Месяц неспешного запоминания книг прошел быстро. Самые сложные пиктограммы Сорок Третий старался рисовать на листиках. Он подмечал неточности в своих рисунках и перерисовывал их, пока не получалось идеально точно. Когда он отнес и эти книги учителю, тот уже не задавал ему вопросов по пиктограммам. Его группа была на середине первой книги.
Тем временем наступила зима. Широкие сквозные проходы с высокими арками теперь были оснащены массивными каменными двустворчатыми дверьми. Открывать их можно было специальным тумблером. В одном положении он открывал двери, в другомзакрывал. Такой тумблер был и снаружи, и внутри с каким-то светящимся элементом. Теплые вещи им выдали. Вернее, была специальная комната, где вся их верхняя одежда с номерами висела на вешалках. Они обязательно должны были возвращать одежду сюда каждый раз, когда снимали ее. В свои комнаты забирать ее не разрешалось. Никакой системы отопления Сорок Третий не видел. Но полы были теплые. Он их щупал рукой. Даже в коридоре. Везде теплые. А в комнате иногда приходилось даже открывать окно, так было душно. Зима Сорок Третьему нравилась. Вот и сейчас он шел по узенькой улочке полиота. Шапка была немного великовата и все время спадала на глаза, ее приходилось поправлять. Куртка была теплой и почти в пору ему. Штаны были летние, поэтому каждый раз на улице он ускорялся, чтобы быстрее дойти до нужного ему места. Зимой он перестал ходить в свое тайное место. Там еще в конце осени стало холодно. Так что его кровать на третьем ярусе стала временной его научной обителью.
Снежок падал крупными хлопьями. Сорок Третий задрал голову, чтобы снежинки падали ему на лицо. Он шел с закрытыми глазами, ловя горячим лицом прохладные белые хлопья. Ему было жарко не от шапки или куртки. Нет. Он шел в полиорат. Туда, куда его вызывал ректор. Не лично. Барнабас сказал ему, что он должен немедленно явиться в его кабинет. О причинах вызова он не упомянул. Поэтому Сорок Третий слегка волновался. У него в голове роились десятки разных мыслей. Конечно, скорее всего, это связано с обучением. С тем, что он так быстро проходил все те книги с красными и оранжевыми обложками. Где находится кабинет ректора, он прекрасно знал. Каждый ученик в полиоте это знал. А вот и оно. Здание на высоких ступенях. Черное. Только два здания во всем полиоте были черными. Это и еще одно длинное с краю, у самой стены. Сорок Третий взобрался по ступеням. Он посмотрел налево, туда, где стоял Алхимист. Он был слегка покрыт снегом. Голова, плечи и спина. Сорок Третий глубоко вздохнул. Он набрался смелости и постучал в деревянную дверь. Почти все входные двери были каменными. И только несколько во всем полиоте были из дерева. У ректора была из дерева. Сорок Третий еще немного постоял. Потом постучал и, в конце концов, решил открыть дверь. Он вошел. Небольшой коридор с маленьким высоко расположенным окном. Коридор был вытянут в форме прямоугольника. По одну его сторону было три двери. Никаких табличек на дверях. Мальчик пожал плечами и постучал в первую. Никакого ответа. Он постучал во вторую. Дверь сразу приоткрылась. Парень заглянул внутрь.
Сорок Третий, надо полагать? раздался голос из глубины комнаты.
Мальчик вошел. Комната была большая. Обставлена мебелью. Два дивана, кресла. Все выглядели очень богато. На стенах висели картины. Мелкие и поэтому трудно было понять, что там изображено. А вот одну картину он узнал. Она была огромна и была на противоположной стене. Прямо за спиной драйтла, что сидел за столом. Почти от пола и до потолка. Она была огромна. Сорок Третий безошибочно определил сцену, во славу которой картина была нарисована. Она была в красивых темно синих тонах. И черных, и еще серых. Алхимист стоял на горном шпиле, готовый к схватке. Одной рукой он держал черный кривой меч. А другой поглощал свет. Теперь Сорок Третий начал понимать, что означали слова его отца. Все краски вокруг правой руки Алхимиста вертелись в вихре. Они начинались теми цветами, которые были там, откуда они были взяты. Цвет горы плавно перетекал в черный цвет, по мере сворачивания в спираль к руке Алхимиста. Так точно сворачивалось голубое небо, перемешиваясь с цветом горы и так же закручиваясь спиралью. Алхимист был великолепен. Он стоял повернутым больше спиной, чем боком. А справа от него бежала она. Точно так повернутая наполовину боком, наполовину спиной. Странная концепция. Под ногами у нее были синие пластины. В одной руке еще одна такая синяя полупрозрачная пластина, за которой видно было ее силуэт. В другойсиний длинный и широкий меч. Очень широкий. Но не оружие завораживало мальчика. Он не мог оторвать взгляд от ее глаз. Синие. Глубокие, безжизненные и такие холодные. Они светились так, что свет от них выходил за пределы лица Творящей. Страшные и опасные глаза. Настоящая бездна. Мурашки прошли по коже у мальчика. Смог бы он против такой сразиться?
Я уже и забыл, как в первый раз, точно так стоял и смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. А ведь прошел не один десяток лет, прежде, чем я понял, что за тайну она хранит.
Мальчик встрепенулся, как будто только сейчас понял, что он в комнате не один. За большим дубовым столом сидел драйтл в черной одежде. Черная рубаха, черная штанина, кусок которой видел Сорок Третий только из-за того, что драйтл немного повернулся, чтобы тоже видеть картину. На спинке кресла висела черная куртка. Или плащ. Даже веревка на шее с каким-то талисманом была черного цвета. Впрочем, как и сам талисман. Темные волосы, черная борода и темные глаза органично вписывались в весь образ. На вид ему было около сорока лет. Примерно.
Вы меня вызывали? удивился собственному тоненькому голосу мальчик.
Да, вызывал. Присаживайся. он махнул рукой на ближайшее кресло.
Парень подошел поближе к столу и сел в кресло. Оно было таким мягким. Но, после лавок и стульев, все кажется мягким.
Меня зовут Серафеим. Барнабас рассказывал мне о твоих успехах. Странно слышать от него хвалебные отзывы, знаешь ли. Это меня заинтересовало. Я осмотрел несколько твоих рисунков. Он уверяет меня, что ты видел впервые те пиктограммы и нарисовал их в его присутствии, не обводя по книге. ректор уставился на мальчика.
Парень ждал продолжения реплики, поэтому не сразу понял, что ему задали вопрос, не задавая его.
Да, все верно. Я хорошо чувствую пропорции. Могу нарисовать идеальный круг. Поэтому пиктограмму нарисовать для меня не трудно. Я могу подтвердить свои слова.
Все же как тихо и тонко звучит его голос в этой комнате. Он слышал каждое свое слово, и каждое звучало как-то необычно. Наверное, стены как-то странно отражают звук. Но ведь голос ректора звучал сильно и зычно.
Нет, не нужно. У меня нет причин не доверять тебе и Барнабасу. он посмотрел в окно на метель, которая как раз разыгралась на улице. Ты закончил курс обучения теории, Сорок Третий. Пора тебе познакомиться с практикой.
Он дотянулся до небольшой черной таблички на столе. Только теперь мальчик обратил внимание на то, чем был заставлен стол. Камни, стеклянные бутылки, металлы и еще что-то, чего он раньше не видел. Ректор взял табличку. Она была темнее ночи. Прямоугольная и абсолютно черная. Он перевернул ее. С другой стороны она была такая же. Но там находилась черная веревка, которая крепилась через отверстия по краям на уровне центральной оси таблички. Сразу мальчик их и не заметил. Еще там в верхнем углу было странное углубление. Не сквозное отверстие, может, до половины толщины таблички. И это при том, что сама табличка была тоненькой. До пяти миллиметров.
Алхимисты называют это плашкой. Смотри. он завел обе руки под веревку. Держится крепко. Видишь, я могу даже потрясти руками.
Он поворачивал плашку и так, и эдак, показывая, что она крепко закреплена.
Рукиэто наш основной функциональный инструмент. Конечно, он передает все то, что у тебя в голове. Передает этой плашке. А она является простым исполнителем воли алхимиста. Непонятно? Я покажу. Ты помнишь пиктограмму для расщепления глины?
Мальчик быстро кивнул. Тогда ректор поднял немного руки, чтобы плашка была на уровне глаз мальчика. Через секунду на ней яркими белыми линиями зажглась именно та пиктограмма, о которой говорил ректор. Сорок Третий открыл рот.
Голова думает. Руки передают.