Я провожаю Эмму домой. Мы оба идем зигзагом по грунтовой дороге, как сухие листья на ветру. Эмма напевает что-то под нос и кружится, вытянув руки в стороны. Когда она закидывает голову, чтобы посмотреть на звезды, спотыкается и ударяется коленом об каменную лестницу, которая ведет к ее дому.
Посмотри, у меня идет кровь! объявляет она почти весело. Нет ничего радостного в том, что она поранилась, но я все равно улыбаюсь.
С тобой все в порядке? спрашиваю я и осматриваю кровь на ее колене.
Она кивает.
Хм Совсем не больно.
Удивительно, что пиво делает с некоторыми, кружит голову и приглушает чувство самосохранения.
Давай, говорю я и протягиваю ей руку, чтобы помочь.
Она легче, чем кажется, так что я нечаянно притягиваю ее к груди. Она стоит здесь, руки лежат на моей груди, и смотрит на меня. Кажется, что все вокруг кружится, все, кроме нее. Это от пива, или ее мир не кружится? Я беру ее руки и обдумываю, должен ли что-то сделать. Но мы просто стоим, переплетя пальцы, и смотрим друг другу в глаза. Где-то хлопает дверь, и мы отрываемся друг от друга.
Н-да, говорит Эмма и убирает прядь волос за ухо. Увидимся утром? Встретимся в больнице?
Конечно, если мы оба этого хотим.
Все в порядке.
Она дарит мне ухмылку, еще один вид улыбки, который я не могу понять. Она кажется растерянной и счастливой одновременно. А затем проскальзывает в дом и закрывает дверь, прежде чем я успеваю пожелать ей доброй ночи.
Глава 8
Следующим утром я просыпаюсь с похмелья и очень слабым. В висках стучит, и во рту пересохло. Постанывая, вылезаю из кровати. Я съедаю немного хлеба, который еле удерживается внутри. Наконец я оставляю попытки что-нибудь съесть и брызгаю водой в лицо. Я сижу за столом, голова на деревянной столешнице, глаза закрыты.
Сделает ли она вид, что ничего не случилось? Вспомнит ли она вообще о той секунде, когда явные чувства проскочили между нами? Я это помню, но, возможно, вся эта магия только в моей голове. Скорее всего, алкоголь ввел меня в заблуждение. Или я чувствую что-то, потому что всегда смотрю на все через чувства. Без чувств я не знаю, что должно меня остановить. Так или иначе, могло ли вчера случиться что-то большее, если бы не хлопнула эта дверь?
Возможно, даже хорошо, что ничего не случилось. Детали и без того затуманились, и границы между реальностью и фантазией утонули в темных уголках моего расстроенного с похмелья мозга. Я охотно вспоминаю время, проведенное с Эммой. И мне нравится, что мои воспоминания настоящие и правдивые. У пива есть одна особенностьпревращать все в слепящую иллюзию.
После очередной успешной попытки съесть хлеб я надеваю чистую одежду и иду на улицу. Я подходу к больнице, где нет никого, кроме Эммы. Она находится в задней части комнаты и проверяет высокие стеллажи, которые вмещали сотни пергаментов.
Доброе утро, ободряюще кричит она, сияя.
Видимо пиво не подействовало на нее как на меня, разрушая действительность.
Доброе утро.
Я опускаюсь на стул и потираю виски. Она протягивает мне отврати-тельно пахнущий пучок трав, который выглядит так, как будто состоит только из сорняков.
Это поможет от головной боли. Моя прошла.
Значит, она все-таки чувствовала себя плохо утром. На вкус трава еще хуже, чем выглядит, но я заставляю себя ее проглотить, и через пару минут головная боль, в самом деле, проходит. По-видимому, я выгляжу гораздо лучше, потому что Эмма плюхается на стул, который стоит напротив меня, и бросает мне один свиток.
Это ее бумаги, объясняет она.
Мне кажется свиток очень маленьким, и я подавленно смотрю на Эм-му.
Больше ничего нет, добавляет она.
Я разворачиваю пергамент, ставлю глиняный стакан на край, чтобы он не свернулся. Эмма и я склоняемся над ним и начинаем читать. Все записиэто длинный список: даты с сопутствующими заметками, которые вносили Картер и разные ее помощники за прошедшие годы. На самом верху стоит имя моей матери, Сары Бурке:
«11 год, 3 января: родилась здоровой. Мать Сильвия Кейн.
14 год, 10 февраля: проведен осмотр из-за сильного кашля.
14 год, 13 февраля: снова из-за кашля проведен осмотр, пациент идет на поправку.
21 год, 14 августа: вследствие падения сломано запястье, наложен гипс.
29 год, 23 июня: родила здорового мальчика (Брейн Везерсби)
30 год, 23 июня: родила больного мальчика (Грей Везерсби), требуется до-полнительный уход.
44 год, 8 ноября: проведен осмотр, высокая температура и кашель.
44 год, 1 декабря: поставлен диагноз воспаления легких.
44 год, 21 декабря: состояние ухудшается, уход на дому.
55 год, 27 декабря: пациент умер».
На этом записи заканчиваются. Ни одна запись не углубляется, нет ни-каких заметок по краям. Я убираю вес с документа, и он сворачивается об-ратно.
Я же сказала: не думаю, что ты что-то найдешь, говорит Эмма уныло. Мы не ведем особенно детальных заметок, только то, что очень важно, что отразится на генеалогическом древе пациента.
О, отличная идея. Можно, я сверю эти данные с моими? И с данными Блейна?
Я не понимаю, что это тебе даст.
Пожалуйста. Это не может быть все.
Эмма вздыхает, но снова подходит к полке и вытаскивает два перга-мента. В пергаменте Блейна стоит только две заметки: о его рождении, как в документах нашей матери, и о его Похищении. В моем же после даты рождения, ровно на год позже, чем у Блейна, еще дюжина заметок. Первые тринадцать документируют посещения на дому, когда я был больной, слабый маленький ребенок. Я читаю следующие заметки, которые описывают мои прошлые посещения больницы из-за ранений на охоте и несчастных случаев, и думаю, насколько Блейн был здоровее меня. Тут Эмма прерывает мои размышления.
Грей? я поднимаю взгляд и вижу, что она сидит за столом Картер. Ты должен это увидеть.
Что это?
Ты что-то сказал о том, чтобы сравнить заметки, и я подумала, что должна проверить пару заметок моей матери.
Она ведет личные заметки?
Ее тетрадь для личных посещений, она поднимает обтянутую кожей книгу, на которой стоит 29 год. Она берет их с собой, вносит всю важную информацию, а затем вносит в пергамент. Так ничего не забывается и не теряется, если в день у нее много визитов до того, как она вернется в больницу.
Супер, давай посмотрим, говорю я.
Эмма медлит и сжимает губы, как будто хочет что-то сказать, но молчит. Она переворачивает страницу и передает, наконец, мне книгу в протянутые руки.
Прочитай это.
Я осторожно беру тетрадь, и когда мой взгляд падает на слова, я внезапно понимаю, почему Эмма так потрясена. Не сразу могу понять слова, которые стоят передо мной: «29 год, 23 июня: на свет появились близнецы (Блейн и Грей Везерсби), оба здоровы».
Я застываю. Трясу головой. Этого не может быть. Какое-то сумасшествие. Я читаю заметку еще раз и встаю на колени, держа книгу в руках. Не могу понять, злюсь я или удивлен. Скорее чувствую себя опустошенным. Потрясенным.
Вероятно, это объясняет очень многое. Почему мы выглядели настолько похожими. Почему у меня было чувство, что часть меня потеряна, когда его забрали. Почему мы могли читать мысли друг друга, прежде чем слова слетали с губ. Это объясняет многое, и я могу это понять. С точностью до мельчайшей детали.
Если это правда, ты просто не мог бы находиться здесь, говорит Эмма. Если вы с Блейном были близнецами, тогда тебе уже восемнадцать, а значит, несколько недель назад ты должен был быть похищен. Вместе с ним.
Я знаю, это часть, которая не имеет смысла, элемент, который я не могу исследовать.
Возможно, эта запись ошибочна, предполагает она.
Почему она должна быть ошибочной? Записала бы твоя мама что-то, что в действительности не происходило?
Нет, соглашается она. Но почему она что-то записывает в свою тетрадь, но по возвращении в больницу вносит в документы Сары что-то совершенно другое?
Не имею понятия.
Ты думаешь, это то, что твоя мама хотела рассказать в письме к Блейну? Что вы близнецы?
Я думаю о последних словах письма, которое уже знаю наизусть после того как читал его снова и снова. «И потому говорю тебе следующее, сынок: ты и твой брат не то, во что я учила вас верить. Грейэто»
Грейэто твой брат-близнец. Должно быть, это так. Идеально подходит. Это и есть ответ, который я искал, тайна, которую прятали от меня. Я понимаю это как факт. Одна мысль охватывает меня и проникает в мозг через каждую клеточку моего тела. Я его близнец и по-прежнему здесьединственный юноша, который после наступления восемнадцатого дня рождения избежал Похищения. Но почему? Потому что мой возраст хранился в тайне?