Почему так получилось, я решил разобраться позже, а сейчаспосадить станцию не на четыре, а на восемь точек для надежности, добавив рабочие опоры, выпущенные на четверть длины.
Я включил полную локацию, предупредил Борского, энергостанция завершила оборот и снова начала спускаться. В миражах была видна опустевшая платформа, Борский со своим локатором, роботы и крупный разрез по платформе. Вот станция зависла над серой поверхностью, вот выдвинулись все восемь лапопор вот они опускаются ближе к платформе, прикоснулись, пошли вниз и остановились! Воронка ловушек, целая и невредимая, повисла в двух метрах над платформой.
Отлично! Двадцать сантиметров в глубинуэто не так важно для посадки. Для переброски энергии это будет небольшая проблема, там должна быть точнейшая настройка, но к тому времени, как надо будет перебрасывать, я уже во всем разберусь.
14
Двери шлюза, гремящие ступеньки, россыпь мелких обломков под ногамии вот я на Вите. Сила тяжести надавила на плечи, ветер от энергетического колодца ударил в лицо, осыпав жгучими брызгами океанской воды. Вода витанского океана была раствором кислоты, таким же, как в морях Регдонда. Кожа и ткани человеческого организма растворялись в этой кислоте так быстро, что человека, упавшего в нее, через час можно было опознать только по идентификатору. Если, конечно, рядом не было миксинидов.
Пресная вода на Вите была только дождевая, но и дожди шли только в ночное время. Сейчас до витанской ночи оставалось больше полутора земных недель. Над платформой витала пыль и едкие брызги, хотелось кашлянуть, высморкаться и натянуть шлем, но ни Славка с десантниками, ни Гонта, ни даже мой отец шлемов не закрывали, как бывалые бойцы. Я тоже не закрыл.
Следом за мной из станции выбрались остальные. Славка и ее десантники не торопилисьпрофессионально экономили силы. Биополевик Подгорецкий выскочил легкок такой силе тяжести он с рождения привык на Стике. Оба долонана скатились на платформу, не одеваясь, но держа наготове свернутые скафандрыопыт общения со жгучими водами регдондского моря не внушал им оптимизма и на Вите. Зеленые рожки на их макушках то и дело свертывались в колечки: электромагнитные колебания были слишком сильны для чувствительных долонанов. Кевиан крепко сжал средними ластами свой багор чикальтинана, а Сигемон хлопал верхними при приближении окулумов и раскачивался на нижних ластах в такт плеску морской воды. Как они будут вести расследование на Вите при такой чувствительности?
Я подошел к краю платформы. Коричневые лианы толщиной в руку оплели края платформы, от них деловито тянулись к свету красноватые кожистые стебли, а между стеблями лежала коричневая, наполовину сгнившая, труха, как хвоя в земном лесу.
Я шагнул на упругую поверхность мембраны, и из нее мгновенно вырос из глубины зеленовато-коричневый бугор высотой мне по пояс, за ним другой и третий. Бугры росли, вздувались и давили друг друга, будто борясь за жизненное пространство. Но друг с другом или со мной? Мой чип ничего не мог подсказатькак и вся электроника, рядом с колодцем он перестал работать, но я вспомнил самэто были витанские полиморфы. Полиморфы раздувались, играли всеми оттенками красного и зеленого, надвигаясь на меня, будто давая понять: их конкурентименно я! Как я теперь пройду к строительному модулю? Впрочем, как-то к нему люди до сих пор ходили. Я решительно пнул тяжелым ботинком экзоскелета ближайший из них, и полиморф послушно сдулся, давая проход.
Красно-желтый строительный модуль терялся в пестроте леса. Перья с красными стволами и розовыми вершинами вырастали из-под его полозьев и поднимались над крышей, окружая, будто телохранители важную персону. Под ними извивались крупные и мелкие лианы, и плотным слоем лежала труха. Из-под лиан, приподнимая их на своих бугристых спинах, виднелись гладкие зеленые полиморфы. Рядом с ними вырастали коричневато-красные, покрытые извилинами, витанские мозговикине твердые, как земные их тезки, а мягкие шарообразные существа высотой в половину человеческого роста. Они могли только есть и быть едой для других, зато и то, и другое им удавалось отлично. Мозговики, вытягиваясь то в одну сторону, то в другую, ползли и объедали на своем пути концы лиан и гниющие перья, оставляя за собой гладкую полосу из полиморфов.
Над лесом, мерцая золотым сиянием в ясном небе, пролетели три окулума. Самый крупный, не меньше полутора метров в поперечнике, с черным круглым ядром величиной с человеческую голову, внезапно нырнул вниз прямо над платформой, но из леса вынырнул ему навстречу крупный, сверкающий фламбойян. Он размаху врезался в окулума полупрозрачным краем своего сверкающего тела, а тот попытался обхватить его щупальцами. Полупрозрачные края сверкающего знамени ударили окулума, будто ножи, с его боков полилась желтая слизь, но он цепко держал противника щупальцами. Золотые искры засверкали над схваткой, рассыпаясь фейерверком, слизь с обоих шлепалась на платформу.
А ну, брысь! Вот плевки природы, всю платформу загадили! гаркнул за моей спиной отец, щелкая спуском лучевика. Зеленый огонек на рукояти не загорался, луча не было, а животные Виты, как им и полагалось, не издавали никаких звуков и вряд ли слышали крик. Опять отец устраивает скандал на пустом месте!
Капитан Хальс, отставить!
А ты, горшок с ушами, куда лезешь?
Я не успел ответить. Развернувшись круглым полотнищем, фламбойян взлетел над колодцем, а окулум упал в черную воду колодца. В колодце заплескались гибкие зубастые существа, каждое толщиной со среднего человека, а длину мне не хотелось даже знать. Миксиниды! Обитатели колодца бешено защелкали зубами, расхватывая добычу, фламбойян закружился над колодцем. В средней, утолщенной части его тела открылось темное отверстие, оттуда посыпались в воду золотисто светящиеся шарики.
Ах ты слизняк летучий!
Да ладно вам, капитан! Не мешайте ребятам размножаться! подбежал к нам Подгорецкий. Улыбка у него была такая довольная, будто он сам организовал процесс размножения. Окулумы и фламбойяныздешние конкурирующие виды. Кто победил, тот сеет семена в воду, а кто проиграл, того уже слопали. Это естественный отбор такой, первый раз в жизни вижу!
А что из семян вырастет? Я читал, что не окулумы и не фламбойяны, а что?
Перья! Вода выплеснет их на берег, и вырастут перья. Их два вида, от фламбойяновбелые и от окулумоврозовые, в лесу они тоже конкурируют.
Отец уставился на него, как разъяренный окулум на фламбойяна.
Ты чего мелешь, горшок с ушами? рыкнул он, биополевик только засмеялся, а папаша ухмыльнулся в ответ. Кажется, внушение биополевика снова сработало.
Размножившийся фламбойян мирно уселся на верхушку красного пера и принялся ощипывать своим полупрозрачным краем тонкие концы веток. Объемный утолщенный его центр мерцал и переливался золотистым светом. Я подошел поближе, но он не обратил на меня внимания, зато бело-розовые и красные перья согнулись до земли, пытаясь рассмотреть меня своими светящимися краями. Как это получаетсяуглеродная жизнь, вроде нас, людей, а все вырабатывают электричество да еще светятся? Впрочем, некоторые земные рыбы, например, электрические скаты, тоже так делают. Все бывает
Я щелкнул пальцем хрупкому краю розового пера, он отломился и отлетел в сторону, будто ждал этого. Кажется, в справочнике это тоже описывалось как один из способов размножения, вегетативный. А другие? Хорошо бы увидеть, как это бывает!
Я щелкнул по другому перу и замер от неожиданности. Из переплетения лиан и скопления морщинистых мозговиков навстречу обломку пера открылась пасть такого размера, что могла бы вместить меня целиком. Пасть чавкнула, захлопнулась, шлепнув губами, напоминающими присоску, и снова открылась. Это еще кто? Подняв безглазую голову с разинутой пастью, изгибаясь и скользя, из мозговиков выскользнул гигантский червь, а скорее, змей толщиной с человеческое туловище и длиной не меньше трех метров. Коричневая шкура красиво переливалась, на бархатистом лбу мерцала россыпь огоньков. Гладенец!
Первооткрыватели Виты двадцать лет назад именно за эту красивую шкуру дали змееподобным существам такое имя. Они пытались охотиться гладенцов и считали их съедобными, но сейчас я чувствовал себя не охотником, а добычей. Раскрыв пасть еще шире, гладенец повернул мерцающую голову ко мнеслепые чудовища отлично чувствовали движение и тепло своими светящимися углублениями на лбу и боках.