Старушка закивала головой, вспоминая явно любимую бабушку, поучавшую ее на совесть, раз до сих пор ее уроки помнит морщинистая Клава.
Ты сразу покупать никого не спеши. Присмотрись, кто и как себя ведет. Походи, попросись на ночлег. Скажи, что дом сгорел. Проверять не станут, а ты увидишь, как живут, чем тебя кормить станут, что себе отложат. Разговор начни, как они тут, кто в городе остался и чем теперь занят. Люди, они всегда говорить любят больше, чем слушать. Там узнаешь, кто покупает солдат и как их поднимает на ноги. Вот к таким добрым душам и держи путь. Но про себя много не говори. И про свою утраченную память тоже. Говори, что мужчин забрали, мамка раньше умерла, ты с бабкой жила, да старуха дом сожгла. Умом тронулась, вот и решила не отдать немцу свое. Так часто случается. На той стороне города недавно было подобное. Только и девка померла. Звали ее Аленка Кашина, ты себя так назови. Скажи, мол, спаслась и жила у соседей, а теперь у них нет сил рот лишний кормить.
А если они знают про смерть Алены? спросила я.
Чужой дом и лишний разговор мне были не нужны, но вообще она говорила дельные вещи. В обычном случае простая человеческая девушка легко могла таким образом понять, в чей дом попала. А там и решить, куда дальше идти.
Никто не знает. Ее я хоронила три недели как. Одна копала могилу и никому не говорила. Надеялась, что моя внучка вернется. Она в Ростове жила до войны, обещала прийти, переплыть до зимы Дон, как только ночь станет длиннее. Она из семьи рыбаков, такое ей было бы по силам. Но, видно, мертва моя кровиночка.
Печаль старушки была густым киселем, пить который я могла легко, набираясь сил на будущее. Опять пошли причитания, воспоминания о всей сгинувшей семье. Беспокоить ее сейчас я не хотела. Увы, но я должна была восстановить резерв сил, потраченных на лечение, и частички эмоций полумертвой старушки были моим «сытным бульоном», а пищу насущную я лучше оставлю ей. В себя я впихнула две небольшие картофелины и одно яйцо. Этого было достаточно для восстановления функций желудка. Объедать бабу Клаву я не хотела, а жирные и вонючие для моего носа козьи молоко и творог вызывали только тошноту. Никогда не понимала, в чем их прелесть, а сырое молоко пагубно могло повлиять на мой желудок, привыкший к менее жирным продуктам. Расстройство я бы не получила, но легкое недомогание и бурление в животе стали бы меньшим из возможных последствий после необработанных должным образом продуктов. Печка- буржуйка тут была, как и дрова, что были уложены у двери. Иначе не выжила бы она в таком холоде. Даже керосинка висела на одной из деревянных балок, пока не зажженная, а весь свет проникал через небольшое окошечко, у которого мы сидели. Заклеенное крест- накрест бумагой, оно не особо позволяло рассмотреть любопытным, что происходит внутри. А больше тут и щелей не было. На совесть строили хозяева подсобное помещение для скотины. И тепло было, и пол надежный.
Откинувшись так, словно я переела, привлекла ее внимание.
Ты, горемычная, прости меня, что гоню тебя быстрее уйти. Да еще и в такое место, где немцев больше, просто нет времени у меня, а значит, и у тебя. Я вчера ночью вырыла твою могилу на огороде. Думала, хоронить придется. Один немец спросил, померла ли ты, и я сказала, что да. Не хотела, чтоб они сюда шли. Они смирные. Живут в доме, просят меня стирать им и на глаза не попадаться. Молоко мое не все забирают, как и яйца. Иногда даже дают за них немного своих пайков. Даже шоколад свойский дали один раз. А так, бывает тушенка, крупа разная и даже немного хлеба, горестно вздохнув, она опять сбилась с темы. Как же давно я не ела нашего хлеба. У мамки был рецепт свой, она его мне рассказала. Каравай выходит мягкий, как пух, и вкусный. Только вся мука кончилась у меня, а купить ее можно лишь за деньги. Их у меня нет. Да и не смогу я уже наесться хлеба на этом свете. Если Боженька позволит к себе попасть, то там отведаю. За столом со всей семьей.
Меня пробрал мороз от мысли, насколько же эта сильная старушка устала. Ее душа почти полностью потеряла свои цвета, готовясь покинуть слабое тело, а она думает, как спасти чужих сыновей, отдавая самое ценное той, кого видит в первый раз. А ведь я даже не могу ей сознаться, что помню свое прошлое! Как она отнесется к правде, что я из будущего, где про войну давно никто не вспоминает, кроме как на девятое мая? Хорошо, если не поверит и посмеется, а если не выдержит сердце? Жестокая правда ей точно не нужна.
Поела, милая? Давай, убирай со стола, а я пока найду тебе вещички. Нужно тебе горб навязатьбудешь мной, ушедшей в город. Я так часто делаю, а немцы не спрашивают меня. Не до старухи имврагов высматривают, да шнапс свой пьют.
Старушка согнала меня с сундука, открыла его и принялась навязывать из нескольких юбок подобие заплечного мешка. В него она сложила несколько банок тушенки, крупу в маленьких мешочках, немного овощей. Как только она переложила и перемотала все, подозвав меня, ловко закрепила получившийся «горб» на моей шее и до первых ребер. Потом одела на меня несколько халатов, заставила заправить их в большие мужские штаны, и намотать на ноги портянки, прижав их вязаными носками. Ее резиновые сапоги были явно сняты с мужской ноги, но вместе с портянками и носками подошли и на мои маленькие ступни.
Так точно не замерзнешь, милая. А мне все это не нужно. На тот свет забрать не выйдет.
Надев на меня еще пару свитеров, она повязала мне два платка на голову, оставив не закутанными только глаза и нос. На получившуюся объемную тушку, надела пальто. Одно из своих, поняла я, увидев похожее пальто, оставшееся лежать на кровати в районе подушки.
Вот. Кажется, похоже. Повернись спиной, только медленно. Да. Очень похожа на старушку. Ты ходи медленно, покачиваясь из стороны в сторону и тяжело дыши, словно несешь на себе пудовую гирю. Пройдись давай.
Я постаралась проделать все, как она сказала, но мою строгую старушку не устраивали мои попытки. Без малого час я училась ходить, как она, пока не стала мастерски шаркать, постанывать, раскачиваться и припадать на одну ногу. Обязательно правую!
Молодец! Теперь никто не станет на тебя смотреть больше одного раза. Проверять не будут, но вот тебе документы одной из померших соседок. Это не для нашенских. Это для проверок полицаев. Старух они обычно не трогают, но все бывает. Смотри украдкой, тебя выдают молодые глаза. Щеки я измажу сейчас одной мазью моей, они станут страшными и морщинистыми, но до первого купания.
Мазь воняла знатно. У меня даже глаза начали слезиться, но пришлось терпеть. Кожу стянуло, потом что- то полопалось и довольная старушка улыбнулась.
Теперь побоятся трогать тебяболезную вонючую старуху, засмеявшись, довольная результатом, она отступила, цокая языком. В этой одежде ты сможешь переждать ночь и в пустом доме, не разжигая огня. Таких тут не мало Часто заваливается половина крыши, и кто из семьи остался, уходит в чужой пустой дом, прихватив все ценное. А про свой и не вспоминают. Впрочем, увидишь сама, как живет город, как подойдешь ближе к своему центру. Там хоть и людей наших больше, но страшнее из- за проверок, немцев, их собак и продавшихся врагам казакам. Им не верь! Все, кто смотрят тебе смело в глаза и здороваются с немцамитвои враги! Запомни это крепко!
Будь я человеком, давно истекала потом, и это при том, что единственная печка сейчас едва тлела. Баба Клава ходила, как капуста в куче одежды, явно экономя дрова, а я не чувствовала сейчас ни тепла, ни холода. Организм полностью исцелился от травм, превосходно справляясь с теплообменом.
Старушка отошла в сторону загона с животными, что- то порыла под корытом с их едой и вытащила наружу жестяную банку, обмотанную тряпицей. Осторожно развернула ее, и принесла мне.
Вот тут все, что я смогла добыть. Молю тебя, заклинаю! Хоть двоих выкупи, девонька. Подумай об их семьях. Мамки ждут сыновей и молятся, как умеют и кому могут! Жены плачут в подушку ночами, днями стараясь прокормить деточек их. А если нет уже мамки, то сынок или доченька по улицам ходит, ворует и не ждет уже папку обратно. Дети, они быстрее становятся злобными волчатами, без теплого дома. Убивать начинают, грабить. Спаси хоть одного отца, а он сможет найти дорогу к сердцу своего ребенка.
Она протягивала мне банку, а сама смотрела в глаза. Она уже не верила людям и скорее всего думала о том, что я украду все ее сокровища и исчезну из города. Но я не могла поступить столь жестоко. Вытащив из- под платка свой кулон, поцеловала висюльку- крестик и сказала: