Да кто вы такой, чтобы пророчествовать всякую чушь! Я не собираюсь участвовать в завтрашнем рейде, и потом моя обязанностьналаживать связь, а не лезть на рожон! С чего вы взяли Он вдруг остановился, осознав всю нелепость этого спора.
С судьбой торговаться бесполезно. Неизбежное следует принимать без ропота, заметил монах, в первый раз за время их беседы опустив взгляд, словно извинялся за неприятное известие, которое он вынужден был сообщить Роману.
Вот вы и принимайте свою неизбежность, а меня оставьте в покое!
Роман совсем было собрался покинуть дежурку, сожалея лишь о том, что этот нелепый и непонятный разговор станет известен начальству, но его остановил вопрос монаха:
Ты знаешь, что происходит с человеком после смерти, лейтенант?
Его труп закапывают в землю, если обстоятельства позволят, а потом его съедают черви.
Я не о трупе тебя спрашиваю.
О чем же тогда?
О том, что остается от человека после смерти. О его бессмертной части. И видя, что Роман упорно не желает продолжать разговор на эту тему, монах тяжело вздохнул. Да не беспокойся ты о своих железках. Не смогут они ничего записать. И наш разговор никто не услышит. Сейчас ты пойдешь со мной, и я передам тебе послание.
Какое послание? почему-то шепотом спросил Роман, чувствуя, что у него немеют губы.
То самое, которое ты должен будешь передать в нижнем мире одному человеку.
Нас не выпустят из расположения части, объявлена красная тревога, у меня нет пропуска Он бормотал какие-то жалкие слова, словно надеялся отгородиться ими от той неизбежности, которая смотрела на него из глаз старца.
Не беспокойся ни о чем. Просто иди за мной
Проходную они миновали беспрепятственно. Двое часовых даже головы не повернули в их сторону, а Роман так надеялся на то, что их остановят, и вся эта нелепая история тут же закончится Он шел за монахом так, словно тот тащил его за собой на невидимой привязи. Его отчаянные попытки хотя бы замедлить шаг или привлечь к себе внимание часовых ни к чему не привели. Его, офицера батальона «Изюбрей», похищали из расположения части, словно младенца, и он ничего не мог с этим поделать.
На улице шел дождь, унылый осенний дождь, превративший все дороги в скользкую кашу, а порывистый холодный ветер разогнал и тех немногих прохожих, что могли себе позволить без опаски пройти мимо казарм.
Однако сейчас, в камере, этот холодный ветер и этот дождь показались ему в его слишком ярком, похожем на реальность воспоминании почти райским блаженством. Раскаленный мир, куда он отправился после смерти, не мог даже мечтать о подобном дожде
Сквозь пелену затуманенной памяти Роман будто наблюдал за собой со стороны и видел, как безвольно бредет он вслед за монахом, словно заводная кукла, механически переставляя ноги.
Но сейчас он слишком хорошо знал, чем закончится его поход, и это заставило Романа собрать всю волю и попытаться прервать цепочку событий, неумолимо приближавших его к гибели. Словно он мог это сделать сейчас, изменив в прошлом причину, по которой очутился здесь. Словно он мог остановить пулю, выпущенную из штуцера пару дней назад.
Стоп, сказал Роман себе, а почему именно из штуцера? Откуда он мог знать, какой была пуля, принесшая ему смерть?
Штуцер был только у Иоганеса, и о нем поговаривали, что он связан с общиной. Не там ли была поставлена последняя точка в его земной судьбе? Что, если слова монаха были не предсказанием, а лишь сообщением о покушении на него, подготовленном самой общиной?
Они дважды сворачивали в узкие проулки, казарма осталась далеко позади. В этой части города начали встречаться случайные прохожие, но никто из них не обращал ни малейшего внимания на странную парумонаха, поддерживающего под руку солдата. Они словно бы стали невидимы для окружающих.
И так продолжалось, пока они не миновали окраину и город не остался позади.
Здесь Романа немного отпустила та непонятная сила, которая скрутила его так, что он превратился в безвольную куклу в руках этого странного человека, к которому он испытывал всевозрастающий страх, словно маленький ребенок, встретивший чудище из жутких снов.
Куда мы идем? Он не узнал собственного голоса. Вопрос прозвучал довольно жалко. Он попытался урезонить себя, попытался убедить себя в том, что он, офицер батальона «Изюбрей», человек, прошедший огонь, воду и медные трубы, сумевший вернуться живым из засады, устроенной его роте на ледяном болоте, не должен бояться этого монаха, будь тот хоть трижды волшебником, сумевшим сковать его волю. Надо противопоставить его внутренней силе свою. Только так он сумеет обрести контроль над опасной ситуацией, в которую угодил по собственной глупости.
Даже и не пытайся, произнес монах, не оглянувшись, и рука Романа, прикоснувшаяся в этот момент к рукоятке кинжала, безвольно скользнула вниз. Он лишь сумел повторить свой вопрос, облизнув давно пересохшие губы:
Куда мы идем?
Куда должно. С тобой хочет встретиться один человек.
Почему же он сам не пришел ко мне?
Он не может тратить время на подобные пустяки. Ты должен быть счастлив, что он пожелал встретиться с тобой.
Так кто же он? Имею я право знать хотя бы имя человека, к которому ты меня тащишь вопреки моей воле?
С тобой хочет встретиться настоятель нашего монастыря иеромонах Александер.
Но он же давно умер!
Вот видишь, наконец-то ты понял, почему он не может к тебе прийти.
После такого ответа у Романа пропало желание задавать какие бы то ни было вопросы.
Вскоре они миновали последний пост на проезжем тракте, ведущем к передовым позициям седьмой роты, державшей оборону против нескольких сотен черных тварей, упорно прорывавшихся к городу.
Но надежды Романа на то, что они в конце концов выйдут к ее охранению, не оправдались. Монах молча повернул на едва заметную тропинку, ведущую в глубину леса, и, словно за невидимую веревочку, потянул за собой Романа.
Несмотря на то что его тело беспрекословно выполняло команды монаха, голова оставалась совершенно ясной, и Роман отчетливо понимал все, что с ним происходит.
На небольшой болотистой поляне, к которой вывела их тропинка, стояла покосившаяся избушка, имевшая совершенно нежилой вид.
В ее крыше зияли огромные прорехи, а стены, обвитые плющом и поросшие лишайниками, свободно пропускали внутрь порывы осеннего ветра.
Никаких тропинок или хотя бы звериных следов, ведущих к избушке, не было. Тем не менее монах решительно взошел на крыльцо этого заброшенного строения и, распахнув дверь, вошел внутрь. Роману не оставалось ничего иного, как, подчинившись неведомой силе, последовать за ним.
«Вот здесь они меня и прикончат!»обреченно подумал он в тот момент, закрывая за собой дверь и оглядывая внутренность избушкиодну-единствен-ную комнату, которую сейчас с большой натяжкой можно было так назвать.
Вся мебель состояла из большой развалившейся печи, давно лишенной трубы, да широкого дубового стула, на удивление крепкого, стоявшего посреди комнаты. В первый момент Роману показалось, что в комнате никого нет, но уже через минуту он заметил сидящего на стуле старика в белой рясе, с длинной бородой, спускавшейся ниже пояса. Ничего удивительного не было в том, что Роман не заметил его сразу, как только вошел в комнату. Фигура старика казалась полупрозрачной. Сквозь нее просвечивали Детали стула и трещины на противоположной стене.
Монах учтиво поклонился этому призраку и заговорил, так и не выпрямившись из своего почтительного поклона:
Ваше распоряжение выполнено, отче Александер! Я разыскал нужного вам человека.
Вижу. Мне необходимо с ним поговорить. Подожди снаружи.
Голос старца, несмотря на прозрачность его обладателя, звучал вполне отчетливовот только движения губ на его лице Роман так и не сумел заметить. Пятясь, монах вышел из избушки, и Роман остался наедине с призраком.
Тебе сообщили, что завтра ты умрешь?
Вы собираетесь меня убить?
Ну что ты! Мы никого не убиваем. Убийствосамый страшный грех из всех грехов, ненавистных Господу. Мы лишь хотим использовать твою неизбежную смерть.
Почему же она неизбежна?
Потому, что такова твоя судьба. Потому, что твой жизненный путь на этой планете оканчивается именно завтра. Но это вовсе не означает, что ты исчезнешь: разум человека, или, если угодно, его душа, бессмертны, и именно это обстоятельство мы собираемся использовать, поручив тебе передать послание в тот мир, который вы, люди, в просторечии именуете загробным.