Сегодня со мной отправился в дежурство Тезвин один из парней, что вместе с Менгором нашли меня тогда на берегу. Он был дружелюбным и неболтливым малым, этот Тезвин и нас в последствии часто станут ставить дежурить в паре, мы здорово сработаемся но это будет позже. Пока что для меня его лицо было был малознакомым, но не совсем чужим, а я для него, судя по всему, являл весомый источник любопытства.
Тез был темно-рус, ростом пониже меня и малопримечателен с виду лицо спокойное, если не сказать сонное, глаза вроде как даже не смотрят на собеседника, губы строго сжаты. Но неприветливым или сердитым он не кажется такому бы в разведку, подумал я уверенно. Если не всматриваться внимательно, так и не увидишь, что за полусонными серыми глазами взгляд цепкий, как орлиные когти.
Грозу надует скоро. Покружило-покружило давешний шторм, да снова к нашим берегам гонит, Тезвин сощурился в горизонт.
Мы стояли на стенах, посматривали на дороги, бегущие песчаным шелком лент прочь от города.
Авось выдохся уже. Шторм-то, заметил я.
Да хорошо бы, Тез пожал плечами тогда. Только гроза точно будет. Надеюсь, обойдется без еще кораблей на камнях! Мало кто еще окажется таков, как ты Счастливчик!
Я засмеялся прозвище, походя прилепленное Менгором, явно собиралось стать моим вторым именем. Я не был в особенном восторге, но возражать не стал что же, может, судьбе виднее.
Я снова окинул взглядом округу: и небо, баюкающее в себе грядущую грозу густая синь у горизонта, густые высокие шапки облаков, где белизна и индиго перемежают друг друга; и сухие покуда светлые полотна дорог, прорезающие зелень луговин, полей, перелесков сквозь густую зелень садов за городом они текут, ныряют и петляют, ползут по ним пятна облаков; и роскошь тех самых садов о, как они, верно, цветут по весне! Да и сейчас, в первой половине лета, тоже приятно взглянуть вон яблони, их кроны круглы, и они точно прячут в листве плоды, что еще не налились. А над вишнями машут шестами мальчишки гоняют птиц. От вишен ломятся прилавки на рынке, год нынче изобилен и чтоб изобилие это тянулось дольше, мелькают привязанные к шестам обрывки тряпок и платков.
Мир вокруг был прекрасен я смотрел сейчас на него так, как будто долгие годы сидел в подземельях. На все на птиц и шесты, сады и облака, дороги и дальние поля, перелески и синюю полоску горизонта, за которым а что за которым?
Дорога на Наран, я ткнул открытой ладонью в сторону одну из лент на пути.
Ага, Тез согласился со скучающей ленцой.
А я через миг едва не подскочил на месте, осознав, что только что произошло. Я вспомнил! Название! Вспомнил название и место!
Погоди, так ты что-то помнишь? Тезвин понял, отчего я рывком подался вперед, приник к зубцу стены, сильно свесившись через край, и прикипел взглядом к расстилающейся впереди панораме.
Я не знаю. Я не знал, что это дорога на Наран, пока не сказал этого. И ты подтвердил, и значит я правда помню! Я ликовал.
Отлично же! напарник ободряюще улыбнулся. Ну вот, а говорил
Но, кажется, это все, я погасил свою радость, когда на попытку выдрать из-под темного полога забвения еще что-то память вновь ответила молчанием. Например, вот что там? Я не знаю.
Я махнул рукой в противоположном от самой южной ленты дороги на Наран направлении.
Горы? предположил я.
Верно. Аскалонские горы, кивнул Тезвин. А говорил!
Я просто угадал. Там густая синева и оттуда тянет холодным ветром который день. Горы. На севере всегда положено быть горам, я пожал плечами. Разве нет?
Если ты вырос в Этене, то да, Тезвин кивнул. Ты здешний, Рудольф?
А похож?
Похож.
Наверное. Может быть. Я не помню детства ты знаешь, не то что бы совсем. Но ворованные яблоки из чужого сада и пригоршни спелых слив по осени, верно, были в жизни каждого мальчишки!
Тезвин усмехнулся:
Да уж, не густо. А вот у меня в детстве была собака такой здоровенный черно-подпалый кобель с рыжими бровями, я его звал Тангу
Нет, собаки у меня не было, с сожалением отозвался я. Почему-то мне сделалось неприятно говорить об этом, ветру одному ведомо, почему.
Разговор увял вовсе, когда я, заметив вдали на одной из дорог повозку, постучал в медный блин, вделанный в пол, пяткой копейного древка. Внизу, на ближайших воротах, услышат, и будут готовы к гостям. Всего-то торговая повозка селянин с возком ранней капусты и прочей нехитрой снеди, уплатил малую монетку и отправился дальше, но я отчего-то прилип взглядом к этой простой сценке и наблюдал за собравшимися внизу так, точно от их поведения зависела моя жизнь. Как поселянин нестарый еще человек кивает соломенной шляпой на слова старшего на воротах, как неспешно передает им положенную плату, как машет рукой куда-то себе за спину, наверняка рассказывая некую новость, как один из стражей спрашивает что-то и приезжий снова кивает, а на второй вопрос уже отрицательно качает головой, как взбирается обратно на возок и правит своей серой некрупной лошадью Может, я пытался вспомнить еще что-то, да только ничего особого так и не вспомнил.
Махнул рукой, снова поглядел дорога на Наран. Горы к северу если ты вырос в Этене, то они обязаны там быть, непременно.
Тезвин, позвал я.
Можно просто Тез, отозвался он.
Расскажи про свою собаку. Про детство, про город. Или или вообще про что угодно. Я же почти ничего не знаю, только вот как себе подобных бить чем потяжелее, я тряхнул копьем.
Мне здорово надоело играть в засланного шпиона в, судя по всему, действительно родном мне краю, и решительно взялся это исправлять.
Давно бы так, Тез улыбнулся и принялся рассказывать, а я внимательно слушал. Это будет не первое и не последнее наше такое дежурство.
В одиночку я выйду на улицы или на стену еще ох как не скоро. Но когда этот день настанет, я буду твердо уверен я действительно этенец. Это мой дом. И я в него вернулся.
Я, Рудольф, и на самом деле Счастливчик.
Глава 2. «Вы меня помните?»
Д'Лагрена, пусть и не сразу, но стал моим домом, даже если никогда ими не был раньше я так и не смог решить, а уж тем более вспомнить, прав ли я в этом своем желании называть этенский древний городок родиной.
Все говорило за это мне было просто и понятно почти все, что происходило вокруг, люди и мои соотечественники были таковы, как я обычно представлял себе, я занимался тем, что умел, и умел неплохо. У меня появились друзья Тез и Менгор, Энер и Нан, такие же стражники, как и я.
У меня было все, наверное кроме прошлого. Меня никто не помнил. Никто не знал, кто таков Рудольф-мечник, никто так и не узнал моего лица ни в Д'Лагрена, ни в тех соседних поселениях, когда я наконец выбрался из серых надежных стен древней крепости на побережье.
Я поначалу часто спрашивал горожан помнит ли кто-то меня? Мое имя, мое лицо?
Со временем перестал ответы не отличались разнообразием. Собеседники обычно честно пытались мне помочь, но помощь их обычно заканчивалась на чем-то вроде «имя-то знакомое, знаешь, но оно не так часто встречается у нас. Если бы я лично знавал какого-то Рудольфа, я бы запомнил» или «прости, но я не был знаком с тобой раньше, я бы помнил, обличье-то у тебя, господин стражник, не из тех, что легко спутать с другими. Я думал, ты из Корту приехал, разве нет?» Итак, я ничего и не узнал.
Что касается внешности не знаю, не знаю, самому мне судить сложно всю жизнь я полагал себя обыкновенным. Но здесь я уже трижды услышал, что внешность у меня вполне себе запоминающаяся, и не видел причин моим собеседникам меня обманывать. Даже Менгор подтвердил если бы у меня были близкие знакомцы, они бы вспомнили меня. А жить в городе, не заведя таковых, все же сложнопредставимо. Ответ был очевиден.
Наверное, я только собирался к вам перебраться, сказал тогда я. Ну что же, я выполнил свою задумку, пусть и таким странным образом.
Город принял меня не тем, кто вынырнул из моря с пустой памятью, но тем, кем я стал уже здесь стражником Рудольфом, мечником, любителем старых стихов, верным товарищем для новых друзей. И, по словам тех самых друзей, настоящим Счастливчиком.