Ее слова застали Максуда врасплох и заставили приподнять бровь. Он себе немного не так формулировал подтекст сказанного им.
Я богиня. Я сама красота. Я. И есть. Красота. Сейчас я тебе покажу. она схватилась за свое платье обоими руками.
Нет! вскрикнул Максуд и потянул к ней руки, чтобы остановить то, что должно было произойти.
Его пальцы сжались на ее руках. Тонких, таких необычных. Он держал каждую ее ручку всего тремя пальцами, боясь причинить ей вред. На ощупь она была мягкой и теплой. И приятной. Почти как коснуться человека. Только он сразу ощутил прилив эмоций. Самых разных. Целый букет, невозможно было выделить что-то одно. В следующую секунду его руки прошли сквозь нее. Он держал ее всего лишь миг. Максуд помахал рукой, и она проходила сквозь золотую девушку. Туда и сюда. Туда и сюда.
Наигрался?
Он одернул руку.
Еще раз попытаешься ко мне прикоснуться, пожалеешь, что родился. Понял? серьезно спросила Амайанта, глаза ее горели белым светом. Я не буду выдумывать ничего нового и просто поражу тебя молнией. Пусть мое наказание продлится еще на сто тысяч лет, но, клянусь Отцом, я это сделаю.
Похоже было на то, что это один из тех вопросов, на которые требуется обязательный ответ.
Да, понял. неохотно ответил Максуд.
Амайанта исчезла. Воин выдохнул и вытер лицо рукой. Он покачал головой. Отношения с ней давались ему очень тяжело. Сейчас она нуждается в утешении, через секунду уже готова тебя убить. И при этом совсем не шутит. Иногда она оскорбляла его, иногда поддерживала, иногда ей даже было интересно то, о чем он рассказывал. Максуд с недавних пор начал считать ее другом. Не то чтобы друзья были ему в новинку, но это было что-то давно позабытое. И она обрела дружбу. Значит ли это, что она тоже считала его другом? Нет, не значит. Друзьям не говорят, что убьют их. Печаль. Глубокая печаль. Чувствует ли ее Амайанта? Ему все равно. И с чего это он решил, что может подружиться с богом? Человеки для боговне больше, чем игрушка для детей. Увлекательно, интересно, но дружбу с игрушками не водят. И когда появляется новая, то старую можно выбросить.
Максуд подошел по стене к воротам. Колонна двинулась в путь несколькими минутами ранее. За ней тянулись мирные жители. Самые смышленые. Больше трех сотен человек. Среди них были женщины и дети. Если не будет погони, то они выживут. Конечно, в крепости они станут обузой. Но бросать их здесь было бы неправильно. Остатки армии Азаниэля бежали средней скорости бегом. Он правильно рассудил, что надо как можно быстрее покинуть окраины города. Так шанс того, что их заметят, был бы меньше. На его месте Максуд бы еще выслал быстроходов со Стайрэдом, чтобы они нашли и убили разведчиков врага. Тогда противник бы не сразу узнал о том, что войска человеков покинули город. Зная Азаниэля, Максуд решил, что он именно так и поступил.
Воин в последний раз посмотрел на город. Тысячи людей останутся здесь дожидаться своей не завидной участи. Следующий день станет для них самым худшим в жизни. А сам город как будто ничего и не чувствовал. Серые здания, изредка освещенные фонарями. Таким он его больше никогда не увидит. Максуд вздохнул и спустился со стены. Армию теперь необходимо догонять. Но сначала он должен был еще кое-что сделать. Максуд отбежал от ворот в сторону, достал нож и принялся рыть землю. Когда ямка была сантиметров десять в глубину, он остановился. Вынул из кармана деньги и ту причудливую деревянную штучку, что носил на шее Стрела. Прощаться не было ни времени, ни сил. Через минуту он уже бежал за спешно отступающей армией.
На пути пришлось пробираться через жителей города, которые рассчитывали уйти вместе с войсками. Их было больше, чем могло показаться на первый взгляд. Несколько сотен. И они ужасно растянулись. Старые были позади, возле некоторых были помоложе и помогали им двигаться быстрее. Наверное, родственники. Максуд слышал их уговоры, чтобы они собрались с силами и пошли быстрее. Слышал, как многие постарше уговаривали молодых идти с войском, а потом вернуться за ними. И те, кто постарше, и те, кто помоложе, знали, что никто уже возвращаться не будет. Тут же кружились и маленькие дети. Одни были напуганы и плакали, другим было весело бежать босиком. Максуд быстро пробирался через эти неплотные группки людей. Жалости к ним он не испытывал. На войне не место таким чувствам. Многие у него на дороге отходили в сторону, когда замечали его грязный мундир и два меча за спиной. Так бежать было легче. Чем дальше он продвигался, тем моложе люди были вокруг него. Разговоры изменили свой характер. Теперь отовсюду слышалась ругань. Ругались в основном мужчины. На солдат, на Азаниэля, на их трусость. «Как они могли бросить город?», «Этот поступок не достоин воина», «Если я выживу, расскажу всем, какой трус этот великий генерал». Подобные высказывания сыпались со всех сторон. Сказанные прерывистым, запыхавшимся голосом. Максуд не останавливался. Теперь он ловил на себе враждебные взгляды. Ему все равно. Впереди на окраине дороги он заметил фигуру. Небольшую, сгорбленную. Воин сместился немного в ее сторону. Обычный интерес. Фигура, словно почувствовав его, повернула к нему голову. До нее было шагов пятнадцать. Максуд понял, что это молоденькая девушка. Наверное, устала. Он отвел от нее взгляд.
Солдат, постой! она почти бросилась ему под ноги.
Останавливаться не входило в его планы. Девушка тянула к нему одну руку, он отбросил ее и перешел на шаг, развернулся и шел теперь спиной вперед, чтобы видеть девушку. Она пыталась остановить его одной рукой, а второй прижимала к себе маленького ребенка. На глазах у нее были слезы.
Только ее, умоляю. Только ее!
И сколько ей было лет, что у нее уже ребенок? Может, шестнадцать? И ребенку уже года три на вид. Максуд снова развернулся и побежал. Он еще слышал ее крики. На войне не место проявлению чувств. Чтобы выжить, ты должен быть непоколебимой скалой. Ты должен иметь железное самообладание и безумную силу воли. Чтобы выжить на войне, ты должен убивать. Или ты, или тебя. Другого тут не дано. Ты должен стать машиной для убийств. И это обеспечит тебе выживание. Как обеспечивало ему раньше. Максуд всегда был такой машиной. Он резко остановился. Еще секунду стоял на месте. Потом побежал в обратную сторону.
Когда он подбежал к той девчонке, она склонилась над малышом и пела ему песенку. Услышав тяжелое дыхание Максуда, она подняла голову. Ее глаза снова налились слезами. Она быстро встала, поцеловала ребенка и без колебаний отдала его. Даже когда Максуд взял детеныша на руки, его мать не отрывала от него свои руки. Ждать было нельзя. Он отвернулся и побежал вперед. И как теперь ему нести этого ребенка? Он мешал бежать. Максуд держал его одной рукой, прижав к себе. В какой-то момент он посмотрел на ребенка. Скорее всего, девочка. Но волосы короткие. Светлые. Глаза закрытые. Мать убаюкала его. Хоть кричать не будет. Он прибавил темп, хотя это было сделать сложно. Впереди уже показывался хвост колонны. Максуд заметил на дороге два трупа. Разведчики? Амалионы? Солдаты? Не важно. Ему нужно было успеть.
Что, солдат, армия так улепетывает, что не догонишь? послышалось с одной стороны.
Это единственное, что они умеют. Ты видел, как они сражались? ответил голос с другой стороны.
Максуд старался не обращать внимания. Ему потребовалось приложить не мало усилий, чтобы не ответить этому хаму крепким пинком. Побывал бы он этой ночью хотя бы где-то рядом с солдатами, то так не говорил бы. Воин сжал зубы, чтобы не обронить и слова. Он бежал и бежал, обгоняя не подготовленных мирных жителей. А те бросали ему ругательства в спину. Внезапно рядом с ним возникло свечение.
Амайанта закружилась по спирали, поднимаясь все выше и выше. Без рамки она казалась живее.
Осломордый, что это у тебя в руках? Девочка? Теперь ты еще и детей воруешь?
Максуд сделал вид, что не замечает ее. Ему надо было сосредоточиться на правильном ритме дыхания и на темпе, ведь бежать еще долго.
Э Максуд, ты меня видишь?
Он сильнее сжал зубы и крепче прижал дитя, ей ничего не ответил.
О, так мы сердимся? Амайанта закатила глаза и исчезла.
Через пять минут он уже бежал в хвосте колонны. Максуд оглянулсяжители города отстали метров на триста. Их дальнейшая судьба была ему известна.