У Ценза в Мечах есть свои оперативники, как и во всех Уделах. Мне никогда и в голову не приходило, что доведется встретиться с одним из них. А еще я никогда не думала, что моя метка когда-нибудь выйдет из строя, и моя личность окажется под сомнением.
Цензору надоедает меня дразнить, и он принимает задумчивый вид.
Или ты все же не Розель Сен-Сисмод, говорит он, по-прежнему держа одну руку за спиной, а второй приглаживая блестящие светлые волосы. Признавайся, ты второрожденная дочь Просветленной самая большая неудачница в Уделе Мечей?
Я просто смотрю на него, впитывая оскорбление. Он явно хочет, чтобы я потеряла контроль и бросилась отчаянно оправдываться, желая доказать свою личность. Улыбаюсь, хотя паника так и душит, но не говорю ни слова.
Хоторн откашливается.
Это Роз
Молчать! рявкает на Хоторна цензор, не отводя от меня взгляда. Ты не имеешь ни малейшего понятия, кто это. Ты ведь подобрал ее на поле боя?
Да, но
Давай не будем предполагать, рычит оперативник. А теперь повторим еще раз и медленно. Он наклоняется прямо ко мне, заглядывая в глаза, и я чувствую на щеке его дыхание: Кто. Ты. Такая?
Розель
И тут цензор стреляет в меня. Стальной дротик пробивает броню и впрыскивает яд. Я задыхаюсь от боли. Инъекционный патрон торчит у меня в груди чуть повыше сердца. Выстрел был сделан в упор: я даже не заметила, как агент достал из-за спины оружие, а потом стало слишком поздно.
Корчусь от боли и хриплю. Цензор ухмыляется: я вижу в его стальных зубах свое отражение. Он придерживает меня за плечо, трогает мои волосы.
Молчи. Поддайся панике. Агент обнимает меня, выдыхая слова прямо мне в ухо.
Я тянусь к нему. Он думает, чтобы устоять на ногах, но я расстегиваю его кожаный ремень, быстро выдергиваю из шлевок, а потом мгновенно забрасываю ему на шею и затягиваю петлю. Ремень врезается в горло агента, и я тяну изо всех сил. Глаза цензора вылезают из орбит. Но сила моей хватки ослабевает, и я мешкаю. Головокружение валит с ног, я падаю на колени, так и не выпустив ремень. Цензор тоже падает; хрипя и кашляя, ослабляет петлю.
Солдаты кричат и бегут к нам. Я знаю лишь, что лежу на земле, глядя в пасмурное небо. Мой противник взмахом руки отгоняет Хоторна и других бойцов. Стоя на коленях рядом со мной, он улыбается. По одной из татуировок возле пронзительно-синего глаза ползет слеза.
Теперь ты моя, шепчет он мне на ухо и берет меня на руки.
В моей груди все еще торчит дротик. Голова падает, и я смотрю на перевернутый вверх ногами мир, а мой враг уносит меня через золоченый порог в лес, полный кошмаров.
6. В Цензе
Комната маленькая и прямоугольная. Промозглая и незнакомая. Камера не комната. Вся обстановка небольшой унитаз в углу и стальная раковина. Напротив меня железная дверь. Во рту странный металлический привкус. Спина ноет. Стоит пошевелиться, как у меня вырывается стон от холода и неподвижности застыли мышцы. Я словно в могиле. Тянусь за мечом, но он исчез, как и форма. На мне плотная полуночно-синяя сорочка с длинными рукавами и свободные брюки того же цвета с эластичным поясом. Я лежу, свернувшись в комочек.
Вытягиваю ноги. Ступни голые, пол ледяной. По ноге, выходя снизу штанины, спускается длинная трубка. Она крепится к мочеприемнику, почти полному. Сколько я здесь торчу?
Вытаскиваю катетер и отбрасываю его в сторону. Под рукавом на правой руке скрывается внутривенное устройство. Скорее всего, накачивает меня лекарствами и физраствором. Не знаю, чем именно, но хочу от него избавиться. Дергаю за него, а оно колется, пока я тяну за трубку. Желудок урчит, будто переваривает сам себя. Ни разу в жизни не испытывала подобного голода.
Пытаюсь встать. Вытягиваю руки и морщусь, а потом трогаю то место, куда попал дротик. Оно все еще болит. Поднимаю рубашку и рассматриваю большущий синяк над сердцем: черный и отвратительный, однако кое-где уже желтеющий. Застарелый синяк. Выходит, без сознания я давно?
На панели возле двери есть идентификационный сканер. Смотрю на руку: моя метка не подает признаков жизни. Однако я все равно пытаюсь ее просканировать. Мне отчаянно хочется отсюда выбраться начинает душить клаустрофобия. По руке пробегает голубой луч. Дверь не открывается. Колочу в нее и до хрипоты зову на помощь, но никто так и не приходит.
Голые ноги мерзнут на ледяном полу. Я дрожу. Прячу руки под мышками и подпрыгиваю, пытаясь согреться. Потом изображаю в своей темной камере бой на мечах. Когда устаю, опять сворачиваюсь клубком и жду. Иногда за дверью раздаются шаги, и я тут же настораживаюсь, но они каждый раз проходят мимо. В какой-то момент снова засыпаю, а просыпаюсь уже не в одиночестве. По коже бегут мурашки.
Интересно, что тебе снится? произносит хриплый голос цензора. Щеночки?
Он сидит на металлическом стуле. Длинные ноги вытянуты вперед, руки покоятся на бедрах. Воротничок щегольской белой сорочки расстегнут. На шее красные воспаленные полосы. Жесткая улыбка призвана меня запугать, и это работает.
Сажусь и прислоняюсь к стене. Протираю сонные глаза и киваю:
Бывает, мне снится радуга. Щеночки и радуга. Вам, наверное, тоже. Где я?
Агент ухмыляется.
А ты крепко спишь. Я даже решил, что ты притворяешься.
Это все транквилизаторы, говорю я, пожимая плечами. Такое ощущение, что мы под землей.
Он склоняет голову набок.
Так и есть. Ты мой почетный гость в Цензе.
Он снимает перчатки, по очереди вытягивает черные кожаные пальцы, разглаживая морщины. На левой руке золотым венцом сияет метка. Нимб Удела Добродетели. Золотые метки бывают у перворожденных или же у не прошедших обработку, серебряными они становятся только после Перехода. Этому типу примерно двадцать пять, так что последний вариант отметается.
Я удивленно распахиваю глаза. При всем моем богатом воображении, не могу представить, почему он сейчас не в столице, в поместье, набитом второрожденными слугами. Большинство перворожденных обладателей меток Удела Добродетели элита. По меньшей мере работают судьями, правоведами, принадлежат к правящему духовенству, занимаются политикой или снабжением. В доминионе Добродетели живут множество перворожденных и второрожденных, которым суждено служить правящему классу, но они не носят метки этого Удела. У них знаки Камней или Мечей других Уделов.
Моя семья принадлежит к аристократии Мечей. Они равны первенцам Удела Добродетели, но лишь потому, что мать из Просветленных. Другие перворожденные Мечи по статусу ниже перворожденных Добродетели. Не могу представить, каким образом такой человек попал в цензоры. В основном оперативники Ценза, конечно, первенцы, однако они из младших Уделов Удела Атомов, касты ученых, или Удела Морей, жителей рыбацких деревень. Как известно, они ни по достатку, ни по статусу не равны перворожденному Добродетели.
Как мне вас называть? интересуюсь я, стараясь держаться невозмутимо.
Виноват не представился раньше! Агент Кипсон Кроу, перворожденный Удела Добродетели. Я из Милосердия.
Столица Добродетели Непорочность. Милосердие его побратим, где расположены самые большие поместья.
И что вы здесь делаете, агент Кроу? Разве вы не должны жить в столице, принимать новые законы для второрожденных и богатеть?
Агент Кроу растягивает губы в улыбке, и угольно-черные линии у его глаз изгибаются.
Оказывается, принимать законы не так интересно, как следить за их исполнением.
Что вам от меня нужно, агент Кроу?
Зови меня Кипсон. А тебя как прикажешь называть?
Просто моим именем.
Это каким же?
Вы знаете, что меня зовут Розель Сен-Сисмод.
Неужели? Я все еще пытаюсь выяснить, кто ты такая.
Ничего подобного.
Намекаешь, что я вру? Его голос звучит скорее недоверчиво, чем возмущенно.
Вы верите, что я Розель Сен-Сисмод. Так что же вам от меня так нужно, что пришлось держать взаперти?
Возможно, хочу узнать тебя получше?
Зачем? Я второрожденная. Вы первенец. Нет никакого смысла.
Ты меня интригуешь.
Как это?
Розель, которую я видел на экране, казалась маленьким роботом с виртуальным доступом, отвечает Кроу.