Толпа. Я продвигаюсь дальше, за витрину с кофе. По привычке затягиваю туже лямки рюкзака. Прикасаюсь к передним и задним карманам джинсов, чтобы убедиться, что ножи на месте, и проверяю карман куртки, где лежит третий нож. Кладу руку на пистолет в другом кармане куртки, но не вытаскиваю его, чтобы не привлекать внимание, и одновременно пытаюсь скрыться, склонившись за витриной.
У меня, отдаваясь в ушах, колотится сердце. В этот момент, когда я так близка к смерти как никогда раньше, мои нервы натянуты как струны. На лбу выступил холодный пот. Руки сводит от напряжения. Все мои чувства обострены. Все вокруг отступает: нет ничего, кроме нее.
Хочется думать, что пистолета достаточно. Ножидля подстраховки, если удастся подобраться поближе, воспользоваться ими сейчас не получится.
Я выглядываю из-за витрины, чтобы увидеть своего Альта.
Она идет по тротуару, смотрит налево, потом направо. Снова налево. Она не прячется, очевидно, она кого-то ищет. Даже не сомневаюсь, что меня.
По мере того, как она приближается, я все еще на распутье, не могу решить, что делать: остаться и закончить все это тем или иным способом? Или сбежать и прожить еще какое-то время? От нерешительности и паники моя рука на пистолете дрожит.
Двадцать метров.
Пятнадцать.
Десять.
Пять.
Я вижу как точно она двигается. Не тратит зря энергию. Не машет бесполезно руками. Никакой разболтанности в походке. Корд был прав. Ее глаза абсолютно холодны. Поразительное, потрясающее, непоколебимое желание выжитьвот такое выражение должно быть в моих глазах.
Три метра.
Она спрятала одну руку под другой, как будто держит что-то наготове. Моя рука в кармане подергивается. От того, что это скорее мышечный спазм, чем контролируемое волей движение, во мне нарастает волна страха. Это меня добивает.
Я не могу.
Не могу.
Не могу.
Я безвольно припала к земле, чувствуя, как меня обдает волной кофейного аромата. Я дышу судорожно и беззвучно. Вот и все, что я могу сделать, чтобы неподвижно затаиться. Кажется, что весь мир покачнулся и исказился, засвидетельствовав мое поражение.
Мой Альт проходит мимо. Мой Альт. Я даю ей уйти. Я застыла от ужаса, снова чувствуя себя ребенком. Ко мне так и не вернулась уверенность, которая была у меня до смерти Люка. Земля уходит у меня из-под ног.
Грубая рука касается меня, от чего я чуть не подпрыгиваю. Палец ложится на курок.
Эй, здесь нельзя прятаться. Это один из тех, кто работает в кофейне. На бирке написано Маркет Стрип Брю, а ниже его имяОтто. Его взгляд жесткий и бесчувственный, как камень.
Иди отсюда, хрипло говорит он. Возня с назначением вредит бизнесу, эта ерунда мне тут не нужна.
Я не мне жаль
Просто вали отсюда побыстрее.
Я бегу по улице в противоположном от нее направлении. Не знаю куда, просто надо идти. Может быть, если двигаться быстрее, то грохот мыслей в голове затихнет. Это был мой шанс и я позорно провалилась. Не только я, но и вся моя семья, все кто имели для меня значение. Те, кто значимы до сих пор.
Я прикидываю свои возможности, рассматривая полку в аптеке, и размышляя, можно ли быть еще большей неудачницей.
Никогда не думала, что так все запущу. Или что оттенков блонд бывает больше, чем три.
Я тяжело вздыхаю и беру коробку с краской, производители которой обещают придать моим волосам оттенок золушка. Так как мои волосы слишком темные, придется их сначала обесцветить, так что я прихватываю и тюбик с кремом для обесцвечивания тоже. И, конечно, ножницы.
Невозможно не заметить предупреждение, висящее на полке: НАПОМИНАЕМ, ЧТО НЕАКТИВИРОВАННЫМ И АКТИВИРОВАННЫМ АЛЬТАМ ЗАПРЕЩЕНО ПОДВЕРГАТЬСЯ ПРОЦЕДУРАМ ПО ВРЕМЕННОМУ ИЛИ ПОСТОЯННОМУ ИЗМЕНЕНИЮ ВНЕШНОСТИ, ПО ВСЕМ ВОПРОСАМ СВЯЗЫВАЙТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, С НАМИ. СОВЕТ
Запрещены следующие процедуры для лица: костные трансплантаты, мышечные имплантаты, татуировки выше шеи. А для активированных так же временные атрибуты: солнцезащитные очки, контактные линзы, пирсинг.
Маникюр допускается, как и неброский макияж, не меняющий тона кожи. Стрижки и окрашивание волос тоже разрешены с тех пор, как Совет решил, что они не меняют лицо Альта до неузнаваемости.
Надеюсь, они ошибаются. Мне нужно стать кем-то, совершенно не похожим на нас.
Денег осталось немного. Но я не собираюсь звонить Кордуэто только докажет, что он прав и я всё ещё убегаю.
По спине бегут мурашки, когда вспоминаю, что видела ее сегодня утром. Она была так близко а я пыталась одурачить себя, думая, что готова к этому.
Расплатившись, я складываю покупки в рюкзак. Все это для того, чтобы дать мне время хоть немного прийти в себя.
У меня не заняло много времени добраться до ближайшей районной станции поездов. Я спускаюсь по лестнице, которая ведет под землю, туда, где расположены общественные туалеты.
В женском туалете грязно, а от проходящих над головой поездов все нещадно трясется каждые пару минут, но для моих целей подойдет. Все, что мне нужноэто вода и раковина.
Пока я отрезаю прядь за прядью свои практически черные волосыцвет, который достался мне частично от смешанных корней моих родителей, частично от родителей моего Альтана меня то и дело бросают любопытные взгляды активированные и не активированные девочки-подростки и женщины, идущие с работы домой. Я не смотрю никому в глаза и, слава богу, мне никто ничего не говорит.
Я сижу в кабинке, закрыв дверь, и, прежде чем нанести краску, выжидаю время положенное для работы осветлителя. Почти ежеминутно все трясется, хлипкие ручки и замки на дверцах кабинок стучат, как расшатанные зубы в зловонном рту.
После, продержав краску, сколько смогла, я сую голову под кран и смываю остатки химического состава. Наблюдая, как вода постепенно становится чистой, я чувствую странную грусть. Как будто я прощаюсь с той Вест Грейер, которая мне не во всем нравилась, но которую я хотя бы понимала, и вынуждена познакомиться с новой Вест, которая мне совершенно не нравится, но у меня нет иного выхода, кроме как принять ее.
Я как загипнотизированная смотрю в зеркало. Не чужая, но уже и не я.
Нет больше черной копны, вместо нее шапка светлых волос, которые на вид и на ощупь как солома. Сухие, хрустящие, ломкие под пальцами и короткие как никогда. Благодаря им мое лицо стирается, становится абсолютно неприметным. Незапоминающимся.
Превосходно.
Снова где-то над головой подходит поезд, только когда металлический грохот удаляется, я слышу плач. Приглушенные всхлипы с другой стороны туалета, отделенной от меня рядом раковин и зеркал.
Женский шепот мягким эхом отражается от плитки и бетона.
Я знаю, но это еще не конец. У нее еще есть время почти до полуночи.
Нет, слишком поздно, слова прерываются рыданиями. Ей не хватит времени, чтобы наверстать то, что она упустила, пока убегала.
Скажи ей, что она все еще может попытаться. Голос первой женщины звучит неуверенно даже для меня. Ты ее мать. Ты должна поговорить с ней.
Она меня не послушает, простонала в слезах мать. Что мне ей сказать? Что ты говорила своей, когда пришла ее очередь?
Пауза.
Только то, что единственный выходстать лучшей. Неважно, каким путем этого добиться.
Она говорит, что из ее Альта получится лучший солдат. Всхлипы теперь становятся тише, пропадают. Потому что, она бы не была так напугана, если бы заслуживала победы.
Я больше не хочу слушать. Горе в голосе матери слишком похоже на скорбь: она знает, что ее дочь вот-вот взорвется, что нельзя исправить тридцать один день уклонения от назначения несколькими часами отчаянной борьбы.
Бросив последний взгляд в зеркало, я закидываю рюкзак за плечи и выбегаю из туалета, проталкиваюсь через очередную волну людей, выходящий из прибывшего поезда. Я ускоряю шаг, как только ступаю на тротуар, стараясь оставить позади эти голоса. Я стараюсь не думать, что бы сказала мне моя мама, если бы была здесь, стала бы она снова вспоминать, как встретила родителей моего Альта.
Это случилось шестнадцать лет назад, в тот день, когда мои родители ездили в лабораторию Совета, чтобы составить мою генетическую картусхему будущего ребенка, которого они собирались завести. Следующей парой, стремившейся завести ребенка, разумеется, были родители моего Альта.