Ты слал в чужие сны то сумасшедшее видение страны,
Где ночь светла от света слёз
Гор зажмурился, а перед его внутренним взором возникло забытое, напрочь забытое прошлое. Он почувствовал запах чабреца, влажной земли и лошадей, пасущихся на склонах отрытых ветрам холмов. Увидел мальчика, мастерившего из трав, веток и собственных волос забавные штучки, чтобы развлечь маленькую девочку; мальчика, указывающего ей на величавые горные вершины и обещавшего, что заберёт её туда. Теперь эта девочка пела ему:
Господином горных дорог назову тебя,
Кто сказал, что холоден снег?
Перевал пройду и порог, перепутье,
Перекрёсток каменных рек.
Я ухожу вослед не знавшему о том, что значит страх.
Но не с тобой ли все погибшие, пропавшие в горах,
Что обрели покой там,
Где пляшут ветры под твоей рукой
На грани ясного утра? И ему было очень больно. Только что Гор разрывался между желанием признаться Алисе, что он и есть Гэбриэл, и стыдом за то, чем он стал. Песня Алисы сделала это признание совершенно невозможным. Господин горных дорог?! Скорее, Господин Доски и соломы! Какой невыносимый стыд жёг его душу в эти минуты, Алиса и вообразить бы не смогла! И в то же время он так восхищался ею! Восхищался её непохожестью, её способностью нанизывать слова на канву удивительно красивой мелодии так образно и ёмко. Гор вспоминал их детскую встречу так, словно это было вчера. «А почему они белые? Это снег. Он же холодный! Ну, куропатки в нём ночуют, значит, им тепло. И трава под снегом зелёная».
Пусть укроет цепи следов моих иней,
Чтоб никто найти их не мог.
Кто теперь прочтёт подо льдом твоё имя
Господина горных дорог?..
И вновь повисла тишина. Алиса, вся трепеща и затаив дыхание, ждала реакции Гора, а тот боролся с болью и стыдом. Услышав мечту и тоску девочки, которая когда-то поверила ему и тщетно ждала все эти годы, Гор понял её и возненавидел себя сильнее прежнего. Ведь она, бедняжка, не только была одинока, как и он. Она вдобавок была абсолютно беззащитна и обречена. Да, чухой её не сделают, мясом в Девичнике на потеху извращенцам не выставят. Но её ждёт сомнительная честь стать женой Хозяина. Гор плохо представлял себе статус жены, зато он хорошо знал злобную подлость Хэ, его ненависть к девушкам. И помнил слова Доктора о том, что как только Алиса родит, её убьют.
Вам понравилось? Не выдержав, спросила Алиса, страшно стесняясь, но и надеясь на похвалу.
Красиво, да. Ответил Гор неловко. И это ну волшебно как-то.
Простите, что сама напрашиваюсь на похвалу. Теребя кончик своей косы, сказала Алиса. И что навязываюсь вам. Я не хотела быть обузой, не хотела, правда-правда! И меня хорошо воспитывали, я знаю, что нельзя так вести себя, как я веду. Но я
Ты не обуза. Гор решился, присел, опершись на локоть. Ты моё солнышко, ну, такое тёпленькое, и это моё чудо маленькое. Его словно прорвало, и даже слова как-то ловчее стали складываться в голове и выходить наружу. Я знаю, что значит: быть одному, никому не нужным, я всю жизнь таким был. Всё тянулся к друзьям, как дурачок какой, в грязь для них расшибался, а они либо продавали меня за мелочь какую-нибудь, либо А, хрен с ними! Один парень был ничё такой, я им даже восхищался: Гефест, вожак наш бывший. Но его убили из-за Чу из-за девушки. Я тогда не понял его, злился, девок вообще возненавидел. А теперь вот думаю: дурачок я, да. Всё думал неправильно, столько сделал глупого и дурного. Может, единственное, что я хорошего сделалэто пришёл к тебе сейчас. Потому, что тысамое волшебное и хорошее, что со мной случилось за столько лет. Мне хорошо с тобой, солнышко моё, так, как никогда в жизни не было. Он отдавал себе отчёт в том, что вручает себя в руки этой девушке, и отныне она вольна казнить его и миловать, как только ей захочется. Но это было не важно Потому, что Гор был теперь уверен: если Алисы у него не станет по какой бы то ни было причине, он просто сядет и умрёт.
Алиса в ответ на эти слова обвила его шею руками и расплакалась у него на грудиот радости и облегчения. Когда она признавалась Гору в любви, ей было очень страшно, страшно от того, что она могла говорить в пустоту, что Гор вовсе не так сильно нуждается в ней, как она в нём. Алиса была искренней, пылкой, вспыльчивой, немножко вздорной, но ласковой девушкой, умненькой и отважной, не смотря на хрупкость и нежность. В таких крошках часто гнездится большое и храброе сердце; и Алиса была как раз из таких. Но, в отличие от Гора, не знавшего ничего и с девственной восприимчивостью впитывающего всё происходящее, Алиса много читала. И хоть её чтение проходило строгую цензуру, ей были знакомы, пусть только по книгам, и коварство, и лицемерие, и прочие вещи. К тому же сердечко её было больно ранено предательством женщин, воспитавших её, Матушки и Мадмуазель. Они никогда её не любили и не скрывали этого, но всё-таки Алиса не ждала от них такого жестокого предательства! Отправляя её с Госпожой и Доктором, Матушка сказала: «Лютня тебе не понадобится, и книги тоже». Алисе не дали с собой ни одной из её любимых вещей! А значит, поняла теперь Алиса, они знали, куда её везут и зачем. И вот так вот отправили, спокойно, безразлично Ведь они жили с нею бок о бок столько лет, она привязалась к ним, она так старалась заслужить их одобрение и любовь! Иничего?.. Все эти дни, пока Гор не пришёл к ней, Алиса переживала внутри себя эту страшную катастрофу, и плакала, плакала, плакала Снова и снова говорила, упрекала, и вновь плакала И если бы Гор, только-только обретённый ею, сейчас оставил её, Алиса была бы совсем убита, но не удивлена. Девушка всё время боялась, что он так и поступит, хоть это не мешало ей любить его. И вот он сказал ей, как сильно её любит?.. Этого слова он не произнёс, хоть Алиса ждала его с замиранием сердца. Но он и так сказал такое, что наполнило Алису счастьем и подобием покоя. Солнышко маленькое чудо лучшее, что с ним случилось! Свернувшись, как котёнок, у него на груди, Алиса задремала, наконец-то спокойная, чувствуя себя в безопасности. У Гора было такое хорошее тело! Такое горячее, такое сильное, надёжное, большое; и так вкусно пахло! Так успокаивающе стучало сердце в его груди! Пальчики Алисы, гладя его, чувствовали шрамы и рубцы, и нежно ласкали их, напоминая ей, как он страдал. Женское сострадание мешалось с любовью; Алисе хотелось бы дать ему всю себя, всю свою любовь, всю нежность, чтобы он забыл о своих страданиях и
И улыбнулсяхотя бы раз. За всё время с нею Гор не улыбнулся ни разу. Смеялся, усмехался, дано его улыбки она не видела Она еще не знала, что он не улыбнулся ни разу с тех пор, как вообще попал сюда, то есть, десять без малого лет.
Алиса спала у него на груди, а Гор, обнимая её и наслаждаясь её теплом и запахом, спать не хотел. Ему хотелось продлить это волшебное ощущение, насладиться им целиком, до последней капли. Он обнимал Алису и смотрел вдаль, туда, где на границе моря и неба, меж двух высоких узких скал, горел далёкий-далёкий огонь. Каждый раз, когда Гор смотрел туда, на этот огонь, ему казалось, что тамего дом. Что если он вырвется когда-нибудь отсюда, то он пойдёт именно туда, и там, наконец, будет спокоен и счастлив А ещё ему казалось иногда, что кто-то зовёт его оттуда, и зов этот порой был таким сильным, что Гор почти слышал его наяву. Порой ему снилось странное место: мох, вода, дерево с длинными ветвями-косами, какие-то огоньки, голубые, розовые и золотые, какие-то искры, какое-то существо, которое он никак не мог увидеть, но которое было здесь и от его присутствия было хорошо и спокойно. Видел он и другие сныв этих снах он был словно бы не собой, а кем-то ещё, и у этого кого-то был меч, был конь, он умел сражатьсяи сражался, и порой получал раны, а самое странное было то, что если его ранили в таком сне, то потом у Гора наяву болело это место, эта рука, нога или бок. Он часто видел во сне изображение лилии, меча и грифона, хоть и не знал, что это грифон. Так часто, и так подробно, что мог бы нарисовать этот знак по памяти во всех деталях.
Луна, ненадолго заглянув сквозь разрывы в тучах в краешек окна справа, ушла, но её серебряное сияние заливало бушующее море, и в комнате было светло. Мечта о свободе вновь вгрызалась в сердце Гора, словно голодный волк, так, что он едва ли не стонал вслух. С мучительным недоумением смотрел на бушующее внизу море, кипящее белой пеной меж обломков камней у подножия башни. Вот же оно, вечно неспокойное, вечно в клочьях пены, так близко, и так недостижимо! Оно естьи его всё равно, что нет!