Пока все шло по плану. Совершив, подобно большинству сказочных героев, омовение, Михаил настроил по-другому зрение и перестал быть уязвимым и заметным для обитающей в Слави нежити, а пища иного мира довершила переход.
Сложную службу ты себе на плечи взвалил, качал поросшей седыми космами плешивой головой дед. То, что ты выползня сумел пленитьподвиг, достойный могущественного шамана. Но этого, как ты сам знаешь, мало. Надо отыскать его смерть, а это задача не из легких.
Ну быть не может, чтобы никто о заветной игле, кроме самого хозяина Нави, не знал, вопросительно глянул на старика Михаил, ожидая, что тот посоветует.
Знать-то, может и знают, строго нахмурился дед, оправляя на костлявых коленках длинную рубаху. Но не всякий готов эту тайну открыть. Царицам из Медного, Серебряного и Золотого царств обо всем наверняка известно, но Бессмертныйих родной брат. Они хотя с ним знаться не желают, но все равно не выдадут. И так он смотрит, как их владения захватить. Пряхи с острова Буяна сказать скажут, но уж больно высокую цену они ломят. Остается просить совета у вещих птиц. Вот только в Ирий нам с тобой ходу нет, а значит путь один: отправляться к Врану Вороновичу. Он хоть будущее ведает, а Верхнего мира чурается, сидит на дубу, который растет на скале к Полуночи от острова Буяна. А добраться дотуда можно только, перейдя через реку Смородину или поднявшись на Радужный мост.
Михаил деда поблагодарил, а потом они до полуночи отливали из лунного света обереги. Старый волхв критически осмотрел шаманский плащ внука, из-за серебряных и железных амулетов и талисманов весивший не менее тридцати килограммов, и решил, видимо, что он слишком легкий и надо его утяжелить. Хотя вроде бы цельнокроеные панары мокшанских волхвов на доспехи не походили. Впрочем, как ни странно, после его манипуляций куму стал давить на плечи даже меньше, нежели почти привычные по военкоровскому быту разгрузка и бронежилет.
Ночью во сне у Михаила опять нестерпимо болела и ныла спина, словно кто-то, вращая ворот невидимого волочильного станка или дыбы, как из бруска серебряную проволоку вытягивал его позвоночник, бесконечно удлиняя шею и формируя из копчика семь лишних позвонков хвоста. Когда он принимал облик предка, ничего такого не происходило. В то же время руки и лопатки тоже нестерпимо пекло, поскольку там вырастали могучие кожистые крылья, способные поднять в воздух огромное чешуйчатое тело.
Михаил смотрел на мир с высоты птичьего полета и видел его в желто-оранжевом спектре. Поперечнополосатая мускулатура глаз, перемещая хрусталик и изменяя его форму, наводила резкость не хуже оптики хороших фотоаппаратов, вертикальный зрачок сужался и расширялся, пропуская свет и помогая отыскивать на земле добычу. Вот только нутро постоянно сжигал огонь, который хотя и становился незаменим во время охоты, но временами уничтожал леса и целые деревни. Врагов Михаил не имел, но сам себя боялся и ненавидел, поскольку человеческий разум не мог контролировать инстинкты древней рептилии
Что, внучек, плохо тебе в моем доме спалось? участливо спросил дед, гремя горшками у печи. Всю подушку, смотрю, измял.
Сон дурной приснился, сухо отозвался Михаил, с опаской глядя на руки и на всякий случай ощупывая лицо в страхе обнаружить змеиную пасть с раздвоенным языком, но найдя только первые признаки щетины.
А что ж так зажурился? елейным голосом поинтересовался дед. Вы же, нынешние, не верите ни в сон, ни в чох.
Да чего мне журиться? пожал плечами Михаил, надевая куму и собирая рюкзак, в котором место привычного фотоаппарата занимали крепкая веревка, спальный мешок, спички и другие вещи, необходимые для ночевки и устройства походного лагеря. Путь не близкий предстоит. Вот о нем и думаю.
Доброе дело, доброе, кивнул дед, помимо оберегов снабжая его наговорными травами, солью и крупой. Духов попусту не тревожь, где можешь, справляйся сам. В Молочную реку без брода не суйся: бурная она нынче. Лиха Одноглазого не бойся, перед Болотником не плошай. Доберешься до Медного царства, можешь к родне, то есть к своим прадедам, заглянуть, только не говори, что я тебя надоумил. А в Нави я тебе не советчик. Если разыщешь Врана Вороновича, спроси у него, сколько мне еще здесь границу охранять. Измаялся, устал я. Думал, передам тебе ведовскую силу, уйду на покой, а вижу: не принимает меня Славь, не открывает путь за Молочную реку, и даже темная Навь не берет.
Михаил пообещал наказ выполнить, простился с дедом. Взвалил на плечи рюкзак, взял крепкий посох, который выстругал еще накануне. И зашагал по лесной дороге в сторону Молочной реки.
Хотя в людском мире о приближении осени пока говорили лишь отягченные плодами ветви яблонь и слив, пестреющие астрами, гладиолусами и хризантемами приусадебные участки и полные корзины грибников, здесь лес горел всеми цветами золота и багрянца. Славь хоть и считалась миром праведным, почти не затронутым скверной, а все же располагалась не на Небесах, а на нижней исподней изнанке. Да и тлетворное дыхание Нави тоже давало о себе знать. Ее порождения хоть и не имели в здешних краях силы, а озоровали не хуже разбойников с больших дорог, особенно у огненной реки Смородины.
Пока подсвеченный желтоватым светом, наполненный осенним печальным умиротворением и благостью подведенных итогов лес выглядел обыденным и даже дружелюбным. Да и грибов с ягодами тут росло побольше, чем в самой нехоженой глухой тайге. Однако звенящая тишина, особенно ощутимая для жителя большого города, оглушала и давила, а отсутствие птиц и копошения мелкой живности под ногами наводило на печальные мысли о том, что чертоги предковэто по сути всего лишь скорбный Элизиум или лимб, где бродят тени прошлого. В отличие от животных люди, не узревшие Света, не могли подняться по Радуге.
Впрочем, до самих чертогов, расположенных в Медном, Серебряном и Золотом Царствах, еще следовало как-то добраться, а пока насущной задачей оставалось найти удобный брод. Раньше, чем до него донесся шум реки, Михаил учуял запах кипяченого молока и аромат сдобренного какими-то ягодами киселя из детских сказок и увидел поднимавшийся над лесом розоватым облаком густой горячий пар.
Идти вдоль берега пришлось довольно долго, поскольку бродниц и иных добрых духов тут не водилось, а Перевозчик поджидал в другом месте. Между тем река бурлила и клокотала, поднималась вспененными волнами и норовила выплеснуться из берегов, обжигая своим дыханием. Поскольку Михаил свое посвящение уже прошел и не планировал оставаться в Слави навечно, дегустировать кисель он не собирался. Да и к молоку, выйдя из младенчества, относился равнодушно, не считая того, которое пробовал из Вериной груди.
Поэтому, найдя приемлемую, как ему казалось, переправу, он снял и аккуратно запаковал мигом утяжеливший рюкзак куму, проверил крепления и вступил в реку, прощупывая посохом дно. Он ощущал себя путешественником, пытающимся форсировать через грязевую ванну горячий источник. Молоко и в самом деле обжигало даже сквозь брюки, хотя где-то к середине пути он привык. Гораздо хуже получалось справляться с течением, стремительности которого, пожалуй, позавидовали бы Сулак или Терек. Кое-где глубина доходила до пояса и даже груди, а ноги то и дело вязли в густой кисельной жиже.
К тому же он уже какое-то время ощущал незримое недоброе присутствие. С того берега за ним внимательно наблюдали чьи-то жадные глаза, вернее, всего один глаз. А чуть дальше в зарослях ивняка мелькал пестрый пятнистый или полосатый мех какого-то зверя. Словно лесная кошка шла к Молочной реке полакомиться прибитой к берегу пеночкой и сливками. Но в Слави, кроме кота Баюна, кажется, водились только любимцы Доли и Недоли Люб и Нелюб. Впрочем, и прирученный им Семаргл явно не отказался бы густого киселя изведать.
Михаил потянулся к дудочке. Звать духов-помощников по таким пустякам он не собирался, но местную нежить стоило приструнить. Однако, едва он притронулся к надежно спрятанному и закрепленному на груди чехлу, его посох, которым он упирался в дно, пытаясь противостоять бурному течению, неожиданно подломился, ноги поскользнулись на покрывавшем дно липком киселе, и он самым постыдным образом бултыхнулся с головой, чувствуя, как горячий поток тащит его на глубину.