Румяна приободрилась и зачастила:
Вот и нагрянули всей толпой. Будем, мол, власть князя укреплять. Через нового владыку, да. Старых, то есть, топтать и отменивать
Отменять, поправила младшая.
И ну отменять в наших цветах! Рвали, топтали, швыряли. Ясенек, бедный, лаялнадрывался его пинали! По круглым щекам Румяны скатились слезинки.
Два раза пнули. Самый старший и младший, уточнила Карина.
Помолчи, умная! вмешалась мать. Обе языки придержите!
Она повернулась к сыну, но вдруг отчего-то смутилась, спрятала руки на колени, под вышитый фартук. Лих успел заметить, что руки исцарапаны, на костяшкахссадины. Неужто мать дралась с дурными мальчишками?!
А вы что? спросил он, наливаясь медленной яростью.
Мы их водой обливали, сообщила Карина. Прямо из колодца. Бабушка кнутом стегала и крапивой. Но они не боялись. Хохотали и
Помолчи! оборвала мать и поднялась с лавки. Пришли и ушли. А цветы новые вырастут. Лишек, обедать будешь?
Буду. Огневичами. Сейчас пойду и вразумлю поганцев. А после разумными пообедаю.
Сестрицы захихикали, и даже бабка Люта усмехнулась. Однако мать сверкнула глазами, уперла руки в крутые бока:
Никуда не пойдешь!
Пойду.
Ты слыхал, что мать сказала? Не пойдешь!
Пусть идет, впервые поддержала внука Лютая бабка.
Если б не пил он сегодня сладкий огонь и не бегал сквозь дождь, то и не понял бы, почему бабка на его стороне. А так смекнул: она думает, что в Малых Смешанах ему наваляют как должно; станет Лих тише да покладистей. Ох, хитрая! А мать испугалась, что сына прибьют.
Пойду, сказал он, зная, что лупить мальчишек не будет, а потолкует с их отцом и дедом.
Встал с лавкивысокий, сильный, непривычно гибкий и ловкий.
Песик Ясный тявкнул из-под стола: куда, мол, хозяин, на ночь глядя?
А мать метнулась вон из горницы, загремела чем-то на веранде. Лих ожидал: взяла коромысло, чтобы дать в лоб непокорному, и приготовился отбить удар. Однако едва шагнул через порог, как в лицо шарахнуло водой.
Сестры в горнице завизжали.
Сказано: дома сидеть! прикрикнула мать, отставляя пустое ведро.
Лих потряс головой, слизнул воду с губ. Вода в их колодце вкуснющая, но холоднаясмерть.
Мать, зачем ты?
Она лишь кулаком погрозилаисцарапанным, в ссадинах.
Лих побрел к себе, оставляя мокрый след. Одежда холодила тело, и оно становилось медленным и неуклюжим.
В комнате, не зажигая свет, он плюхнулся на лавку под окном, стянул липкую рубаху. Отстегнул нож с пояса. Руки едва шевелятся. А надо еще разуться и выбраться из мокрых, намертво прилипших штанов. Это уже не по силам. Лих сидел под открытым окном, растерянный, уничтоженный. Снаружи тянуло вечерней прохладой, и его передергивало, от ног вверх ползла ноющая боль.
На что, к хорям, такая жизнь?! Не зря, видно, мать с отцом дали имечко: Лихолет. Не так много лихих лет прожил, а уже тошно. Семью защитить не смог, до обидчиков не добрался, ручей и тот не одолел. Наказание, а не жизнь.
Лих потер слепнущие от холода глаза. Мог бызаплакал; но на трезвую голову плакать он не умел. Вот коли хватить крепкой браги, перед тем не поев, тогда что-то в Лихе меняется, и камень, из которого он сделан, превращается в мягкую глину. Тогда поселяется в душе пьяная радость, и умиление, и жалость к себе, и любовь ко всем девкам, что есть их в обоих Смешанах. Так бы и расцеловал каждую, да притиснул в укромном углу. Не обидел быобласкал. А коли к девкам нельзяМарийка обидится! так хоть всплакнуть можно себе в удовольствие. Слезы наружу и гнать не надосами из глаз с охотой катятся Лих терпеть не мог себя пьяного, потому в рот не брал ни брагу, ни пиво, ни медовуху.
В комнату заглянула сестрица Румяна:
Лишек, иди обедать. Мамка зовет. А наутро будем цветы поправлять, лады?
Лих промолчал. Занемевшими губами не ответишь по-человечески, незачем и стараться.
Лишек! строго окликнула сестрица и, не дождавшись ответа, ушла. Лих не идет, доложила она где-то. Есть не хочет.
И эту-то дурищу бабка Люта кличет умницей, каких свет не видывал. Тьфу.
Цепляясь одной рукой за подоконник, другойза лавку, Лих повернулся к окну, чтобы глянуть, как там разоренный цветник. В сумерках ничего не различилсловно серые тряпки накиданы на земле. Лих разглядел только забор: ровная светлая полоса. За ним липы стоят, скрывают дома ближайших соседей. И еще одно Лих увидел, смутное и непонятное. Над забором, на темном фоне лип, безмолвно плыло нечто белое, двухголовое. Лих сказал бы: всадник на лошади, да стука копыт совсем не слыхать. Лишь звякнула цепь, как уже было сегодня.
Эй! позвал он чуть слышно. Собрался с силами. Громче: Эй, кто ты?
Белый двухголовец проплыл над забором и исчез.
Глава 2
Наутро стали выяснять: кто раньше света поднялся и прибрался в цветнике? Собрал поломанное, подвязал помятое. Румяна с Кариной и хотели бы похвалиться, но их мать позже всех добудилась. Бабка Люта? У той с вечера в спину вступило, она по клумбам не ползалане могла. Неужто Лих? Нет: в мокрый цветник он бы до восхода не вылез. Его туда палкой не выгонишь! Ну, не мать же, в самом-то деле. Ей чтозабот других нет, кроме как ночью в собственном цветнике тайком шастать? Так и не выяснили.
Лих не стал рассказывать про вчерашнее, чтобы никого зря не пугать. И потихоньку улизнул с огорода, где сестры принялись полоть гряды с зеленью, а Лиха ожидали расплодившиеся улитки. Собирать ихне женское дело, сестрицы от одного вида жирных рогатых тварей визжат. Правда, бабка Люта улиток собирает и давит с удовольствием, но ведь ей в спину вступило, бабка лежит да охает. Поэтому она не видела, как Лих улизнул.
Он двинулся к колдуну. Расспросить надо про каменицу да про стеклянное-белое, цепью звякающее. И заодно посоветоваться, как вообще быть. Нужен, очень нужен Лиху добрый совет.
Его дом стоял на окраине, а дом Марияеще дальше, за ореховой рощей. Жил колдун на особицу, в дела сельчан без нужды не вмешивался, помогал людям охотно, сам о помощи не просил. Колдунон и есть колдун, зачем ему человеческая подмога?
Лих шагал по проселку, радуясь ясному небу и теплому солнышку. Вдоль проселка стояли клены, в тени на траве еще лежала роса. Лиху она была не страшна: он надел башмаки. Правда, они сырые после вчерашнего, да это не беда. Главноедождя нет. Вот он и радовался.
На дорогу выступил белый конь. Чудной: сам ростом не вышел, а грива и хвостдо земли; ноги тонкие, как у жеребенка; глаза большущие, черные и блестят. И сам блестит, будто из стекла сделан. А конского запаха нет, и мухи с оводами над мордой не вьются. Чисто игрушка, большая да бестолковая. Того и гляди, побьется-поломается.
Коняшка остановился, прядая ушами. Лишь тут изумленный Лих заметил, что на спине у конявсадник. Белый плащ шит серебромне богато, едва-едва узором сбрызнут. Штаны с камзолом, или как там оно у господ называется, тоже белые; и даже сапоги из тисненой кожи белоснежные, ничуть не замаранные. А вокруг пояса стальная цепь намотана, свободным концом достает до колена.
Как же тонконогое стеклянное чудо еще и наездника держит?
Приветствую вас, господин Лихолет, звонко сказал всадник.
Лих решил, что его хотят оскорбить. Затем подумал, что насмехаются. Потом пришло в голову, что это не всадник, а переодетая всадница, и следует быть повежливей. Мало ли, для какой надобности знатная дама парнем прикидывается.
Здравствуй, гос Он чуть не ляпнул: «госпожа», но спохватился: господин хороший.
Пожалуй, все-таки и впрямь господин.
Молодой. Очень пригожий. На кой хорь такая красота, когда парня за девку можно принять? В тонком, гордом лицени кровинки, сквозь кожу на лбу жилки просвечивают. Белые волосы серебряным шнуром прихвачены, чтоб в глаза не лезли. Темные брови точно мастером нарисованы, на верхней губесветлый пушок пробивающихся усов. А глаза у незнакомца серые, как дождевая туча, и смотрят жестко и холодно. Впрочем, чудной пришелец глядел не на Лиха, а на проселок у него за спиной. Лих обернулся посмотреть, кто там есть. Проселок был пуст, одни клены по сторонам стояли.
За тобой никто не увязался? огорошил чужак вопросом.