Прогнал! Маму родную видеть не захотел. Дела у него, партнеры, встречи, и тут же: Все ты. Чему ты его учил взапуски бегать, веревки кидать? Вот он и стал таким. Меня он давно слушать перестал, а тебя хоть что дельное сказал, вместо сказок своих. Без тебя он был бы другим, совсем другим. Он бы со мной остался. А теперь И зачем я взяла тебя, глупую игрушку, решившую у нас перезимовать. Всё! Кончилась зима, иди, ищи свою страну, бессильно закончила она, вышла во двор, и на исходе душевной муки, швырнула Индейца в мусорный бак.
А когда одумалась, уж поздно было, приехал мусоровоз, забрал бак. Потащил в далекие дали. Долго ехал, потом остановился, развернулся, вытряхнул мусор. Индейца придавило, оторвало левую руку. Не думайте, что игрушки бесчувственны, вот только боль у них иная. Единственной рукой он подтянулся, отпихнул банки и пакеты, и огляделся, не веря своим глазам.
Увидел Индеец яркую луну прожектора, освещавшую окрестные холмы и долы, серебрящиеся в его свете, плеск водопада из прорвавшейся трубы, полноводную реку, отравленную купоросом и величавое сточное озеро. И еще множество игрушек, нашедших здесь свое пристанище, брак с соседнего завода. Дыхание перехватило, голова закружилась. Вот ведь, столько лет искал, а Страна Полночная оказалась рядом, ему самому дойти всего ничего. Да видно только так и оказалось возможным добраться, пройдя все испытания, оказавшись выброшенным теми, кого он любил. Посмотрел в беззвездное небо, шепча слова благодарности за не напрасно пройденный путь. Вздохнул последний раз и улыбнулся.
И уже не почувствовал, как подъехавший бульдозер вломал старую игрушку в грязь.
Из страны Дакотов диких
Племя Оджибуэев жило на самой верхней полке стеклянного шкафа, все одиннадцать человек. Ниже располагались Шошоны, числом восемнадцать, еще ниже, Дакоты, вечно враждовавшие со всеми прочими племенами, несмотря на свою малочисленность, всего-то девять человек в их роду насчитывалось. А на самой нижней полке, возведенной на деревянном шкафчике, жили Команчи, лихое, суровое племя. Их род наиболее многочисленен из всех в шкафу двадцать восемь соплеменников, а еще у них имелись лошади, луки, и даже вигвам у вождя, вечно сидевшего перед костром и вглядывавшегося в пластмассовое пламя. Команчи редко сходились в спорах или ссорах с другими обитателями шкафа и, тем паче, соседних стеллажей, где располагались иные племена: Навахо, Сиу, Апачи, и уж тем более ни словом не перемолвились с чужаками-викингами, прибывшими невесть когда и непонятно зачем на их земли, в комнату, заполненную индейскими племенами. Впрочем, те тоже держались особняком, все двадцать, крутились подле драккара и если и встречались с кем-то из индейцев, то только на ничейной территории, на голом кафельном полу комнаты, где устраивались либо состязания, либо сражения, либо празднества всеми вместе или отдельно. Дакоты больше других походили на белолицых пришлецов, ибо тоже редко спускались на общие празднества, не участвовали в песнопениях и схватках, и если решались на кого напасть, то делали это, презирая обычаи прочих народов, приходили непрошенными в гости, вторгались на чужие земли, уводя кого-то в полон до самого конца ночи, когда игрушки оживают, пусть даже лишенные возможности к дневным играм, что дают им силу, успокоение и возможность проявить себя.
Увы, владетелем всех племен являлся не мальчик, не подросток и не младенец. Взрослый Мужчина покупал и собирал индейцев и расставлял их по шкафам, изредка заходя в эту комнату и молча любуясь на свои сокровища, изредка протирая фигурки. Называл он себя неведомым словом Коллекционер, а потому все игрушки в комнате, почитая своего скучного, но трепетно взиравшего на индейцев хозяина, потихоньку привыкли к этому чудному поименованию и старались называть Мужчину именно так. Не у всех получалось, а некоторые и вовсе звали Коллекционера Высокий речь, конечно, идет о Дакотах. Но что с них взять, ведь если даже сам Гитчи Манито могучий, Владыка Жизни и создатель мира, позвал их на Совет последними, а всем прочим племенам прошлось долго ждать этих дикарей, чтоб принять из рук бога трубку мира.
Давно ж это было. В другое время и других местах, оставшихся в легендах, передаваемых из уст в уста на празднествах, на сборищах, там, внизу на кафельном полу, или как его называли все, в Холодной долине. Во время таких сборов индейские шаманы и вожди пересказывали соплеменникам, а равно игрушкам других племен, истории о Создателе Жизни, о Гайавате, его матери Веноне, погубленной подлым властителем Западного ветра и отцом Гайаваты Мэджекивисом. О Миннегаге, жене Гайтаваты, о верных соратниках: могучем Квазинде и ловком Чайбайабосе, и многих других, что жили в те давнопрошедшие времена и помнили истории великих побед и сокрушительных поражений, возвышений и ухода в небытие посланца звезд. Даже Викинги приходили слушать сказания, не пытаясь поведать о своих, хоть и немало их было о Всеотце Одине, о его сыне Торе и коварном Локи но нет. Молча являлись мореходы и выслушивали сказания северных ветров и холодных ночей. А затем тихо растворялись в предрассветных тенях. И только Оджибуэи сидели до самого света.
И последним из них уходил самый молодой в племени. Юный индеец носил всего одно вороново перо в волосах, что означало начало его долгого пути к познанию мира, а потому первым, после вождя, конечно, приходил он на празднества, и уходил последним, впитывая каждое слово, произнесенное шаманами и волхвователями. Он искал мудрости и силы, умений и выносливости, ведь его путь только начинался, и потому вождь прозвал его Младшим. А еще молодой воин немного стыдился того, что во время ночного бдения его увели в полон Дакоты; да, товарищи быстро отбили его, больше того, простили неопытность, но именно это прощение, данное, как ему казалось, свысока прожитых лет, и делало молодого человека в глазах других членов рода слабым несмышленышем, которому постигать умения старших все время томления на стеклянной полке, которое, кажется, никогда не закончится.
Может быть, еще поэтому его так легко отбили у Дакотов, что игрушки никогда не использовались Коллекционером по назначению. Индейцы не знали даже, есть ли в доме другая живая душа, более молодая, нежели их хозяин, и более живая, чем он. Охотно дарившая бы им часть своей силы, и сама постигавшая в ответ ловкость, мудрость и проницательность племен, с которыми она бы играла. Но дом оставался тих, как в глухую полночь, и только изредка, раз в несколько дней к ним приходил сам Коллекционер, любуясь своим собранием.
Пока однажды вместе с ним не прибыл еще один человек. Пришедший оказался коллегой по собирательству. Он долго разглядывал собранные племена, особо отметив Навахо, и потом вдруг, уже перейдя к Викингам, вдруг вернулся, встав перед стеклянным шкафом и сперва смотрел на Дакотов, затем на Оджибуэев, и снова переводил взгляд с тех на других. А после что-то шепнул Коллекционеру. Тот даже плечами передернул.
Да не может быть, наконец, порвал тот скопившуюся за долгие месяцы молчания тишину. Вы в этом уверены?
Пришедший молча открыл шкаф, вынул фигурку Младшего и перевернув ее весьма ловко, показал на щиколотку. А затем ту же манипуляцию проделал с одним из Дакотов, именно тем, кто так ловко и легко, зажав рот рукой юноши, охранявшего покой своих товарищей, уволок его с полки. И показал Коллекционеру надписи. Хозяин молча кивнул, лицо его выражало растерянность.
Никогда бы не подумал произнес он упавшим голосом. Значит, Оджибуэев получается некомплект? Я купил всех у старого хозяина магазина игрушек.
Возможно, он тоже не знал об этом. У меня есть справочник. В вашей коллекции только Шошоны и Навахо являют собой законченные собрания. А Дакотов должно быть двенадцать. Как и Оджибуэев. Если хотите, я покажу вам свою книгу.
Буду признателен. Знаете. потерянно произнес Коллекционер, я ведь так и не смог найти полного описания этих игрушек. Уж больно давно они были произведены.
Другая страна, другое время, начал успокаивать его гость и с этим буквально вывел из комнаты. Больше разговора меж ними никто не слышал, а когда Коллекционер вернулся, поздно вечером, в довольно растрепанных чувствах, он молча переставил Младшего к Дакотам и с тем снова покинул комнату. Впервые за долгие годы заточения индейцы дважды за один день видели своего хозяина.