Не морочь голову. Антон же остался, ты сам видел. Это уже тыщу лет формальность.
Террорист наклонил голову.
Ты извини, но зачем бы я стал тебе врать? Я, объяснил он, не знаю, что у вас формальность, а что нет. А вот правила стараюсь выполнять, потому что себе дороже. Ты же в армии служилтак у нас то же самое, только хуже.
Костя вздохнул. Спокойно.
Как рука? Разрабатываешь? Скоро вокруг Хороброва ни одного сухого дерева не останется?
Стараемся.
Они пошли по улице.
Костя, у Андрея тут вопрос по литургике, ехидно сказал Антон.
Какой еще вопрос?
Ему интересно, обязательно ли превращать богослужение в Пекинскую оперу.
А в дыню получить ему не интересно?
А тебе не слабо? сверкнул глазами Андрей.
Меня смущает, что ты калека однорукий. Ничего, через недельку оклемаешься, и тогда я тебе припомню.
Если всю память не пропьешь.
Я завязал.
Давно?
Сегодня. Мужик, ты себе не представляешь, что это такоепросыпаться утром со страшного бодунища и вспоминать, что сегодня воскресенье и тебе идти служить. Все, теперь и навсегданичего крепче пива.
Так ты в монастырь? За пивом?
Я до монастыря не доживу. Священник смял окурок и решительно зашагал в сторону обнаружившейся на углу бакалейной лавки. Идите, я тут задержусь.
Прошла еще неделя. Сухостоя вокруг Хороброва действительно не осталось, а Антон окончательно врубился в местную систему.
Старинных церквей, конечно же охраняемых как памятники культуры, в окрестностях было штук шесть. Все находились на содержании местных коммун, все были действующими. Формально они подчинялись воскрешенскому епископу в Тернополе, фактическивладыке Роману, в мируучастковому врачу. Во всех шести служили местные священники, плоть от плоти своей паствы. У Кости своего прихода не былоон подменял то одного, то другого, когда тот не мог служить по болезни или должен был куда-нибудь уехать. И спасибо, что хоть так.
Епископ Роман ничего не пытался менять, потому что откровенно дожидался, когда Костя войдет в предписанный канонами возраст, чтобы поставить его своим заместителем. У Романа были далеко идущие планывыжить воскрешенцев из Зборова и Золочева. Что Костя тут пропадал потихонькуэтого добрейший Роман Викторович не замечал и замечать не хотел. Нет, он, конечно, знал про Костины пьянки и регулярно устраивал выволочку ему и головомойку тому из местных пастырей, кто поил его до бесчувствия, но мысль о том, что Костя просто не годится для сельской жизни, в голове у него не умещалась. Костя ведь был деревенским парнем, вологодским ковбоемотчего бы ему и здесь не прижиться? А то, что Неверову и под Вологдой не усиделось, это владыка почему-то игнорировал.
Деревня Хоробров стояла среди других особняком. Нет, и здесь люди вместо «здравствуйте» говорили «слава Йсу», и здесь хранили святую воду с последнего Водохреща и сухие травы с последней Троицы, что, согласитесь, никаким законом не возбраняется, но здесь не было церквини старинной, ни современной, никакой. И местные жители не ехали и не шли, принарядившись, в те деревни, где церкви были, а собирались в местной же школе. Каковую местная милиция в это время обходила десятой дорогой, чтобы случайно не увидеть лишнего.
Антона восхищало то, как среди всего этого быстро и ловко научился ориентироваться Андрей. Чужак же чужаком, да еще и по речи заметен, а встал, вроси всех по именам знает, и у кого что болит и отвечают же ему. Не как здешнему, но как почти своему. Этому нужно было учиться, и Антон училсявсему, сразу.
В общем, очень насыщенной оказалась неделя А утром воскресенья Антона разбудили топотня, возня и какие-то странные звуки: бух бух бац ДЫЩ!
Антон сел, расстегнул спальник, продрал кое-как вежды и высунулся в соседнюю комнату. Нас что, наконец-то местные бить пришли? подумал он спросонья.
Нет, там были не местные. Там наматывали медленные круги друг против друга Костя и Андрей. Оба голые до пояса, оба в боксерских перчатках. Из-за перчаток звуки и разнились между собой: глухое «бух» получалось, когда удар приходился в блокирующую руку, чуть более звонкое «бац»когда он приходился в перчатку, а «дыщ!» обозначало попадание в корпус. Антон заметил, что Костя почти не задействует левую.
На чем я теперь держусь, тихо сказал Костя, наступая (бух-бух, бац-бац!), так это на том, что Бог есть любовь.
Если это любовь, назад Андрею отступать было некуда, и он отходил по кругу влево, прощупывая (бац-бац!) Костину оборону, то с моим пониманием любви это ничего общего не имеет. Доброе утро, Антон
Ну и почему это (бац-бац!) меня должно парить? Ты спросил, как я это (бух!) ощущаю. Вот так и ощущаю!
Бац-бац-бух-ДЫЩ! Костя согнулся пополам и задышал ртом.
Извини. Андрей тронул его за плечо.
Ничего. Сам брюхо запустил. Костя, морщась, выпрямился. Доброе утро, Тоха.
Воскресным утром нет ничего лучше мордобоя. Антон изобразил жизнерадостную улыбку. Мы в школу идем или нет?
Сейчас только восемь. Андрей вытер пот. Служба в одиннадцать. Продолжим?
Костя поднял руки, прикрывая голову и корпус, попружинил на носках, поманил Андрея перчаткой. Тот начал атаку. Бух-бух, бац-бац-бух-ДЫЩ!
Андрей блок-то поставил, но уйти не успел, так что оказался в углу вместе с блоком. Теперь уже он упал на колено, часто дыша через рот.
Я рану задел? обеспокоенно спросил Костя.
Нет, выдохнул Андрей. Но мне туда отдалось.
Епрст рановато тебе спарринговать все-таки. Священник протянул террористу руку. А с лицом у тебя что?
Антон был уверен, что Костя и раньше это заметил, но стеснялся спросить.
На мотоцикле покатался неудачно.
В Зальцбурге?
Андрей поднял на него глаза и покачал головой.
Все-то вы знаете, везде-то вы побывали
Это правда, что ты отца Януша просил послать с тобой священника?
Да. Только он не хочет, и незачем к этому возвращаться.
Костя потер перчаткой бороду и спросил:
А если бы я пошел?
Террорист слегка выпятил нижнюю губу.
Ты серьезно?
Костя немного рассеянно кивнул.
А тебя отпустят?
Без особой радости, признался Костя. Но куда они денутся? Я же не раб галерный.
Ты подумай как следует. Католикам терять нечего, они и так на нелегалке. А ты ты просто жизнь свою перечеркнешь, и все.
Это моя жизнь. Что с ней делатья сам решаю. А думал я три недели. Сколько вы еще здесь пробудете?
До полнолуния самое меньшеея Игорю пообещал. Ты, кстати, зря к нему не заходишь, он о тебе спрашивал.
Зайду на днях, буркнул Костя.
А чего откладывать. Андрей снял перчатки, взял со стула чистую майку, чтобы идти в душ. Вот сполоснемся и двинем прямо сейчас.
Если судить по тому, что брат гвардиан называл садом, в тихом омуте у Михаила должны были водиться не черти, а какие-то их предпредыдущие еще кистеперые разновидности. Антону состояние и настроение растительности живо напоминало картинку из учебника биологии«папоротники, хвощи и плауны». Хотя на самом деле хвощей и плаунов на участке не имелось, а вот роскошный папоротникхоть сейчас заводи для него ночь Ивана Купалырос прямо посреди малинника, и бешеная, на голову выше Цумэ, гвардианова малина почему-то его не глушила. Между деревьями тянулись, развеваясь, какие-то длинные плети и метелки, стелились эпических размеров лопухикорни у них оказались не просто съедобными, но и вкусными, а розовую черешню от белой отделял непроходимый барьер из высаженных вперемешку и разросшихся кустов смородины (сказал Игорь) и крыжовника (узнал сам). Отличить розовую черешню от белой было очень просто. Розовая стояла в розовом дыму, а белаяв светло-желтом. А вот запаха черешни было не различить. Из-за мягкой и в меру снежной зимы весна выдалась ранней и теплойи на неделю раньше положенного зацвела высаженная некогда по периметру сада вишня, и сад улетал к небу, а в центре, почти рядом со сторожкой стояли углом три старые, но еще никак не дряхлые вишни-«склянки»огромные шарообразные розовые кроны. А сирень вокруг здания еще не зацвела, и это было правильно, потому что отойдет вишня, отойдет слива и наступит время сирени и жасмина.