Самых строптивых, таких, как Мария, обычно сразу же изолировали от остальных, чтобы не подавали дурной пример послушному «мясу». «Матушки» ещё на фермах заставляли таких девочек носить жёлтые ленты в знак того, что они «хуже всех». Их сразу же запирали отдельно и продавали тем из гостей, кто любил девственниц, а потомесли после такого гостя она оставалась жива, Доктор подлечивал её, и девушку продавали прямиком в Галерею. Мария свою жёлтую ленту потеряла, и это избавило её от самой страшной судьбызато обрекло на более долгие и не менее жестокие мучения Притащив её, связанную, в Девичник, Доктор позвал двух стражников, которые весь день находились в собственном помещении, светлом и почти комфортном, и передал приказ: пять плетей с насадками.
А потрахать? Спросил один из них, жадно ощупывая Марию глазами. Синяков и разбитых губ он не замечал: для всех здесь это являлось скорее нормой, и не отвращало от любимого удовольствия.
Да на здоровье. Ощерился Доктор. Только учти, это тварь упёртая, она терпит, не визжит и не стонет даже.
У меня застонет! Уверенно заявил стражник, схватив Марию за волосы и рванув к себе.
Но Мария терпела. У неё болели даже стиснутые изо всех сил челюсти, и слёзы ручьями бежали по щекам, но она не издала ни звука, и не дёрнулась ни разу, пока её насиловали и били, выворачивали груди, кололи ягодицы ножом Доктор не раз останавливал зарвавшегося и сатанеющего от её молчания стражника, напоминая, что это «свежее мясо» и его следует пока что «поберечь». Второй стражник всё это время стоял рядом с отсутствующим видом, на настойчивые предложения Доктора тоже «проучить тупую тварь» не реагируя вообще никак. Он был моложе своего напарника, но выше ростом, тоньше в поясе, и намного красивее. В сущности, если бы поставить рядом его, Гора, и даже Эрота, прекрасного, как сладкий девичий сон, сложно было бы выбрать того, кто из них красивее. Каждый был красив по-своему. Этот стражник был, как и Мария, эльфийским кватронцем, эльдаром; как у большинства уроженцев Дуэ Сааре, эльфийского юго-восточного побережья, у него были тёмные, почти чёрные, глаза и светлые волосы. Выглядел он настоящим эльфом, чистокровным, без всякой примеси человеческой крови, только в глазах, больших и мрачных, горел слишком жаркий для эльфа огонь. Он тоже был сдержанным, но его сдержанность отличалась от ледяной маски Гораглаза выдавали натуру страстную, до бешенства, опасную. Сам себя он называл Штормом; в Садах Мечты его звали Фрейр, но на это имя он не откликался. В Приют, как поначалу хотел Гор, Фрейра взять не получилосьглавным предназначением и занятием обитателей Приюта был секс, насилие над девочками, ежедневное и длительное, а Фрейр девочеквпрочем, как и мальчиков, игнорировал и сексом занимался крайне редко, только в полнолуния, когда его эльфийская натура требовала того. Он вообще был невероятно строптив, зол и бесстрашен; когда он стал взрослеть, и для гостей Садов Мечты стало по-настоящему опасно связываться с ним, Хозяин хотел продать его в Галерею, не смотря на его экзотическую красоту и на то, что за «настоящего эльфа» содомиты готовы были выкладывать хорошие деньги. Спас его от этой участи Горсказал Хозяину, что мальчишка, конечно, бешеный, но в страже его качества здорово пригодятсяесли Хозяин сможет его приручить. Гор хорошо изучил Хозяина, и знал, как его спровоцировать, а пацана спасти хотелось. Клюнув, Хозяин тут же принялся «приручать» дикого кватронцаи приручил. Мальчишка поверил ему, и стал самым его преданным слугой. Шторм смотрел Хозяину в рот, слушал каждое его слово, как откровение свыше, стремился служить ему лучше всех Хозяин этой преданностью тяготился. Возможно, в глубине души он сам себя презиралиначе, как было объяснить то, что наибольшее презрение и наибольшую ненависть в нём вызывали именно те, кто его любил и кто им восхищался?.. Как бы то ни было, Шторма он презирал и порой даже ненавидел, именно поэтому мальчишка уже третий год оставался в страже Садов Мечты и практически не получал заданий снаружи. Но Шторм этого не понимал. Ему казалось, что он не достаточно умел, ловок, полезен, и старался изо всех сил, чтобы доказать обратное. В то время, как его напарники в минуты отдыха пили вино, играли в кости и нарды, а то и навещали Девичник, Шторм занимался с холодным оружием, отрабатывал удары, блоки и подсечки. По сути, на данный момент он был лучшим бойцом из всех стражников Хозяина; остальные, даже его любимая Дикая Охота, состоявшая исключительно из высоченных кватронцев, привыкли иметь дело с перепуганными крестьянами, горожанами и рабами Садов Мечты. Стоило им столкнуться с настоящими бойцами из рыцарей или наёмников, и они способны были взять только числом. Шторм же в самом деле научился отлично владеть мечомвот только Хозяина это не радовало. Напротив. Он никак не мог заставить себя отнестись к Шторму так, как тот того стоил; ну, ненавидел он эльфов, и всё тут!.. Впрочем, Шторм этого не видел и не понимал, а Хозяин неизменно обращался с ним лицемерно-ласково, называл «Сынок» (так как всё равно не помнил его имени) и даже то, что не даёт ему настоящих ответственных поручений, объяснял тем, что не хочет отпускать его от себя.
Шторм легко и безжалостно убивал, и ему было абсолютно всё равно, кого: женщину, ребёнка, старика или рыцаря. Хозяин уже дважды отправлял его с карательными функциями в провинившиеся деревни, и Шторм даже превзошёл его ожидания: на него не действовали ни угрозы, ни мольбы, и подкупить его оказалось тоже невозможно. Помимо его эльфийской крови и внешности, недостаток у Шторма был ещё один, и серьёзный: он не желал секса в Садах Мечты. Как уже было сказано, он не хотел ни мальчиков, ни девочек, и только когда в полнолуние эльфийская суть брала своё, он брал в Девичнике девочку, предпочитая, как и Эрот, тоненьких, с маленькой грудью, и уводил их в коридор, в темноту. Вот и сейчас, Доктор настойчиво предлагал ему Марию, даже настаивал, пока Шторм не выхватил кинжал, не приставил его к горлу Доктора и не произнёс медленно и холодно:
Отвяжись.
Ты-ты-ты осторожнее, эй! Обозлился Доктор, с непонятной ненавистью ощерившись на Шторма. Страх потерял, выблядок эльфийский?!
Шторм не произнёс ни слова, не шелохнулся, но взгляд его почти чёрных глаз с пылающими красным зрачками стал таким, что Доктор подался назад, ворча и бледнея от бешенства и меленького страхаДоктор был невероятно труслив. Стражники связали Марию, и пять раз от души ударили плетью с металлической насадкой. Это только кажется, что пятьэто не много. Но когда каждый удар рвёт плоть до кровиэто очень много. От первого же удара Мария закричала, правда, потом всё-таки нашла в себе силы стиснуть зубы и не кричатьи всё-таки стон рвался сквозь стиснутые зубы, она зажмурилась, напрягая все свои силы и всю свою волю. Доктор понял, что ещё удари девушка лишится чувств, после чего издеваться над нею какое-то время будет уже бесполезно, поэтому не попросил добавить пару ударов, хоть ему этого и хотелось. Мария сразу же вызвала в нём ненавистьи потому, что очень была похожа на свою мать, которая когда-то спасла Доктора от рысьих когтей, привела к себе домой, накормила и отвела в безопасное место, и которую он после этого предал и убил; и потому, что оказалась строптивой и гордой, а главноесмелой, а Доктор, как последний трус, смелых ненавидел особенно сильно, и потому, что её хотел Гор, которого хотел Доктор. Гор знал, что делал, когда пригрозил ему. Если бы не эта угроза, Доктор именно так бы и поступил: замучил Марию до смерти, а потом сказал бы, что всё произошло случайно.
Но он и так без удовольствия не остался, самолично щедро посыпав солью раны на теле девушки и заменив горох, который назначил ей Гор, на битое стекло, у самого бассейна, чтобы её видели все остальные девочки из своих стойл и помнили, что бывает со строптивицами. После чего остаток времени до сумерек прохаживался вдоль клеток и расписывал им, какая жизнь их ждёт. Что выхода нет, что надеяться не на что. У них нет ни будущего, ни какого-то шанса не то, что улучшить свою жизнь, но даже просто выжить. Особенно красочно Доктор расписал Галерею, обещая каждой из них, что там они и сдохнут рано или поздно, и скорее всего, рано. Девочек в это время тщательно помыли и причесали беременные рабыни Доктора, красиво заплели их, смазали синяки и раны, наложили, где нужно, примочки. После того, как Доктор, напоследок изнасиловав Марию, наконец-то ушёл к себе, Паскуда занялась Марией. Омыв и смазав её раны, она вдруг шепнула: