаком охранник, верзила с лошадиным лицом, строго посмотрел на меня, открыл медный лючок и, как снаряд в казенник, вогнал короткий цилиндр с прахом в амбразуру «Стены Героев».

После кремации от старшины Матвея Ивановича Максимова осталась лишь табличка с двумя датами. Все его личные вещи, документы и фотографии сожгли вместе с телом. Но он навсегда останется в моей памяти. И его фамилия навсегда останется в металле, как и другие фамилии наших погибших товарищей. Их вон сколько здесь.

Бражников, Гаврилов, Дамиров, Дорошенко

И вдруг сотни тонких иголочек закололи где-то между шеей и плечами, извещая о неминуемой опасности. Стены вокруг покрылись паутиной мелких трещин. Стал гаснуть свет.

 Медицина, уходите через вентиляцию, замок сломан,  еле сдерживаясь, чтоб не сорваться в крик, я махнул рукой присутствующему палатному врачу.

 А что собственно

 Уводи баб, доктор!!!

Наверху уже гудела сирена, маскировавшаяся под воздушную тревогу, и зажглись яркие лампы в коридоре. Теперь уже не оставалось сомнений, либо крестьянских чаяний в то, что «гром не грянет». И это воющее мигание как по голове обухом: баумб-а-а-умпау-м. А я торчал, как хрен в кадке, и не мог даже пальцем шевельнуть. И только когда верзила-лошадиное лицо выдохнул, захлебываясь, «това-рищ командир, че делать?», ударила мысль, что я все-таки не хрен в кадке, а старший лейтенант, что оружие у меня и боезапас. Что стоящих рядом обучали держать скальпель, а не ружье, и что хоть прилипает от страха исподнее, пора тебе, уважаемый, катить свой камень.

 Назад! Все! Живо!!!  заорал я, добавляя суматохи, а человек с лошадиным лицом стал подсаживать испуганных медичек в широченные отверстия вентиляционных труб. Одну девчонку вытолкнули, а следующая за ней обожгла руки внезапно раскалившимся металлом. А затем пожарный вой сорвался нотой «до» и стали взрываться гильзы в колумбарии.

Верзилу сразу же долбануло. Он как-то странно шагнул вбок, упал на доктора и, будто почуяв смерть, из обугленных стен потянулись колючие руки «серого василька»нередкого гостя в грунтах жальников. В таких местах почти всегда есть деревья, чьи корни особым образом деформируются в опасного паразита. Я почему-то вспомнил худой черный вяз неподалеку от мертвецкой. А вдруг поселился в нем дух какого-нибудь отчаянного заложника, крадется он древесными корнями и хочет отобрать души, чтоб выкупить за них свою?

 Всем отходить!

Краем глаза я увидел, как сестричка поддерживает лошадиного сержанта обожженными руками.

 Доктор, тэтэшик умеешь держать?

Парень в белом халате затряс очками.

 Тогда сторожи.  Я сунул ему свой терморазрядник.  Если чтопросто дави на курок.

Очкарик неумело схватил оружие, а я, подхватив сержантский карабин, принялся рубать «василька» штык-ножом, недоумевая, почему ползучий гад так хорошо себя чувствует на бетоне.

 Х-хак! Н-на! Хха-а!  Резал я волокна, словно кубинский мачетерос, а «василек», активничающий (по книгам) лишь в естественной почве, струился, как малайский бамбук.

 Колючки!!!  завизжал доктор.

 Огонь!

Хорошо в спецшколе учили: оценивай обстановку, подмечая все вокруг. Иногда казалось даже, что глаза у тебя, как у русака, где-то возле ушей. Не знаю, какое там зрение срабатываетбоковое, интуитивное или третий зрачок открывается, а только ухватил я этого лекаря угловым зрением. Стоял поганец, как и положено салаге, направив пистолет в командира.

Блеснул рядом красный огонек с дымком, рванулась из жерла пулька и медленно так зажужжаладаже струйки баллистического потока мелькнули перед носом. А потом опять завертелось кино в обычном темпе и что-то мясисто хлюпнуло в колючих кустах. Только чему там хлюпать мясисто? Могильный «василек» на дерезу больше походит, а не на сочную зелень. И еще я точно знаю, что глаз у него нет. А в этих косматых терниях пялился в нас злой красноватый ободок с мутным хрусталиком.

Хоть бы мигнул, сука, все легче было бы. А то зырит, стараясь копнуть внутри меняаж кипит. Но видно, что доктор подбил его. Какой-то дряблый, с оттенком желтоватого сала, он даже зрачок не мог выставить, чтоб прямо в душу. Глаз не давил, сминая, а будто подстерегал, и космы могильника только усиливали ощущение головоногости их обитателя.