* * *
Не везетили, наоборот, везетэто как посмотреть. Как мне давно, еще в той жизни сказала однажды моя адвокат'Если человек фартовыйто это навсегда. Главноеэто понятьв чем фарт'.
Контузило, уже выходит, в третий раз. И в третий разбез серьезных повреждений шкуры и нутра. Да и вообще, контузия не сильная. Как мне потом, уже в санчасти рассказали, это таки была пушка. Та самая, картечница, фланкирующего огня. Они во всех укреплениях тут есть. Ну и вот в этом, тоже. Мне, выходит, опять повезлоя первый пробежал, и на меня стрелок гашетку и дернул. Те, кто за мной шел, выходит, словили картечиа мне все ерунда, только что оглушило, да по склону дульными газами бросило. Ерунда, так и сказать. Но из строя временно выбылдаже сейчас, как пришел в себятошнит, голова кружится, и звуки то пропадают, то исчезают, то снова не слышно ничего, то громко, как в колодец. Лучше всегослушать рассказы, отвернувшись и тряпкой уши прикрыв. Слышно не все, но так комфортней.
А рассказывал длинный, перемотанный бинтами, драгун. Как взяли и эту линию, после того, как злющие за потерю товарищей огнеметчики в пять секунд изжарили ДОТ с пушкой, как пошли дальше, и рогатки с проволокой разметали огнем артиллерии. Как зачищали погреба и потерныдрагунский ротмистр, потеряв половину людей, приказал пленных не брать вообще, и боезапаса не жалеть. В общемвиктория, в полном виде, как оно есть. Взяли мы таки погребок. Кровью умылися, но взяли. Перевал, сука, наш.
И говорят, пришло подкрепление, и на днях начнется натуральный прорыв. Пришло, правда, мало'полубатальон' пехоты, причем из новых, номерных баронских полков, как бросил случайно услышавший разговоры проходивший мимо драгунский лейтенантеще и из ополченцев, то есть, совсем лайно. И даже приданная им батарея двадцатифунтовых полковых гаубиц не впечатляла. Взвод конных егерей для разведки и подавно. Но, все сходилисьчто это только начало, и основная армия барона на подходеи уж теперьто мы ломанем, 'как кабан в камыши', по выражению одного писателя из прошлой жизни, напрямки, нанося удар в 'мягкое подвздошье Валаша'. Мне так кажетсяэто вряд ли, укрепления свою функцию, пожалуй, выполнили, пусть и не вполнеудержали нас, время выиграли. Хотя, наверное, рассчитывали тут все же на большее. Как ни крутипрорвали мы их образцовопоказательнолюбой Жуков бы позавидовал. Не считаясь с потерями, за считанные дни. Удар, натиск, стремительностьи вот, укрепления наши. Наше всеи почти целая батарея минометов, и несколько орудий, и погребаи даже вот этотбеленый внутри, теплый казематсанчасть.
Вместе с доктором и санитарами, надо заметить. Они так и ходят в валашской форме. Только эмблемы посрезали княжеские с ниха вот знаки различия оставили. И обращаются к лекарю все 'господин батальонлекарь'чин у него, как у доктора Берга. Тут к врачам отношение особоене трогают их. На мое удивление, усатый артиллерист, у которого недавно вытащили осколок из пуза, после традиционного вопроса 'Ты с Севера, что ли?'объяснил, что врачей издавна трогать нельзя. Врачвне войны. Правда, и лечит он всех подряд. А препятствовать семугрех. Причем, так выходит, понятие это не леригиозое, а нравственноену, в плане того, что командира, например, за этот грех, солдаты и прирезать могут ночью. Еще помянул какихто Милосердных, но углубляться не стал. В общем, суть проставрачей тут ценят, и потому санчасть нетронута и персонал цел и невредими нас вполне искренне лечит. За что им и спасибо, собственно.
Хотя, по правдето сказать, мне и обихода никакого не надо, ран серьезных нет, чисто санаторийотлежаться, да в себя прийти. А то штормит, как встанешь, в глазах плыветну, какой с меня вояка? Костылю помогать, кашу варитьтак и то, поди, крупу мимо котла просыплю. В общем, лежать, да в себя приходитьблаго, по себе знаюсути, от силы двоеи буду нормально опять ходить, и слух вернется. А покадаже в уборную под присмотром санитара по стеночке добираюсь.
Ну, вот, в общемлежим мы, слушаем друг друга, известку на сводах, в скудном свете из окошеквентиляции изучаем. И вдруг началось. Забегали все, санитарынаши и валашские, давай таскатьразносить раненых, и ходячие давай перетасовываться. Я, значит, подсобралсяне к добру, думаюне иначе враг обратно подступил. Даже моя длинная винтовка была бы в пору, да нету. Револьвер, хорошо хоть, в карманераз я всего лишь контуженный, так и не раздевали толком. А насчет спереть чего у своегоу барона строговраз пришьют мародерство и шлепнут. Потомувсе при мне. Сумку с гранатами, правда, снялив санчасти не положено, конечно. А вот личные вещиэто личные. Надо будет учесть, гранатку в сухарной сумке принычитьна всякий случай. Пусть будет. Ну, в общем, все равно, занервничал я, пистолет в кармане комбеза нащупал, да и прикидывать стал, как тут лучше действоватьполюбому, придется из этого лазарета выбираться, не положено тут в медучреждениях боевые действия производить. А пока что мне, по правдето говоря, и из каземата этого, не упав, выбраться та еще задачка.
Однако, значить, пока я свою паранойю тешу, процесс идет. Вскоресмотрю явсе возбуждены, но както без опасности. А к нам в каземат, перетащив, да повыгнав прочих, стащили штрафников. Я так понимаювсех, кто раненчеловек сорок и набралось. Выходит, от ротыто мало чего осталось. Среди раненых, кстати, и Варс, и Баргенвторойто легко, но все же. По слухам, командир третьего взвода, после последнего пополнения сформированногои вообще погиб. Получается, остался в роте Кане да с пару десятков человек с обеих взводов, ну может, три десятка. С другой стороныукрепления мы все равно взяли, так чего уж теперь. Все значит, переспрашиваются, делятся счастьем кому, как, и куда прилетело. Тяжелыев углу лежат, причем один вроде как отходити зачем ихто сюда притащили, непонятно.
И тут вдругопа, шик такой прошел, все насторожилисьи тишина. И шаги в галереештомп, штомп. Идут, блин. И драсьте себевот они. Кане, за ним драгунский, вроде как майорвыходит, командир всего этого лупанария. И еще кент какойто, в неясной форме, черной, с золотыми цацками. Все, значит, сразу притихли. Напряглись сразу, а капитан и майор как вошли, по сторонам разошлись, этот чудик вперед выходит. Оглянулся, спросил стоящего в дверях батальонлекаря, мол, все ли здесь, ну и начал.
Высочайшей милостью барона Вергена, за проявленные в боях бесстрашие, доблесть, и верность, по рассмотрению результата боев, особая штрафная рота признается верной своему долгу. Все раненые в боях имеют уменьшение срока вдвое, с зачетом отбытого наказания. Павшие признаны солдатами барона, со всеми вытекающими отсюда выплатами родным если таковые имеются.
По каземату прошел общий вздоходнако, при нынешних раскладах, такая скощухаэто просто здорово, большинство раненных не выйдут в строй до окончания срока. Фактически, амнистия им. Здорово, чего сказать. Правда, вот мне личноот этого не так хорошоято полюбому вскоре в строй годен буду. Можно, конечно, симулироватьно если раскроютто будет печально, так что ну его нафиг. Остается только надеяться, что бои кончились сильные, и есть шанс тихо досидеть срок. А там может все и уляжется? Только все обернулось несколько боком.
Штрафник нумер семнадцать кто? опа, вот и здрасьте еще раз. Чегото както внутре все сдвинулосьруку под плед сунул, ближе к карманулежато, между прочим, оно не так все глазах крутится, нормально в общем, если не дергаться. Но делать нечего, как могу спокойнее, голос подаю:
Я, вашбродь! а самому стремно, аж жуть.
Тут этот, в черном, ко мне продирается, и както странно косясь, скороговоркой зачитывает:
По представлению командира особой штрафной роты капитана Кане, и командира Особого Штурмового Отряда лейтенанта Фаренга, штрафник номер семнадцать, до того рядовой артиллерии Йох Йохан Палич за действия, обеспечившие успех роты, и за личное взятие в плен офицера врага, признается ДОСРОЧНО полностью искупившим штраф, с восстановлением в звании, с отбытием обязательного срока службы в войсках барона, соответственно оставшегося на момент оглашения срока штрафа по каземату прошел эдакий вздох'Уххх!'. А черный, коснув на меня взглядом, чисто как пуганная лошадь, продолжалС правом выбора места службы