Эней дождался, пока прогрохочет декоративный трамвайчик.
Оба зеленые, как тот каштан. Он кивнул на молодое деревце. Гренада поместила нас в свою квартиру. Живем кучей. Хуже и придумать ничего нельзя. На подготовкуменьше месяца. Думаю, кто-то хочет, чтобы мы тут с треском провалились. Кому проект «Крысолов» поперек глотки.
Ростбиф шагов десять молчал, и Эней понял, что сказал не то.
Хотеть, чтобы мы провалились, ничего другого представить себе не можешь, падаван?
Эней представил себе другоеи сжал губы в приступе мучительной тоски. В то, что все настолько плохо, верить не хотелось.
Я дурак, дядя Миша. Вы, пожалуйста, не очень на меня сердитесь.
Ты не дурак; Андрейша. Ростбиф назвал его так же, как звал отец, и тоска пронзила горло. Ты агнец, и всякое паскудство тебе приходит в голову в последнюю очередь. А я параноик. Мне оно приходит в голову в первую очередь. Надеюсь ошибиться. Очень надеюсь.
Це знають навiть в яслах малi дiти, що лучче перебдiть, нiж недобдiти,хмыкнул Эней. Но почему, дядя Миша?
Возле старинного пассажа «Биг-Бен» свернули с аллеи, взяли мороженое и двинулись в сторону башенки, копирующей лондонские часы. Начало XXI века, мода на повторение знаменитых зданий.
Что вышло, когда мы убрали Литтенхайма и Шеффера? Два месяца толкотни наверхуи новый гауляйтер. Это стоило двух жизней и твоей аварии?
Да, тогда ему сильно повезло, что он вылетел с седла и что мотоцикл не взорвался, что шлем выдержал два первых, самых страшных удара о перегородку, что не треснул позвоночник А дурак Штанце поломался так, что чуть не сел в инвалидную коляску. Но тогда казалось, что игра стоит свеч. Показать, что и они уязвимы. На каком бы уровне ни находились, какой бы ни окружали себя охраной Что у них есть только один способ жить спокойноесли это называется «жить»: забраться поглубже в свои Цитадели и замуровать себя изнутри. Навсегда.
По-моему, да. Моральный эффект.
Я тебя умоляю. Моральный эффект Оглянись.
Срезали путь через торговый пассаж, мимоходом проверив, нет ли хвоста. Его не было. «Оглянись» Ростбифа относилось, впрочем, не к хвосту, а к людям, снующим туда-сюда по хрустальным коридорам, наполняющим кафе на первом этаже и бутикина втором, гуляющим анфиладой сувенирных и книжных лавок. Никому из них не было никакого дела до смерти предыдущего гауляйтера всея Германии, Италии и Австрии, высокого господина Отто фон Литтенхайма.
И горе даже не в этом, Ростбиф щелчком запулил упаковку от мороженого в мусорный бачок, а в том, что информацию о системе охраны Литтенхайма нам слили. Кто? Я задавал штабу этот вопрос. Они не ответили.
Варки жрут друг друга. Мы это всегда знали.
А тебе хочется быть пешкой в их политических играх?
Нет. Потому-то я в проекте «Крысолов».
А проект «Крысолов» на данный моментэто ты, я и двое необстрелянных воробьев. Короче говоря, мне не нравится этот корабль, мне не нравится эта командамне вообще ничего не нравится.
А почему мы тогда не отступим?
Ростбиф скосил на него глаза и промолчал.
У вас есть план, дядя Миша?
Аж два мешка Краткосрочныйбудем делать дело.
Даже если нас все-таки спалили?
Особенно если нас все-таки спалили.
Они миновали пассаж и вышли на проспект Чкалова. Всего в ста метрах громоздился глухой гранитный куб с неописуемым карнизом на фронтоне, с кургузыми колоннами и окнами-бойницами. Над головами прошелестел снитчвокруг этого здания они летали всегда. Екатеринославская Цитадель. Самое уродливое здание Европы. Зеппи Унал, его зальцбургский механик в том деле с Литтенхаймом, клялся, что саарбрюккенский театр еще уродливее, но доказательств так и не предъявил.
Проблема в том, что о пожаре не узнаешь, пока не загоришься. А когда загоришься, будет слишком поздно. Не приведи Юпитер, конечно, чтобы я оказался прав но завтра ты работаешь не снайпером, а в ближнем контакте. И если что-то пойдет не так Ворона нагадит в неположенном месте хотя бы мы сворачиваем лавочку. Взрывпакеты рвутсяя стреляю, ты вступаешь в бой. Я не стреляюты смешиваешься с толпой и уходишь. И еще есть у меня одно предложение
Эней недоуменно посмотрел на наставника и командира.
Ты знаешь, что с Оксаной?
Нет. В горле снова зашевелилась проглоченная когда-то давным-давно колючка.
С ней все в порядке, она замужем и живет здесь, на Северном. Не хочешь поехать и проведать?
Это было что-то неслыханное. Если группу направляли в родной город одного из участников, всякие контакты с родственникамидаже пойти посмотреть издалекастрожайше не рекомендовались. Предполагалось, что родня под наблюдением. Правда, побег Андрея семь лет назад был довольно спонтанным, и вроде удалось исчезнуть бесследно. Но чем черт не шутит.
Не показывайся ей, конечно, уточнил Ростбиф. Просто убедись, что все хорошо. Сегодняшний вечер у тебя свободен.
От пассажа вниз вела широкая, как Ниагарский водопад, лестница, делившаяся на три потокадва выносили людей на улицу, третий впадал в метро. Эней и Ростбиф свернули в сквер.
«Значит, можем и не вернуться. И очень даже можем».
Я написал пару-тройку писем, продолжал Ростбиф. Если все окончится благополучнопожалуйста, вычисти свой почтовый ящик, не заглядывая в него, хорошо?
А если нет? И я буду жив?
Тогда наоборот. Вскрой ящик и поступай по своему усмотрению. Только не действуй сгоряча. Ты к этому склонен
* * *
Малыш лет пяти радостно раскачивался на качелях. В нижней точке он приседал и выталкивал себя вместе с доской вверх, и на его мордашке ясно читались восторг и благоговейный страх полета.
В скверике гуляли пяток мам с детишками разного цвета и калибра, еще один малыш посапывал себе в синей коляске, давая маме возможность спокойно почитать. А у выхода из скверика на аллею сидел на скамейке коротко стриженный парень в кожаной куртке. Он молча и сосредоточенно наблюдал за гуляющими, то и дело заглядываясь на малыша на качелях и его мать.
Энею было больно смотреть на детей в этом возрастееще беспечных, еще не знающих, что им уготовано будущее мясного скота, кормовой базы Что взрослые будут калечить их души, толкая делать карьеру, не желая вырастить агнца и потерять его молодым.
Рослая полноватая молодая женщина смотрела на сына, явно разделяя его восторг. Из-за длинной косы она выглядела младше своих лет, да и одета была в джинсы и джинсовую же куртку. Она стала уже поглядывать на часы и, заметив наконец того, кого ждала, сказала сыну:
Сашенька, папа приехал.
И еле успела придержать качели, потому что малыш, чуть притормозив раскачивающуюся доску, спрыгнул и побежал навстречу приятному молодому человеку в деловом костюме. Тот поймал его и закружил в воздухе.
Ну что, домой пойдем? спросил он, ставя сына на землю.
А как же, степенно ответил тот.
И они пошлиотец, мать и сын, держась за руки, мимо мам и бабушек, мимо коляски, мимо парня в кожаной куртке.
Проходя мимо, она оглянуласьна кого-то он был похож, этот мотострайдер с лицом серьезным и почти детским.
А он так и смотрел им вслед, не в силах отвести взгляд. А потом поднялся и медленно, ссутулившись и сунув руки в карманы куртки, двинулся прочь, в противоположном направлении. Он знал, где они жили, он мог бы пойти следом до самого дома, подняться по широкой лестнице на крыльцо и позвонить в дверь Но он знал, что не сделает этого. И знал, что потом, когда-нибудь он вернется и все-таки увезет ее отсюда, вместе с мужем и сыном, куда-нибудь подальше от варков, от памяти о пустом и страшном доме, от всего Если только найдется в мире такое место.
* * *
Он добрался до «Китайской стены» уже ближе к полуночипотому что пересек Кайдакский мост пешком, глядя на острова Днепра и дыша рекой. В домах на правом берегу загорались окна, в лесополосе под мостом что-то шумно отмечала припозднившаяся компания. Голубоватые редкие фонари едва освещали асфальтовую дорожку. Он не должен был уходить, не должен был ехать на другой конец города и возвращаться пешком так поздно. Не должен был выключать комм и сидеть на скамейке в скверике у станции метро. Не должен был