Мне бы хватило и меньшего числа, заверил я генерала. Я привык действовать в составе группы из двоих-троих человек.
Но кто-то же должен охранять пароход, пока вы будете заняты делами на берегу.
Я кивнул, принимая вполне разумный довод полковника Кукарачи.
Думаю, самое время осмотреть наш пароход и познакомиться с остальными моими бойцами.
Тогда я передаю вас генералу, кивнул фон Вирхов, гася сигарету в пепельнице, вырезанной из поделочного камня.
Мы с рагнийцами откланялись, и генерал с полковником повели меня прямиком к пристани.
Как оказалось, лагерь охранял стратегический объект: удобную бухту, где можно было швартоваться приличного размера судам. В основном это были баржи, глубоко сидящие в грязной воде Великой реки. Они везли какие-то ящики и бочки вниз по течениюк дельте и портам. Вверх же шли транспорта, полные местных ополченцев. Молодые парни валялись на палубе, страдая от жары, ведь вся тень доставалась офицерам и сержантам, да ещё немногонастоящим солдатам, несущим караул с винтовками на плечах. Борта транспортов щетинились стволами пулемётов, устаревающих, но надёжных и проверенных временем «мартелей».
На фоне этих речных мастодонтов пароход «Нэлли» выглядел каким-то несерьёзным. Небольшое аккуратное судёнышко, выкрашенное в белый и красный цвета, казалось просто образцом неказистости. Чёрная труба торчала вертикально, над ней курился дымок, говорящий о том, что машина работает на холостом ходу. Значит, «Нэлли» готова отправиться в плавание хоть сейчас. Меня это полностью устраивалоночевать в лагере совершенно не улыбалось. Терзало меня какое-то странное предчувствие, что лишним временем я не располагаю. Уж на что-на что, а на интуицию я привык полагаться.
Я отправлюсь вместе с вами, по дороге, что заняла минут десять, сообщил мне полковник Кукарача. Мои бойцы не примут командира со стороны, а завоёвывать у них авторитет, думаю, вам некогда.
Я согласно кивнул, стараясь не слишком часто стирать пот с лица и шеи. Здесь, рядом с Великой рекой, переносить жару оказалось сложнее. Влажность поднялась, и пот буквально пропитал мою форму. Он ручьями стекал по лицу, неприятно щекоча кожу под воротником мундира.
Да и сказать по чести, мои парните ещё дикари, усмехнулся Кукарача, держать их в уздеврагу не пожелаешь. Тем более, если не знаешь, кто на что особенно падок.
Как ваш лучший человек, Чунчо Муньос, глянул на него генерал Элиас. Уж он-то известно на что падок.
А кто не любит женщин, генерал, прищёлкнул пальцами Кукарача. В конце концов, Чунчо же не скопец, да и мы с вами тоже.
За его лучшего друга я бы не поручился в этом вопросе, покачал головой Элиас, и я понял, что путешествовать мне придётся в весьма пёстрой компании.
Вот только тогда я даже представить себе не мог насколько.
Чунчо Муньос оказался типичным рангийцемего даже с уроженцем Веспаны не спутаешь. Дочерна загорелый, в щетине и курчавых волосахседина, хотя Чунчо ещё довольно молод, вряд ли старше меня. Но больше всего обращали на себя внимания его глазау Чунчо был взгляд отчаянного храбреца, каких зовут не иначе как сорвиголовами.
Лучшим другом Муньоса, о котором говорил генерал, был высокий, сильно сутулящийся уроженец Аурелии, скорее всего, даже Коалиции или самой Экуменической империи по прозвищу Святой. Светлые волосы его выгорели на солнце, а вот кожа сохранила бледность. Черты лица у Святого были правильные, но такие тяжёлые, что это делало их неприятными, особенно вкупе с глазами навыкате. Казалось, он смотрит тебе прямо в душу, как следователь на допросе. Поверх одежды он носил коричневую рясу, что и самом деле придавало его сходство со святым с какой-нибудь древней фрески.
Третий и четвёртый бойцы оказались полными противоположностями. Старина Эрнандес давно шагнул за порог пяти десятков лет, но был крепким, как старый дуб. Такие могут и в самом преклонном возрасте воевать не хуже молодых, полагаясь на опыт там, где других выручает сила или ловкость. А Пеппито по прозвищу Деточка вряд ли отпраздновал двадцатый день рожденияон был самым молодым среди рагнийцев, и как я понял через несколько дней после начала нашего плавания по Великой реке, остальные относились к нему как своеобразному талисману, считая, что паренёк приносит всему отряду удачу.
Ничего так посудина, крикнул давно уже обосновавшийся на борту «Нэлли» Чунчо. Ладная, как старая вдовица, и, пари держу, характер у неё покладистый. Раз уж управляется с ней такой увалень.
Он указал на капитана парохода, оказавшегося гномом с совершенно лысой головой. Казалось, волосы у него с макушки переползли на лицо, отчего борода росла, хоть и густая, но какая-то неопрятно клочковатая. Да ещё и пряди в ней были частью пегие, частью чёрные как смоль. Гном покосился на Чунчо, однако ничего говорить не стал. Он только хмыкнул и направился к шканцам, где был установлен штурвал.
Разрешите подняться на борт, произнёс генерал Элиас.
Фраза была, скорее, ритуальной, вряд ли гном сумел бы помешать нам, однако вежливости никогда не бывает много. Капитан кивнул нам и махнул рукой, приглашая подняться по широкому трапу.
Надеюсь, мои парни вели себя прилично? спросил у него Кукарача.
Нет, буркнул гном себе под нос. Расползлись по моей красотке, как тараканы. А этот, он махнул в сторону Чунчо, хуже всех. Горланит и горланит, как петух на заборе.
Тот явно слышал слова гнома, однако при генерале и полковнике ничего говорить не стал. Хотя я отсюда видел, как его распирает от слов капитана «Нэлли».
При мне присмиреют, посулил Кукарача, кивнув взгляд на Чунчо, и тому этого взгляда вполне хватило.
Вы сможете отчалить сегодня же? поинтересовался у капитана Элиас.
Тут не море, пожал широкими плечами гном. Раскочегарим машины и вперёд. Только нас тут и видели.
Тем лучше, кивнул Элиас. А пушка на носу надёжно закреплена?
Тут не море, повторил гном, ветра нет, штормов не бывает. Не сорвёт.
Только после слов генерала я обратил внимание на накрытую брезентом пушку, стоящую на носу парохода. Сначала она показалась мне какой-то надстройкой, однако теперь я сам себе удивился, почему сразу не узнал характерные очертания трёхдюймовкиосновного полевого орудия нашей армии.
Под чьим флагом мы пойдём? спросил я.
Этот вопрос интересовал меня больше всего.
Трирских колоний, ошарашил меня капитан. Моя красотка «Нэлли» приписана к Гондокоро, что в Анклаве.
Вот уж воистину ирония судьбы, ничего не скажешь. Из-под трирского урба угодить на палубу парохода с портом приписки в колониях того же королевства. Правда, у Трира есть одно неоспоримое преимуществоон до сих пор формально числится нейтральной страной, а значит, у нас куда меньше шансов получить залп береговых батарей даже в розалийских или альбийских колониях. Отличный выбор, если разобраться, ведь границы чужих владений нам точно придётся пересекать, и возможно не один раз.
Каюта на «Нэлли» только у меня, твёрдо заявил капитан, остальные спят в общем кубрике. Там уже повесили гамаки для вас. Матрацами тоже поделюсьзапасец есть кое-какой. А вот остальноеваше. На харч отдельный сбор будет, если желаете есть не то же, что матросы. И на палубе спатьне сметь!
Правила были простыми и понятными. Поначалу казалось, что соблюдать их будет не слишком сложно. Но когда всё шло так, как нам хочется.
Первым делом я понял, почему капитан отдельно запретил спать на палубе. Конечно же, там было бы намного комфортнее, чем в душном, провонявшем потом и давно немытыми телами общем кубрике. Где висят наши гамаки, понять оказалось несложнопод ними не валялись ничьи вещи. Я считал, что за годы войны привык ко многому, и меня уже ничему не проймёшь. Оказалось, ошибался. Даже после траншейного ада, в котором мы гнили месяцами, в грязи, поливаемые дождём, а снег и морозы воспринимая едва ли не как милость святых, одна мысль о том, что придётся ночевать в этом кубрике приводила в уныние. Хотя, наверное, вернувшись в траншеи где-нибудь под Недревом или ещё где, замерзая и стуча зубами от сырости, я с теплотой буду вспоминать путешествие на «Нэлли». Есть такое свойство у человеческой памяти: нынешний момент, когда претерпеваешь очередные мучения, кажется чем-то бесконечно худшим в сравнении с тем, что уже удалось пережить.