Ну как себя чувствуешь? спросил я.
Хорошо, господин сержант, ответил он без раздумий.
Ладно. Давай без формальностей. Видишь ли, мне надо знать правду, а не то, что ты пытаешься изобразить. Думаешь, на фронте иначе? Нет, там то же самое, а бывает и хуже. Ты это понимаешь? Понимаешь, куда тебе придётся ехать и чем заниматься? Только давай честно. Наш разговор останется между намидаю слово князя.
Даня замялся.
Только не думай, что я боюсь или ещё чего сказал он. Просто это было Я никогда не предполагал, что такое может случиться. Я постоянно представляю, что со мной могло случиться то же самое и Не знаю, как объяснить. Не то, чтобы боюсь. Хотя нет, блин. Я реально, кажется, боюсь. Всё думаю, зачем меня сюда отправили? Чтобы я погиб? Не понимаю просто этого.
Все боятся, сказал я. Ятоже. А первый раз, когда под пулями оказался, так и вообще, чуть в штаны не наложил. К подобному нельзя привыкнуть. Можно себя контролировать и загонять внутрь страх, отвращение, боль. Каждому солдату приходится учиться этому.
Конечно, закивал Даня, сделав серьёзное лицо. Я умею Точнее, научусь.
Конечно, со временем придёт. Но у меня другой вопрос: а ты хочешь этого? Хочешь продолжать?
Даня вскинул брови:
Что ты имеешь ввиду? Я должен.
Да по хуй, что ты должен. Ты хочешь ехать на фронт? Лично ты сам?
Даня скорчил задумчивую гримасу.
Ты серьёзно спрашиваешь? посмотрел он на меня, как мне показалось, с надеждой.
Абсолютно.
Понимаешь, семья решила, что я должен отправиться в отряд. Я не могу вернуться домой.
Знаю, да. Но скажи, тебе не насрать, что там семья решила? Это твоя жизнь.
Даниил пожал плечами, и лицо его стало ещё более задумчивым, словно такая мысль прежде не посещала его.
Старшим виднее, проговорил он неуверенно. Они сказали, что это для моего блага, чтобы стал мужчиной и всё такое.
А ты сейчас кто? рассмеялся я. Чушь они несут. Но ладно. Со своей роднёй сам разбирайся. А у меня вот какое предложение. Что бы ты сказал, если б у тебя была возможность дослужить где-нибудь, где не так опасно? В Москве, например?
Было бы круто! выпалил Даня. А что это возможно?
Можно попробовать. Я напишу заявление, что твои качества не подходят для боевых действий.
Лицо Даниила невольно растянулось в улыбке, которую он, впрочем, тут же убрал.
Мой род узнает? спросил он серьёзно.
Полагаю, нет. О нашем разговоре они точно не узнают.
Обещаешь, что у меня не будет проблем?
Никаких. Всё беру на себя. Тебя переведут в Москву, дослужишь там.
Блин, Тёма, спасибо. Я вообще не хотел сюда ехать.
Да не проблема. Я тоже нянькой быть не собираюсь. Если человек не хочет, зачем тянуть? Правильно? Мне нужны мотивированные бойцы, а не те, которых пинками сюда загнали.
Да, да, конечно, понимаю, закивал Даня с серьёзным видом.
Когда он ушёл, я достал бумагу и ручку и принялся писать заявление.
Капитан Оболенский, получив на следующий день моё заявление, озадаченно посмотрел на меня и попросил разъяснений.
Ладно, сказал он, когда я объяснил, почему не хочу, чтобы Засекин отправился на фронт, только не у вас одного такие проблемы. В других случаях, правда, семьи просят перевести их отпрысков в безопасное место. У меня в роте уже четверо таких. Теперь и у вас боец выбывает. С одним соглашусь: сюда люди должны идти, осознавая последствия, а не из-под палки. У насне регулярная армия.
В общем, капитан обещал, что передаст мою претензию майору. Вот только этого не случилось.
В понедельник майор Вельяминов покинул часть, а вместо него командование на себя принял подполковник Безбородов. Похоже, в Москве решили, что Вельяминов не справился с ответственностью.
Подполковник Безбородов вид имел суровый, носил длинные усы и бакенбарды, смотрел на всех прищуренным взглядом. Он тоже принадлежал московскому роду. Насколько я знал, кто-то из Безбородовых возглавлял княжескую думу, так что семейство было далеко не из последних в государстве.
Во вторник он построил нас на плацу и толкнул речь. Обещал нам больше нагрузок, в том числе энергетических тренировок, больше дисциплины и меньше свободного времени. Настроил на боевой лад.
В тот же день стало известно, что Даниила отказались переводить в Москву. Капитан Оболенский меня вызвал к себе и объяснил ситуацию. А ситуация оказалась такова, что новый командующий решил прекратить отток людей из волынской группы. Уже десять человек по настоянию их родов пришлось перевести в Москву. Как я понял, семьям всегда шли на уступки, но поскольку просьба о переводе Засекина исходила не из семьи, то подполковник, видимо, и рассудил, что негоже.
И что делать? спросил я, когда капитан поставил меня в известность. Парень не хочет служить. Ему тут не место.
Вышестоящее руководство рассудило иначе, повторил Оболенский. Людей в группе остаётся слишком мало. Если всех отправить в Москву, кто воевать будет? Даниил хорошо показал себя во время учений. Полагаю, вы преувеличиваете проблему. Все мы шокированы случившимся, но это не значит, что надо бежать отсюда, сломя голову. А вы, будучи сержантом, должны поднимать боевой дух подразделения, а не потворствовать слабостям.
Удивительно, как изменился тон капитана с прошлого нашего разговора, но я его прекрасно понимал: ему тоже приказали. Возможно, в его глазах Безбородов имел больший авторитет, нежели майор Вельяминов, которого Оболенский ни во что не ставил. Одно понятно точно: Даниила придётся огорчить, а мне надо будет и дальше возиться с плохо мотивированным солдатом, которого семейка насильно загнала в армию.
Конечно, Даниил огорчился новости. Он уже сидел на чемоданах, а тутоблом. Но перечить и возмущаться не стал
Ладно, что делать? вздохнул он. По крайней мере, отец не будет упрекать, что я, якобы, сбежал. Хрен с ним. Отслужим как-нибудь.
В Ружаны нас во вторник не отправили. Мы ещё два дня торчали в «санатории», а в четверг утром обе роты подняли по команде, посадили в грузовики и повезли к линии фронта.
Глава 7
Земляные работы шли вовсю, вот только занимались ими не бойцы особой дружины, а срочники, которых пригнали сюда из расположенного неподалёку батальона.
Мы встали лагерем в поле позади основной линии фронта, которая к середине июля две тысячи двадцать пятого года представляла собой практически сплошную полосу, идущую с запада на восток через всё Галицко-Волынское княжество.
Зимой такого не было. Зимой ливонские националисты сидели в двух городах и в лесах на границе с Литвой, и наше командование считало, что выдавить ихраз плюнуть. Но с весны ситуация сильно изменилась, и вот уже целый кусок княжества оказался под властью новой фракции, а нашу армию серьёзно потеснили. В начале лета тут царил полный бардак, но к концу июня неразбериха прекратилась. Сменился генерал, руководящий группой войск в Волыни, и приказал укреплять позиции, окапываться. Ни для кого уже не было секретом, что мы готовим новое наступление.
Спецотряд тоже сюда подтащили, но расположили в тылу неподалёку от складов с боеприпасами, что находился за лесом к востоку от нашего лагеря.
Когда приехали, тут было лишь поле, заросшее редкой растительностью. Нам поставили палатки для личного состава и техники, установили блоки для различных нужд, в том числе, санузлы и душевые. Командование потребовало у регулярной армии срочников и приказало им окапывать нас: рыть траншеи, и строить блиндажи. По сравнению с тем, в каких условиях я жил во время зимней кампании, тут оказался настоящий рай. Даже кондиционеры в палатках имелись.
Местность была равнинная, впереди в паре километров от передовых окопов проходила лесополоса, позади располагалась заброшенная деревня, неподалёку пролегала асфальтированная дорога, но нас от неё скрывали деревья.
Погода в последние дни улучшилась. Дождь больше не лил, как проклятый, земля подсохла. Было не жарко и не холодносамое то, одним словом.
В расписании почти ничего не поменялось: основную часть дня занимали стрельбы, отработка взаимодействия и тактических приёмов, теоретические занятия и энергетические тренировки. Последних, как и обещал подполковник Безбородов, действительно стало больше. Причём в основном они были сосредоточены на усилении энергетической защиты.