С этого дня выздоровление его пошло просто семимильными шагами. Будучи практичнее и просто сообразительнее Иво, Гэбриэл постарался всё это время посвятить получению информации. Что такое деньги, как следует с ними обращаться, как общаться с людьми, чего избегать, чего опасаться, чего ни в коем случае не делать И чем больше он узнавал, тем сильнее становился его страх за Алису. Она и Ивоони же, как младенцы, ничего не знают, не умеют, в дурацких крестьянских тряпках, поди, бежали! Он ждал вестей от друзей Моисея с напряжением и страхом, но и с надеждой. А пока ждал, уже старался помогать Гансу и Тильде, не смотря на то, что рука ещё была в лубке, и вдобавок, он сильно хромал. Порой они его почти силой прогоняли на берег ручья, текущего под холмом, и тогда Гэбриэл просто сидел в зарослях ветлы и мать-и-мачехи, любуясь чистейшей родниковой водой, весело струящейся по известняковому руслу. В воде, напоминая о детстве, юрко шныряли маленькие рыбки и головастики, над водой зависали стрекозы с хрустальными крылышками, стаями скапливались на прибрежной грязи оранжевые и голубые мотыльки, высасывая влагу. Обманутые тишиной, на плоские белые камни выползали лягушки, моргая золотистыми, с поволокой, глазами Порой Гэбриэл замечал плывущую норку или осторожную цаплю, а если тишина была достаточно долгой, в ближнем лесу начинала выводить свою нежнейшую мелодию флейта иволги. Гэбриэл снимал рубашку и позволял солнцу ласкать свою бледную кожу, столько лет лишённую настоящего, живого тепла Тильда поначалу переживала, что с непривычки он обгорит, и мазала его сметаной, но кожа полукровки мигом приспособилась к новым условиям. Лёгкий золотистый загар покрыл его за несколько дней, а главноена лице, загоревшем и поздоровевшем прямо на глазах, вдруг возникли веснушки, такие трогательные, и так смягчившие его строгую правильную красоту! Ресницы выгорели, и тёмные глаза благодаря этому приобрели бархатную мягкость, лицо округлилось, стало моложе и проще, земное, и очень похожее на лицо того мальчика, прямодушного и ласкового, которого когда-то полюбила маленькая Алиса. Он много мечтал в эти дни Сидя у воды, работая во дворе или укладываясь спать, он мечтал, как найдёт Алису и Иво, как они найдут в лесу вот такое же прекрасное и спокойное местечко, и будут жить там, счастливые, безмятежные. Построят дом Или найдут свободную башню вроде этойпочему нет? Алиса будет хлопотать по дому, а онохотиться, рыбачить Заведут корову, обязательнолошадей, посадят яблони и вишни И был счастлив предвкушением счастья. Сейчас ему не нужно было больше абсолютно ничего. Гэбриэл не хотел ни славы, ни богатства, ни приключенийдостаточно было с него побега. Измученная душа его ждала простоты и покоя. По вечерам он жил приключениями Гийома и Бьянки, которые были самым безжалостным образом разлучены, и не имели возможности даже послать друг другу весточку, но хранили друг другу верность, не смотря на происки родителей и клеветников. А тем временем их герцоги, подстрекаемые бесчестными интриганами, вняв самой чёрной клевете, изготовились идти войной друг на друга, и в первой же битве встретились родной брат Бьянки и Гийом Вот это был момент! Моисей прервался самым жестоким образом на моменте, когда они скрестили копья, и вдруг Гийом узнал гербы. А ведь тем временем Бьянка подслушала разговор клеветника и узнала, что война начата без всякого повода! И что на герцога, которому служит Гийом, готовится покушение! И терзалась, бедняжка, не зная, как бытьне было ни одной души, которой она могла доверить тайну, и её саму вот-вот должны были отправить в монастырь по наущению бесчестного священника, который воспылал к ней преступной страстью и захотел сделать своей пленницей и наложницей А брат и отец на войне! А дядя и есть тот самый клеветник, и потакает священнику! Гэбриэл не мог заснуть, ворочаясь и терзаясь судьбой несчастной Бьянки. Да и Гийом в страшной опасностион-то знает, что это брат любимой, а тот ничего не знает о Бьянке и о нём! Убить родного человека Бьянки невозможно, а брат вполне может прикончить не защищающегося Гийома! Ему-то что! Вот положение Гэбриэл вздыхал, терзаясь мучениями книжных героев, и обижался на коварного Моисея. Мог бы хоть про конец поединка прочитать!
И где-то в сердце грелась и зарождалась мечта Пока слабая, неназойливая, такая нереальная. Мечта о рыцарстве, о сражениях. О мече в руках, о верном коне. И о смертельном поединке с Хэ. Поднять забрало, нанося последний удар, и сказать Но так много было, что сказать, что как-то неподходяще это было для боя и последнего удара, и Гэбриэл, хоть и наивен был ещё сверх всякой меры, был достаточно умён и практичен, чтобы это понимать. Он просто оживал, отдыхая от пережитых ужасов, отвыкая от Садов Мечты и готовясь к новой жизни, наслаждаясь каждым мгновением.
Глава пятая: Город Мёртвой Королевы
Гарет уже совсем было собрался отдавать приказ отчаливать и плыть в Блумсберри, но его задержал неожиданный посетитель. На борт «Единорога» поднялся его высокопреосвященство, кардинал Стотенберг. Скрывая недоумение, неловкость и даже тревогу, Гарет встретил его, как подобает, демонстрируя прекрасные манеры и лоск, усвоенный в Европе. Стотенберг был для него загадкой. Гарет знал, что они дружили с принцем Элодисским, что отец отзывался о нём с уважением и не без восхищения, но в политике не было друзей, и этому Гарет тоже успел научиться в Европе.
Много наслышан о сыне своего старого и глубокоуважаемого друга, сказал Стотенберг, усаживаясь в кресло в каюте Гарета, и давно хотел повидать. Вы не почтили Элиот своим визитом, и я дерзнул сам повидаться и познакомиться. Не помешал никаким вашим планам?
Что вы, это большая честь, я польщён. Это первое моё знакомство с высокопоставленным вельможей в Нордланде.
Я здесь скорее, как частное лицо. Я навещал его высочество перед Рождеством, и остался и рад, и удручён одновременно. Рад тому, что болезнь не одолела его, и он избежал наихудших последствий удара. Удручён тем, что горе совсем сломило его дух. Тиберий и все, кто искренне любит его высочествосреди них и ваш покорный слуга, Стотенберг говорил медленно, отчётливо выговаривая слова, с присущей анвалонцам лёгкой странностью в произношении, на слух очень приятной, надеялись, что ваше возвращение взбодрит и оживит его.
Но? Приподнял Гарет бровь, слегка задетый. Кардинал улыбнулся:
Об этом, боюсь, рано судить. Улыбка у него была обаятельная, и почти в точности такая, как у Софии. Ваш отец очень гордится вами. Во время моего визита мы говорили только о вас: о ваших военных подвигах, о ваших орденах, о вашем скором возвращении. Он очень ждал вас.
Гарет почувствовал, как вся кровь приливает к щекам. Чёртов Стотенберг! Вроде и не сказал ничего, но пристыдил так, что тошно стало. И об Анвалонцах, и о Софиипока не слова, а ведь Гарет был уверен, что кардинал прибыл из-за них и его с блеском проваленного визита в Урт. Кстати, по слухам, Софияего дочь, и если присмотреться, похоже на то: те же узкий подбородок и широкий лоб, движения головы, улыбка, взгляд светло-карих глаз. Ну, ваше преосвященство, а?! А как же целибат?!
Когда в последний раз вы были на исповеди, сын мой? Спросил Стотенберг, и Гарет смутился:
После возвращенияни разу. Признался несколько растерянно. Всё как-то Как-то не получалось.
Я крестил вашу мать. Напомнил кардинал. И венчал ваших родителей. И крестил вас с братом. Был февраль, и в церкви святой Анны в Гранствилле было довольно холодно. Вы с братом были такие крошечные! Я, помню, увидев вас, побоялся, что и подрастая, вы будете маленькими и хрупкими Как я ошибся! Я и не подозревал, что бывают настолько высокие чуть не сказал, люди, хотя в вашем случае это верно только наполовину. Он снова улыбнулся. Я несколько раз исповедовал вашу мать, а ваш отец по сей день исповедуется только у меня. По сутия личный духовник вашей семьи. Если вам нужна исповедь, я к вашим услугам.
Да. Колеблясь, всё-таки сказал Гарет. Я прошу исповедовать меня. Я грешен, святой отец, а вчера и вовсе, такое сделал, что до сих пор тошно.
Разумеется, всего он Стотенбергу не сказал. Сады Мечты и вообще все сведения о своём брате он похоронил глубоко в сердце. Но об Анжелике, о Дикой Охоте и о казни он говорил охотно и много, признавшись, до чего отвратительно чувствует себя после казни, но считает её нужной и справедливой.