А ты неплохо сохранился, непроизвольно вырвалось у Вадима Петровича. Похудел. А меня вот распирает
Ну, так ведь приходиться крутиться! Варька кафе не занимается, говорит, это не для неё. Так что всё на мне. Продуктами обеспечь, за персоналом присмотри, за стойкой иной раз целый день, да и уборка, полы, по твоему выражению, тоже приходится натирать. Я и бухгалтерию сам веду. Но сегодня у меня выходной.
Ясно, пробормотал Вадим Петрович, чувствуя, что почему-то снова попал впросак. И чем занимаешься в свой выходной?
C внучкой гуляю.
В такую-то рань?
Это у вас там рань, а у нас вечер уже! засмеялся Хрякин и загугукал.
Ясно было, что это ласковое гудение к Вадиму Петровичу никакого отношения не имело.
И сколько внучке твоей? задал он последний вопрос, прежде чем окончательно раcпрощаться.
Год скоро, с гордостью сообщил Хрякин. На Варьку в юности похожа. Глаза такие же. Оленьи
РАССКАЗЫ
ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС
Не иначеавтобус. Ага, он, долгожданный. Костя Бутейкин с трудом разлепил веки и, напрягая зрение, начал вглядываться в темные кусты, скрывавшие поворот дороги. Рокот мотора становился все отчетливее. Точно, автобус. Бутейкин оторвал непослушное тело от скамьи и, пошатываясь, кое-как принял вертикальное положение. Его знобило, прямо-таки вымораживало. Плотно сцепил зубы, чтобы не стучали. Пить надо меньше, произнесла бы классическую фразу жена, увидь она Бутейкина в таком состоянии. Он даже услышал ее голос, отчетливо, презрительно выговаривающий каждое слово Бр-рр! Слава Богу, жена уже в прошлом, ушла полгода назад к матери, забрав Димку и два чемодана с тряпками. Ушла! Еще пожалеет. Пусть попробует прожить на свою библиотекарскую зарплатуна колготки не хватит. Прискачет!
Но пить и в самом деле надо меньше. Перестали в нем срабатывать внутренние тормозаиз-за Иркиного ухода, что ли? Раньше он точно знал, когда накрыть рюмку рукой: все, братцы, предел. А сегодня пил без пределов. Сколько же они употребили? Он принес бутылку белой и коньяк: как-никак только вернулся из рейса, сошел, как говорится, на берег, следовало отметить. Тем более, что дома, в пустой квартире, сидеть было просто невыносимо. Позвонил Кольке, тот с готовностью откликнулся, давай, говорит, к Климову, у него жена в командировке, там и сорганизуемся. Да. Значит, Колька приволок бутыль самогона, ну и Климов что-то там на стол поставил, тоже домашнего производствато ли вино, то ли наливку. И было их, значит, пятеро. Две из многочисленных Колькиных подружек подскочили «на огонек». Одна была очень даже ничего: «Вы, конечно, женаты». Глаза огромные, как у куклы, синие в черной кайме. «Уже свободен и еще свободен, сострил он кокетливо. А вы?» Пили за знакомство. Потом за более близкое знакомство. Которое тут же и состоялосьв климовской спальне. Потом еще за что-то пили
Что было дальше, Бутейкин не помнил.
И как оказался на остановке, не помнил. Сидит, вот, а автобуса все нет и нет. Почудился ему звук мотора, что ли? Холодно, холодно-то как. И это юг! Бархатный сезон называется. Туман откуда-то взялся, ни черта не видать. Может, автобусы не ходят? Сколько времени уже? Бутейкин попытался рассмотреть циферблат, но не смог. Не успел. Темень прорезало ярким лучом света, и из-за поворота вынырнул автобус, как-то неожиданно вынырнул, и вроде бы беззвучно, хотя несколько минут назад Бутейкин слышал гул мотора. Наконец-то! Двери распахнулись, приглашая Бутейкина в слабоосвещенный салон. Он ухватился за поручень и с трудом вскарабкался. Перебрал, перебрал сегодняноги едва держат, руки дрожат, пол под ногами разъезжаетсяперебрал. Ну да ничего, подбодрил себя, сейчас, главное, добраться домой. Что есть силы, вцепился в стойку, оглядел салон в поисках местечка. Света было чуть-чуть, но достаточно, чтобы увидеть: все места заняты. Вот черт! И куда они все едут? Ночь же на дворе, туман и непогода. Куда в такую темень можно ехать? Бутейкин покрепче сжал стойку. Ладно, он постоит пока. А там, через остановку-другую, что-нибудь да освободится. Он успеет, может, и покемарить: ехать ему далеко, считай, через весь город. Но сколько, все ж таки, времени? Он поднял руку и снова попытался рассмотреть стрелки. Автобус трясло, рука прыгала, и сколько Бутейкин ни вглядывался в циферблат, так и не смог разглядеть, что же там натикало. Беспомощно уронив руку, он решил оставить эту затею до первой остановки. Глянул в окно: где проезжают, какая там погода и обстановка на улицах родимого города? Но ничего не увидел. Клочья тумана, мерцание редких огнейни домов, ни транспорта Да, а какой это номер автобуса, куда он едет? Что-то долго прет без остановок. Может, это пригородный какой, и он, Бутейкин, не туда сел и катит теперь в обратную от родного дома сторону? Или такое ощущение из-за тумана, откуда он только взялся? Странный такой туман. Вечер как вечер был, в меру теплый, ветерок, правда, дул с моря, но слабый, когда он шел к Климову, что это тем более не предвещало никакого тумана. Спросить бы.
Девушка, какой это автобус номер какой? Бутейкин попытался заглянуть сбоку и сверху в лицо сидящей перед ним женщины с пышной прической, украшенной белым цветком. Ответа не последовало.
Не слышит, решил Бутейкин и, медленно переставляя ноги, сделал пару шагов вперед, чтобы увидеть лицо сидящей. Глаза ее были прикрыты. Спит, что ли? Слегка наклонившись, он переспросил:
Нне скажете, какой это автобус, куда едем?
Девушка подняла голову. От ее взглядасквозь негоБутейкину сделалось как-то не по себе, но, как всякий моряк, он решил не отступать и задал свой вопрос, внутренне подобравшись, в третий раз.
Разве вы не знаете? спросила она, почти не разжимая губ, ярко, вызывающе накрашенных.
Был диссонанс в ее облике. Глаза были подведены, тушь на ресницах, веки в перламутровых тенях, искусственный румянец на скулахгрим был чрезвычайно праздничным, прическа с цветами, а платье-то, платье! Разве в таком платье садятся в автобус? Явно сбежала с какого-то вечера одна! в такую-то пору! И, ясное дело, эта старая карга, сидящая рядом, не может быть ей ни подругой, ни матерью. Бутейкин расправил плечи и крепче вцепился в поручень, соображая, что бы еще такое спросить, чтобы завязался разговор, а там, глядишь, и знакомство. И не нашел ничего лучше, чем узнать, который час.
Девушка снова посмотрела на него, на этот раз удивленно. Ага, вроде бы, клюнуло.
Вы спросили который час?
Именно, Бутейкин постарался принять как можно более непринужденный вид. Сколько там, на ваших часиках? Мои барахлят.
Девушка опустила ресницы и бросила быстрый взгляд на свои крошечные часы-браслет, на таких и в светлое время ничего-то не увидишь, не то что в сумраке, и ответила:
Десять минут шестого.
Утра? не поверил Бутейкин.
Вечера.
Отвязаться хочет, понял Бутейкин. Или шутит? На всякий случай забросил еще один пробный камешек:
На вечер как будто не похоже, кивнул на окно. Слишком мрачно для шести вечера, а? Скорее всего, ваши часики, того, барахлят. Или стоят.
Стоят, как-то механически повторила девушка.
Помолчав, добавила:
Они всегда теперь стоят. Как и ваши.
А хотите, подарю вам новые? вкрадчиво поинтересовался Бутейкин. Японское чудо. Исключительная точность и четверть века гарантии. Умеют делать.
Девушка медленно подняла на него широко раскрытые, испуганные, глаза. Что-то у него не в порядке? Бутейкин, вцепившись одной рукой в поручень, другой попытался привести в порядок волосы, мимоходом прошелся пальцами по усам. Эти действия потребовали значительных усилий, поскольку он едва держался на ногах. Сесть бы, сесть. И лучше рядом с этой
Как вас зовут? спросил, хватаясь рукой за воздух в поисках опоры.
Ваши часы, они идут? Теперь она заворожено смотрела на его левую руку, крепко сжимавшую прямо перед ней поручень переднего сиденья.
Разумеется. Просто у меня что-то с глазами. Возможно, я ослеп слепну от того, что вижу вас, галантно начал Бутейкин, чувствуя в то же время, что если он сейчас, сию минуту, не сядет, так удачно начатое знакомство может обернуться конфузом на очередном повороте.
Как вы попали сюда? спросила девушка.