Он поклонился каменице, прощаясь. И лишь сейчас расслышал, как свистит в кронах ветер, как стучат падающие шишки. Небо было темным, будто к ночи. Надо поспешать.
Лих начал спускаться по крутому склону гряды, стараясь не поскользнуться. Грохнешься туткостей не соберешь. А с собственными ногами Лих, известное дело, не дружит. Частенько подводят они хозяина: запнутся обо что-нибудь, оступятся, а то бредут еле-еле, когда надо спешить. Да уж, справный муженек достанется Марийке! Лих улыбнулся, придерживаясь рукой за коряжину и тщательно выбирая, куда ставить ногу. Это он сейчас неуклюжий да медленный. А рядом с Марийкойсовсем другой человек. И проворство в нем появляется, и небывалая ловкость, и прыть. Он даже бегать может не хуже Марийки, а уж она-тобыстрокрылая ласточка, ее словно ветром несет
Зашлепали редкие капли. Хоть бы дала проклятая туча через ручей переправиться, а там бы и проливаласьтак нет же, не дотерпела.
Между сосен что-то мелькнулобелое, блестящее. Лих заметил краем глаза, но рассмотреть не успел. Повернулся. Ничего нет. Тьфу, пропасть. Полдня всякая ерунда чудится.
Ах, хорь! Нога поехала на сухой ветке, Лих покачнулсяи грохнулся на спину, покатился вниз. Благо, невысоко, уж почти спустился.
Он сел, потер затылок. К счастью, затылок крепкий, с одного падения не проломишь. Лих поднялся, сдерживаясь, чтобы не обругать дурную ветку. Все ж таки она в ведомстве Лесного-Дарящего; негоже сердить владыку.
На голову шлепнулась тяжелая капля, другая угодила в плечо. Лих заспешил под дубы на краю болотины. Надо укрыться и переждать. Тучи с гор надолго не задерживаются, неизменно улетают дальше.
Капли мрачно лупили по листьям. Лих прислонился к корявому стволу, погладил его, как родного.
Почудилось: неподалеку брякнул металл. Лих повертел головой, выглянул из-за дуба. Ничего не видать. Однако снова ясно услышалось: звяк металлической цепи.
Эй, кто здесь?
Разбойники, что ли, к нему подбираются, думают цепью сковать, рабом сделать? Экая чушь. Отродясь в здешних краях разбойников не водилось. Откуда им взяться, коли за порядком следят владыки всего сущего? Да ведь болтали княжьи гонцы: кончилась сила древних владык, новый в силу вошел. Тот, что один за всех теперь будет. Видать, князю новый владыкапокровитель отменный, и всякие безобразия ему по душе. Может, оттого и разбойники завелись?
Лих нашарил на поясе нож, сжал рукоять. Нож-то славный, отцом даренный, да проку что? Кулаками махать Лих горазд, и то не быстро, а ножом только игрушки для сестриц вырезать умеет. Людей резать он не мастак.
В кронах пронесся ветер, и кто-то шепнул: «В твоем домебеда!» Лих ясно расслышал, не обманулся.
Он бросился бежать. Тяжко топал в своих башмаках, чавкал по сырой болотине. По лицу хлестали мокрые листья, сверху сыпались частые каплине замечал. Скорей, скорей!
Не успеть. Что бы ни стряслосьникак не поспеть, не помочь, не спасти. Все равно надо бежать что есть сил. К тем, кто останется. Кто встретит его на порогев слезах ли, в крови. Скорей!
Обрушился ливень. Мощные струи ударили по кронам дубов, с потерями пробились сквозь листья, посыпались густой капелью. Лих уже вымок до нитки, но было не до того, и он мчался сквозь дождь, словно посуху.
Вот и остатки мостка. Вода рябая от капель. Не помедлив, Лих кинулся в ручей, думал миновать в три прыжка. Ноги увязли в глине. Затем попались лежащие под водой скользкие бревна. Лих запутался в них, потерял равновесиеи бухнулся в ледяную воду плашмя. С головой окунулся, хлебнул отвратительной едкой дряни. Нет, показалось; всего лишь вода. Но какая холодная! Он приподнялся, руками опираясь в дно, глотнул воздуха. Руки разъезжались в жидкой глине. Лих попытался встать. Ноги опять заплелисьтеперь уже в сучьях каких-то, в затонувшей коряжине. Водяной-Текучий, отпусти!
Руки пронзило нестерпимой болью. Они подломились, Лих ушел лицом в воду. Страшная боль схватила бока, живот, ноги. Пополам разломила голову. Это смерть. Так и отец погиб Но Лиху надо домой! К матери, к сестрам. Домойтам беда
Он рванулся, приподнял голову над водой, слабо отфыркиваясь. Темно: зрение погасло. Боль ушла, однако и силытоже. Холодно. Тело безнадежно немеет. Водяной-Текучий, на что тебе моя смерть?!
То ли водный владыка усовестился, то ли вступился Лесной-Дарящийно что-то случилось. Лиха подняло из воды. Он ничего не видел, не мог шевельнуть ни рукой, ни ногойоднако его упорно тащило вверх, на твердый берег. Вытащило. Он завалился на бок, как деревянный болваннелепо скрюченный, слепой, едва дышащий. Дышать стало ненужно, и он перестал. Только услышал, как застучал по веткам и земле внезапный градточно камешки с неба посыпались. Если бы камни, пожалуй, Лих бы очнулся. А коли градтак и незачем жить
Вдруг стало сладко и горячо, будто сунул в рот ложку с вареньем, которое кипит на плите. Сладкий огонь потек внутрь, разошелся, размягчил окаменевшее тело. Лих задышал, потому что дышать стало легко и естественно. Приоткрыл глаза. Ощутил, как по спине лупят тяжелые градины. Гадость! Он собрался, подтянув под себя руки и ноги, поднялся на четвереньки и вслепую пополз. И полз так, пока не ткнулся головой в дерево. Кое-как развернулся, привалился боком. Замер, впитывая жизненную силу дуба. Благодарю тебя, Лесной-Дарящий.
Хлестал ледяной дождь, сыпали крупные градины, покрывали ошеломленную землю. С Лиха ручьями текла вода, но он был живой и горячий. Согретый. Спасенный. «Домой! велел кто-то. Успеешь!» Он поднялся и вновь побежал, хотя в жизни не бегал сквозь дождь с градом. В глазах прояснялось. Лиху даже почудилось, что вдалеке опять мелькнуло белое и блестящее, похожее на стекло.
Град прекратился, с ним и дождь перестал. Туча ушла, и неожиданно открылось солнцевечернее, низкое, но еще теплое. Оно заискрилось, заиграло на листьях, и даже белая россыпь на зеленой траве показалась не такой уж отвратной штукой.
Успею, шептал Лих на бегу, подбадривая сам себя. Вот увидишь: успею.
Сквозь липы у дома лился золотой закатный свет, когда Лих распахнул калитку.
Перво-наперво: дом цел, постройки тоже. Правда, из будки не выскочил Ясный, не залился радостным лаем; где он? Лих пробежал по дорожке к крыльцу, и лишь тут заметил, что с цветником неладно. Роскошные клумбы, которыми мать занималась больше, чем огородом, были разорены. Прощальный рассеянный свет золотил поломанные стебли, смятые головки, оборванные увядающие плети. Плющ, прежде густо увивавший крыльцо, был безжалостно сдернут, завернувшиеся листья показывали изнанку. Дрожали на земле, словно стыдясь своей беспомощности.
Лих стиснул зубы. Сжал тяжелые кулаки. Поднялся на крыльцо, рванул дверь.
В светлых сеняхна веранде, по-новомодному, порядок. Здесь не бесчинствовали.
Он ввалился в горницу. Из вечернего сумрака на Лиха уставились две испуганные мордашки с косичками и два белых лица, обрамленных кружевными косынками. Обе сестрицы, мать и бабка Люта молча сидели у пустого стола.
Лих разжал кулаки, расцепил закаменевшие челюсти.
Что тут у вас?
Из-под стола вылез мохнатый клубок, процокал когтями по половицам. Неуверенно шевельнул хвостом, ткнулся носом в колении уплелся обратно под стол.
Что тут? повторил Лих севшим голосом, сдерживаясь, чтобы не грохнуть по столу кулаком. Не разнести бы в щепы добрую вещь. Кто безобразничал?
Семейство молчало. На полу зачесался Ясный, застучал лапой.
Лих зажег масляную лампуцветного стекла, с завитушками, из самой столицыи в ее желтом свете вгляделся в лица матери и сестрам. Зареванные, опухшие. Одна бабка Люта не зареванная, а злая.
Кто приходил? придушенно вымолвил Лих. На таких-то, зареванных, и не рявкнешь как следует.
Огневичи, из Малых Смешан, вполголоса ответила бабка. Странно было слышать от Лютой тихие слова; вообще-то бабка она громогласная.
Сколько? Лих уселся на лавку, сложил руки на столе, чтоб были под приглядом. Неладно будет, если взбесятся и натворят бед в доме.
Толпа, шмыгнула носом сестрица Румяна, но младшая Карина поправила:
Четверо.
И самого меньшого взяли, дубье об них обломать, добавила бабка. И сестер привели, хори поганые! Голос Лютой окреп, ему возвращалась прежняя сила. Но девки в цветник не пошли, с дороги визжали, б Бабка прикусила язык, глянув на внучек.