Правда?! Поразился Гэбриэл, и еврей снова, уже веселее и мягче, усмехнулся при виде его детской радости. Нет, правда?! А как это?
Наш банк будет, скажем, каждый месяц выдавать ему по два талера, и этой суммы в его районе ему хватит с лихвой на питание и одежду.
Наградой ему была радость на лице Гэбриэла, и такое искреннее облегчение, что и самый чёрствый человек на свете почувствовал бы к Гэбриэлу симпатию. Даже бродячая торговка, высокая, статная женщина с вьющимися белокурыми волосами и красивым, но несколько мужественным лицом и очень холодным взглядом больших серых глаз, подошедшая к ним со своим лотком, взглянула на Гэбриэла с неожиданной теплотой. Он казался таким искренним и простым! Да и был таким. Что бы ни сотворили Сады Мечты и Драйвер с его телом, душу свою Гэбриэл от них уберёг, укрывшись за ледяным панцирем презрения. Во многом он так и остался тринадцатилетним мальчиком, мечтающим стать разбойником и жениться на Алисе!
Ступай, сударыня, ступай. Сказал торговке еврей. Здесь у тебя ничего не купят.
А я думаю, развязно возразила торговка с незнакомым Гэбриэлу акцентом, новоявленный богатей у меня что-нибудь, да купит! У меня в коробе совершенно случайно есть пара отличных башмаков, да и другие мои вещички ему будут интересны Я дорого не возьму. Товар из самой Италии!
Я, пожалуй, возьму башмаки. Извиняющимся тоном сказал Томас, глаза его блестели детским восторгом, не меньшим, чем у Гэбриэла. А ты, наверное, и правда, ангел?
Что?! Глаза торговки на миг сверкнули лезвием клинка, но она тут же взяла себя в руки. Не иначе, господин богатей, не иначе!
Подождёшь, любезная. Бесцеремонно возразил еврей, приглашая Гэбриэла и Томаса в банк. Нам нужно уладить небольшие формальности.
Скажи честно, обратился еврей к Гэбриэлу внутри. Это Мойше дал тебе золото?
Нет. Гэбриэл даже покраснел. Его деньги у меня тут, я их не трогал Это моё золото. Мне его один нуОн заколебался, не зная, как сказать про Гелиогабала. Знакомый давал. По одному золотому в месяц. У меня их было десять и ещё пять. А это всё, что осталось.
Еврей выразительно посмотрел на него, потом развёл руки в молчаливом обращении к небесам и даже возвёл очи горе. Такого он ещё не встречал! Молодой еврей в черной шапочке вроде той, что дома носил Моисей, засмеялся и почесал себе нос.
Говорят, что простота хуже воровства. Сказал еврей. Но в твоём случае даже это довольно-таки мягко сказано. Ну, и что мне с тобою делать, юноша? Тебя же нельзя выпускать в дикую природу, тыноворожденный телятя, я вас умоляю! Он обратился за пониманием к Томасу, который стеснялся своих рваных башмаков и своего вида, и жался у двери. Вы когда-нибудь видели такое диво, э?.. У него было пятнадцать дукатов, на которые он мог уехать в Винетту или Валену и жить там, как король, чтоб я так жил! Мне прямо таки стыдно брать проценты с этого попика, я чувствую приступ щедрости, это заразно.
Молодой еврей весело фыркнул, снова рассмеявшись, но встретил взгляд старшего, и быстро принялся чесать нос, скрывая смех и пытаясь принять серьёзный вид.
Я прямо-таки не знаю, что с вами делать. Еврей забрал в горсть свою холёную бороду, глядя на своих странных гостей, и в глазах его прыгали весёлые чёртики. Но как бы ему ни было смешно, он и в самом деле не знал, что ему делать. Очень серьёзные люди не так давно обещали ему огромную награду за этого юношу, или за какие-либо сведения о нём. Им интересовалась инквизиция, а инквизиции любой еврей боялся, как чумы. И не важно, что формально в Нордланде её не было. В это время люди верили, что она есть везде и достанет хоть со дна морского. Иосиф Левин, племянник одного из самых богатых евреев Европы, Соломона Райя, был человеком бесстрашным, как многие его соплеменники, вынужденные стать бесстрашными, живя в постоянной смертельной опасности, под угрозой погромов, чисток, просто каприза толпы. К нему могли прийти в дом и перерезать всю его семью в любой момент, по любому поводу или же просто без повода, и он всегда это помнил. Как многие его соплеменники в Европе, он постоянно имел этот страх в крови, в костном мозге, всегда ждал расправыдаже когда не ждал. Кое-кто из его народа предавал веру и крестился в христианство; но их презирали даже сами христиане, и в любом случае, Иосиф был не из них. Всем не евреям он платил той же монетой, презирая их и не имея к ним никакой жалости или сочувствия. Но эта парочка Особенно этот полукровка Иосиф мог легко забрать у них деньги и выпроводить, а за юношу ещё и получить солидное вознаграждение. Он даже просьбой Мойше мог бы пренебречь, поскольку считал его старым чудаком и выжившим из ума идеалистом. Ноне сейчас. Что-то было в этом юноше, что-то такое чистое, такое простое и правильное, что Иосиф просто не мог поступить с ним так, как того требовали привычка и выгода. Кто его знает, что в нём было не так?.. То ли эти веснушки на переносице, превращающие красивое холодное лицо в симпатичную мальчишечью физиономию, то ли взгляд тёмных глаз, честный, откровенный, даже немного трогательный?.. Или то, как охотно, даже с радостью, он расстаётся со своим богатствома для такого, как он, это настоящее богатство! и как радуется тому, что может помочь этому нелепому чудику и его дочке?.. Когда-то и сам Иосиф мечтал помогать всем несчастными было это не так уж и давно. Пока им не пришлось бежать из Лиона, где жила его семья, в одном белье, зимой, в слякоть. И их, семью с шестью детьми, мал-мала-меньше, травили, как зверей. Тогда он поклялся себе, что не пожалеет больше ни одного христианина И вот надо же: пожалел. Потому, что верил: этот мальчик и еврею отдаст вот так же всё, что у него ещё останется, и еврея закроет собой и будет спасать. И никакие деньги, и никакая выгода не заставят его поступить иначе. Иосиф Левин написал расписку о полученных от Томаса Босяка трёх золотых дукатах, выдал ему десять талеров, подтвердил обязательство банка выдавать ему ежемесячно по два талера, и отпустил осчастливленного попика восвояси. Повернулся к Гэбриэлу.
Ты очень везучий юноша, Гэбриэл. Сказал без тени улыбки. Мойше пишет, что Господь любит тебя, и я думаю, это так. Ты знаешь, что тебя ищут?
И здесь?.. Дрогнул Гэбриэл.
И здесь, и, я думаю, везде. Что ты сделал, что тебя так хотят?..
Я сбежал. Признался Гэбриэл скованно.
Прихватив пятнадцать золотых, э?
Я не вор! Гэбриэл аж покраснел. И не брал ничего из его поганого замкаЗапнулся. Кроме девушки. И Иво. Это мои деньги. Их давали мне.
Пусть надо мною посмеются все куры Элиота, если я не прав, но я верю тебе. Верю, что ты не вор. Я люблю Господа и люблю Мойше, хоть он и старый упрямый дурень. Поэтому я тебе помогу. Денег не дамэто будет прямо-таки издевательством над моей натурой, если я это сделаю! В Гранствилл завтра уходит шхуна моего хорошего друга, Исаака, «Жемчужина», я отправлю тебя с ней. Кстати, Мойше пишет, что отправил мне травяной чай Э?
Я его отдалГэбриэл мучительно покраснел. Люси, девочке, она такая Но я вам отдам деньги, если Я не знал!.. Он вновь полез за пазуху.
Не надо! Со смехом поднял руки Иосиф. Переживу и без чая. Иди; Симон проводит тебя в баню, а потом ты поешь.
Торговка, дождавшись Томаса, всё-таки всучила ему пару башмаков, в которые тот и обулся тут же, на месте, заодно накупив у неё обычной чуши: леденцов для Люси, куклу для неё же, бусы и пару дешёвых колечек. А торговка в это время, как бы невзначай, выспросила у него всё, что случилось. Проводила смешного человечка насмешливым взглядом холодных глаз. Внешность у неё была ангельская: такие лица уже чуть более, чем через сто лет, будут запечатлены на полотнах Леонардо да Винчи, правильные, мягкие, с большими глазами и крупными тяжёлыми веками, и неуловимыми улыбками на прихотливо изогнутых губах. И волосы у неё были такие же, вьющиеся крупными локонами, прекрасного, благородного золотистого цвета. А вот глаза у неё были волчьи: светло-серые, пристальные, тяжёлые, ледяные глаза убийцы. Не женские глаза. Торговка не спеша направилась в сторону городского парка с эльфийскими статуями и фонтанами, и какое-то время прогуливалась там, предлагая прохожим свой товар, и время от времени даже кое-что продавая, пока к ней не подошли две кармелитки.