Прежде чем вынырнуть на поверхность, Михаил нахлебался молока с плавающими в нем ошметками киселя, и в голове у него совсем затуманилось, а телом овладела слабость. Он еще успел подумать о том, что, если утонет, это будет самый бесславный и глупый конец, достойный сластолюбивого маразматика-царя из «Конька-горбунка», и из последних сил попытался достать дудочку или хотя бы докричаться до духов. Но в этот миг его подхватили чьи-то могучие руки, в лицо дохнуло удушливым смрадом, и он потерял сознание.
Очнулся он от того, что кто-то его плотоядно обнюхивал, обдавая зловонным горячим дыханием, к которому примешивались тяжкий дух болота и еще какая-то гниль. Открыв глаза, Михаил обнаружил, что со связанными руками лежит на полу, вернее, на своем рюкзаке, в полутемной и очень грязной пещере, а над ним нависает гигантских размеров неопрятная простоволосая бабища в засаленной поневе и драной рубахе. Тесемки, скреплявшие разодранный ворот, если когда-то и существовали, то давно уже оборвались, и оттуда то и дело вываливались свисающие почти до самой земли обвислые, как уши спаниеля, груди. Ноздри крючковатого носа плотоядно втягивали воздух, а единственный глаз смотрел грозно и хищно.
«Вот ведь угораздило! подумал Михаил. Не успел вступить в тонкие миры, как повстречался с Лихом Одноглазым!»
В намерениях великанши сомневаться не приходилось. Валявшиеся на полу пещеры в изобилии обглоданные человеческие кости красноречиво говорили о ее гастрономических предпочтениях. Один из черепов висел у нее на шее. Похоже, именно с его помощью она и навела морок, а Молочная река довершила дело. Спасибо хоть память не совсем отшибла.
Михаил судорожно припоминал все, что знал о повадках Лиха, но кроме пословицы о том, что его не стоит будить, в голове крутились только рассуждения университетского препода о происхождении имени от слов «Остаток», «Лишний» «Нечетный». Именно поэтому людей, которым не повезло родиться с шестым пальцем или стать обладателем тридцать третьего зуба, считали приносящими несчастья. Потом еще некстати из памяти выплыл мультик про родича людоедки, такого же одноглазого великана Верлиоку, и сказка, в которой у Лиха было еще три дочери: Когтистая, Клыкастая и третьяс клыками и костями сразу. Но вроде бы на их присутствие в пещере ничего не указывало. К тому же там лихая семейка жила, кажется, в избе и держала скотину.
Селезня, рака, веревочки и желудя, которые в мультике помогли старику одолеть Верлиоку, Михаил не имел. Дотянуться до дудочки со связанными руками под пристальным взглядом единственного глаза Лиха не мог. Поэтому оставалось последовать примеру Одиссея и попытаться заболтать. Вопрос только в том, насколько людоедка понимала человеческую речь. Да и захочет ли она его слушать. Судя по выпирающим ребрам, великанша была очень голодна, но все равно следовало попробовать.
Для начала Михаил выдал самую обаятельную из своих улыбок и, глядя в единственное око Лиха, как можно увереннее проговорил.
Низкий поклон тебе, красавица, что из реки вытащила, в дом свой принесла, обогрела и спать уложила! Ты бы мне еще руки развязала, чтобы я смог тебя отблагодарить.
Кожу стянуло коркой застывшего молока, на языке и губах остался привкус чего-то сладкого, как детский лечебный сироп или подтаявшее мороженое, голос прозвучал глухо и хрипло, но великанша его услышала.
Руки развязать? Ишь чего захотел! пророкотала она возмущенно, так что со сводов пещеры посыпалась земля. А отблагодарить ты меня и так сумеешь, добавила она, кривя клыкастый рот в жуткой ухмылке. Сейчас только решу, как тебя лучше есть: сырым или вареным.
Ты меня не поняла, красавица, не теряя присутствия духа, вкрадчивым голосом объяснил Михаил. Такой подарок ты не сможешь получить, если съешь меня сырым или сваришь в котле.
А мне никаких других подарков и не надо, огрызнулась великанша. Давно бы тебя съела, да уж больно ты тощий!
От варки мясо становится нежнее, и кости мягче, посоветовал Михаил, решив, раз не получилось ее заинтриговать, просто до последнего тянуть время. Да и само варево, если в него добавить коренья и травы, может получиться тоже сытным и вкусным.
И то верно! неожиданно покладисто согласилась людоедка. Давно я не разводила в своем очаге огня.
Она оправила полусгнившую поневу, закинула за плечо опять выпавшую из рубахи правую грудь и где-то среди хлама и обглоданных до белизны костей раскопала гигантских размеров закопченный котел, в который прямо от порога зачерпнула стоячей воды. Похоже, ее логово располагалось где-то у реки или на болоте. Потом с легкостью подняла тяжеленный котел, подвесила его на треногу и о чем-то задумалась, наморщив скрытый сальными космами лоб.
Для того, чтобы вода нагрелась требуется хворост, напомнил Михаил, лелея почти несбыточную надежду, что несносная бабища отправится в лес, и он, воспользовавшись ее уходом, сумеет скрыться.
Камня, закрывающего, как у Полифема, вход, он не видел, тем более что в логове кроме обглоданных костей и поживиться-то было нечем.
Совсем меня за дуру держишь?! Я, значит, уйду, а ты дашь деру?
Единственный глаз Лиха налился кровью, клыки зловеще блеснули в полумраке пещеры, обвислые груди угрожающе затряслись.
«Такие титьки, пожалуй, вместо пращи или дубинки использовать можно. Под такую неровен час угодишь, зашибет и фамилии не спросит».
Я бы честное слово дал, заверил ее Михаил.
Пока нерадивая хозяйка пещеры копошилась, разыскивая давно заброшенный за ненадобностью котел, он сумел освободиться от пут, тем более что гнилые ремни поддались на раз, и дотянулся до заветной дудочки, чувствуя, как магия, согревая, течет по жилам.
Да я тебя сейчас сырым съем вместе с костями! пригрозила людоедка, опрокидывая котел и бросаясь к своему пленнику.
Но раньше, чем она сумела сделать хоть один шаг, Михаил, который успел подняться на ноги, завел забористый наигрыш, заставивший ее пуститься в безудержный пляс.
Да что ты такое творишь!? возмущалась она, притоптывая по мокрому полу плоскими босыми ступнями, на пальцах которых, помимо кривых почерневших когтей, рос мох и даже, кажется, притулились пара поганок.
А ну прекращай, кому сказала! грозила она костлявыми ручищами, которые вместо того, чтобы дотянуться до черепа и навести морок или попросту схватить пленника, то упирались в бока, то задорно отбивали ритм, то вздымались вверх и разлетались в стороны.
От ее тяжелой поступи пещера ходила ходуном, а обглоданные кости гремели не хуже трещоток и погремушек. Каждый шаг, который Великанша вдавливала в земляной пол не меньше чем на полметра, сплющивая пожелтевшие черепа и превращая в прах берцовые кости, отзывался стоном в опасно нависающих гулких сводах. Когда ей приспичило выбивать дроби и вить веревочку, по стенам пошли трещины.
Михаил, не снижая темпа, убедился в сохранности рюкзака и стал пробираться к выходу, обходя по широкой дуге вскидывающее ноги и кружащее по всей пещере Лихо. Великанша злобно зыркала на него из-под совсем растрепавшихся патл единственным глазом, клацала зубами, но ничего не могла с собой поделать. Руки и ноги ее не слушались, вовлеченные в пляску. Волосы вставали дыбом, то и дело заслоняя обзор, так что она несколько раз врезалась в стены. Груди так и подскакивали туда-сюда, то оглушительно хлопая ее по спине, то отбивая барабанную дробь по впалому животу.
Она ревела и завывала на все голоса, сотрясая нависавший все ниже свод, но наигрыш ее все равно доставал. Она попыталась преградить Михаилу дорогу к выходу, но опять промахнулась и, оступившись, угодила ногой в котел, проехалась на мокрой земле и со всего маха врезалась в стену, продолжая рефлекторно подергиваться всем телом.
Да чтоб ты провалился! прорычала она в изнеможении. Не будет тебе удачи в пути, и в жизни счастья не будет!
Она собиралась изрыгнуть еще какое-то проклятье, но в это время потолок пещеры не выдержал и рухнул, погребая ее под своей толщей. Михаил, который уже почти добрался до входа, едва успел увернуться от града летящих сверху обломков, не чуя под собой ног, вылетел наружу и помчался куда глаза глядят по болоту, подальше от этого проклятого места.