Мы все идем и идем Авела не могла зайти так далеко, и даже я не помню, чтобы дорога занимала столько времени. Я не узнаю эту часть леса, все выглядит незнакомо. Насыщенный, глубокий запах суглинка перебивает сладкий аромат фиалок и меда.
Когда я понимаю, что вот-вот упаду от усталости, за деревьями впереди наконец мелькает окно обсерватории, и я чувствую запах мяты и базилика, что растут у нас в огороде.
На поверхности непоколебимой стены, построенной отцом, нет ни намека на дыру, через которую пролезла Авела.
Древесная сирена останавливается у самого края стены и поворачивается ко мне. Фиалки в ее волосах завяли. Внезапно она кажется юной или грустной, или и то и другое. Не знаю почему.
Как тебя зовут? Ее голос похож на высокое вибрато колеблющейся скрипки.
Оуэн Меррик. Я поудобнее беру Авелу. А тебя?
Она прищуривается.
Я младший монстр своей матери. У меня нет имени.
Все живые существа заслуживают имя.
Даже монстры?
Как ни странно, при свете дня она уже не внушает такой страх, как во тьме леса. Я все еще помню о крови, капавшей с серебристо-белых пальцев, хруст костей, груду трупов. Но она спасла Авелу от своей сестры. Спасла меня. И это что-то да значит. Должно значить.
Даже монстры.
Как бы ты меня назвал, Оуэн Меррик?
Я вспоминаю ее лицо с прошлой ночи, залитое звездным сиянием, прежде чем шалаш сомкнулся вокруг нас. И этот образ больше, чем что-либо другое смущает и тревожит меня.
Я бы назвал тебя Серена.
Серена. С ее уст слово звучит грубовато, полным острых углов. Что это значит?
Вэн? сонно произносит Авела, зевая и потирая глаза, и наконец-то, наконец-то просыпается.
Я еще секунду смотрю на древесную сирену. Она еще секунду смотрит на меня.
Оно значит «звезда».
Она касается моего лба серебряным пальцем, и по мне проносится холодок. Затем, под шум ветра и шелест деревьев, сирена сливается с лесом, и мы с Авелой остаемся одни.
Я бы даже поверил, что все это было странным сном, если бы не увядшая фиалка, выделяющаяся ярким пятном на лесной подстилке. Авела вырывается у меня из рук, а я наклоняюсь, чтобы поднять цветок и спрятать его в карман. Я не хочу забывать ее, а чутье мне подсказывает, что именно это и произойдет без материального напоминания.
Мы стоим у той части стены, где должна быть дыра, но от нее и следа не осталось. Все выглядит так, будто лес достал камни, чтобы заманить Авелу, а затем положил их на место. Я вспоминаю корни, извивавшиеся под землей, и передергиваюсь.
Посадив Авелу себе на спину, велю ей крепко держаться за шею, забираюсь на стену и осторожно опускаю ее на землю с другой стороны. Затем сам прыгаю, и в этот момент отец выходит из дома.
Папа! визжит Авела, мчась ему навстречу.
Его волосы растрепаны, рубашка и штаны мятые. Руки исцарапаны, будто он всю ночь бил ими о грубый камень. При виде Авелы он стонет с облегчением, берет дочь на руки и плачет ей в шею.
Я подхожу к ним, и отец прижимает меня к себе. Все его тело содрогается от рыданий.
Я думал, что потерял вас! всхлипывает он. Я думал, что потерял вас, как Эйру. Лес не пускал меня. Он не давал мне пройти.
Мы дома, отец. Мы в безопасности.
Я даже не осознаю весь смысл его слов, пока не оглядываюсь. Стену испещряют темные пятна, и мой взгляд возвращается к огрубевшим рукам отца.
«Он не давал мне пройти».
Авела освобождается от его объятий и бежит в дом, требуя хлеба, молока и клубники. Мы с отцом следуем за ней внутрь.
* * *
За завтраком хотя аппетит есть только у Авелы отец рассказывает мне, что произошло. Я попиваю чай и пытаюсь собрать мысли в кучу, не обращать внимание на холодное серебристое чувство в голове. Отец даже чай не пьет, просто держит чашку в широких ладонях, которые полностью ее накрывают.
Когда я вернулся с фермы Бреннанов, вас не было дома. Я сразу же понял, что лес забрал вас нутром это чуял. Поэтому я заткнул уши воском и зажег факел. Много раз пытался перелезть через стену, но деревья шипели и отталкивали меня. Пробовал обойти ее, но стена никак не заканчивалась. Я бил по камням молотом, но они не разбивались. И я знал, знал, что вы заперты по ту сторону, как и я здесь. До меня доносилась песнь сирен. Я думал, что они поглотили вас. Да поможет мне Бог, Оуэн! Я думал, что вы мертвы!
Отец закрывает лицо руками, и у него из груди вырывается душераздирающий стон.
Папа! Авела обеспокоенно дергает его за руку. Ее лицо испачкано в меде, к подбородку прилипли хлебные крошки.
Отец сажает ее на колени и обнимает так крепко, что она с криком вырывается. Найдя кубики под столом, сестра весело складывает их, а затем сбивает, и все начинается по новой.
Их грохот действует мне на нервы.
Оуэн, что произошло? Отец всматривается мне в глаза с противоположной части стола. Он уже более собран, чем час назад, более похож на самого себя. Но вид порезов на его руках, едва покрывшихся коркой, вызывает у меня дрожь.
Странный холодок в голове сменяется болью, режущей между глаз. Я потираю виски пальцами. Мне хочется кричать, но я не знаю почему.
Оуэн? Он касается моего плеча.
Авела потерялась в лесу, шепчу я. Я пошел за ней. Древесная сирена защитила нас, построив шалаш из веток. Она отвела нас домой.
Я хмурюсь. Как-то это неправильно.
И все же
Как бы ты меня назвал?
Серена.
Звезда.
Оуэн?
Я подпрыгиваю и сбиваю чашку с чаем. На стол выливается молочно-коричневая жидкость. Отец берет тряпку и вытирает ее.
Ты не мог встретить древесную сирену. Его лицо ожесточается, голос звучит странно. Наверное, тебе это приснилось. Что случилось на самом деле?
Мои пальцы тянутся к синякам на шее.
Я вспоминаю серебристые руки, выдавливавшие из меня воздух.
Голос, подобный порыву ветра между мертвыми деревьями.
Нельзя отдать душу за душу.
Что случилось? повторяет отец.
Аромат фиалок.
Светлячки в темноте.
Серена. Звезда.
Что-то внутри меня кричит, но тот холодок все поглощает. Я мотаю головой. Мои плечи опускаются. Я говорю отцу правду:
Я не помню.
Глава четырнадцатая. Монстр
Он забудет меня.
Я об этом позаботилась,
коснувшись его разума.
Для него я буду не более чем сном.
Пестрые листья,
серебристая кора.
Все так, как должно быть.
Но
Я
не
хочу,
чтобы
он
забывал.
* * *
Мама зовет меня.
Ее сила пульсирует в земле, в деревьях.
Она приказывает вернуться.
Я не слушаюсь.
Не могу.
Она увидит правду во мне.
Повесит сферу мне на шею
и заставит наполнить ее душами.
А
я
его
не
убью.
Но и забыть его, как он меня, я не могу.
Он такой беспомощный.
Такой хрупкий.
Однако он бы отдал душу,
чтобы спасти ребенка.
Свою сестру.
Я не понимаю.
Но хочу понять.
По вечерам я подхожу к опушке леса.
Смотрю над стеной на его дом.
Наблюдаю.
Пока не гаснет свет в его окне.
Пока звезды не начинают мерцать на широком небе.
Пока воспоминание о его голосе не наполняет меня.
Я бы назвал тебя Серена. Звезда.
У меня никогда не было имени.
Но я хочу его.
Это желание снедает меня изнутри.
Как у меня может быть имя?
Я не кто иной,
как
монстр.
Но я все равно наблюдаю за ним длинными ночами, вплоть до утра.
Встает солнце, алое как кровь.
Дверь открывается.
На секунду я вижу его: стройный силуэт, темные волосы.
И быстро отхожу к деревьям.
Я ужасно боюсь,
что он не вспомнит меня.
Я ужасно боюсь,
что
он
вспомнит.
Серена.
Звезда.
Глава пятнадцатая. Монстр
Я сплю, как вдруг приходит боль.
Жгучая агония под моей кожей.
Я открываю глаза.
Мама.
Здесь,
на этой тихой поляне, которую я выбрала
для сна.
Ее когти вонзаются в меня.
И режут изнутри.
Ты проснулась, звучит ее холодный от ярости голос.
Она достает когти, и ко мне приходит внезапное, резкое облегчение.