Всё, что прикажет. Долги собираем, запугиваем, убиваем. На кого укажет, к тем приезжаем, громим дом, сараи поджигаем, баб, детей трахаем. Что Хозяин велит, то и делаем.
Дикая Охотатоже по его приказу?
Да. Чтобы шибче боялись и не расслаблялись.
Откуда он вас берёт? Где он набирает столько полукровок и кватронцев?
В Садах Мечты, где же ещё?..
И что это такое: Сады Мечты?
Сдаётся мне, одной стороной рта усмехнулся Вепрь, что кое-что интересное я тебе всё-таки расскажуИ рухнул без чувств. Гарет от души и очень грязно выругался, повернулся к Марчелло:
Он вообще-то очнётся? Говорить будет?
Будет. У него сотрясение мозга, от души вы его приложили, патрон. Марчелло, который тоже хорошо помнил Анжелику, никакого сочувствия к Вепрю не пытал. Положим его в прохладное местечко, обольём водой, и он придёт в себя. Ему гораздо лучше, чем бедной бамбине Анжелике, гораздо!
Я хочу спросить его про брата. Тихо признался Гарет. Он может что-то знать Должен, обязан что-то знать! Он, сощурившись, посмотрел на остальных пленных. Те, безумно уставшие и от жары, и от страха, и от долгого пути пешком, сидели угрюмые, опустив глаза в землю.
Что приуныли? Спросил Гарет, пройдясь перед ними. Вы бы потешили себя, вспомнили бы, как беззащитных детишек гоняли и глумились над ними, глядишь, полегчало бы! Здорово, наверное, смотреть, как им страшно, как они мучаются, плачут? Я вот теперь тоже потешусь. На самом деле Гарету было жутко от того, что он собирается сделать, и он изо всех сил накручивал себя, вспоминал Анжелику, убеждал себя, что он обязан заявить о себе, как о жестоком правителе, и прежде всего это будет его послание Драйверу. Мало помогало. «Тебе герцогством править. Убеждал он себя. Придётся и казнить, и пытать даже, привыкай!». Нет, убивал Гарет, не дрогнув, но то в бою, а казньэто Палачей воины презирали, для палачей даже название было нецензурное, и очень пакостное. Если воина сравнивали с палачом, это было оскорбление из тех, что смываются кровью и больше никак.
Как Гарет ни крепился, и всё же его вырвало. Хорошо хоть, он успел как бы невзначай переместиться за угол сарая, у которого происходила казнь! Местный барон, встретивший Хлоринга с выражениями фальшивого восторга, созерцал происходящее со смесью испуга и сомнения, но заступиться или как-то вмешаться не посмел. Хотя Гарет не сомневался: он знает. Знает, и кто это, и откуда. «Как же этот дрищ ухитрился взять здесь такую власть?! Не переставал поражаться Гарет, имея в виду Драйвера. Чем он их взял, он же дерьмо полнейшее, отец же рассказывал, а отец ошибаться не мог! Кто стоит за ним, ЧТО стоит за ним?».
Местным жителям, присутствовавшим на казни, было подробнейшим образом рассказано, что такое Дикая Охота, перечислены её преступления, и обещано, что если появится кто-то подобный и возьмётся за то же самое или подобное, его (их) ждёт такой же финал. Вепрь, как и обещал Марчелло, очнулся и тоже смотрел на казнь. Его трясло; вся левая сторона его лица распухла, глаз заплыл и стал красным от лопнувших сосудов, голова болела уже вся. Но хуже всего было ему от того, что происходило на его глазах. Вепрь смотрел, как насаживают на кол его бывших приятелей, как они дёргаются, орут и хрипят, как дёргаются их ноги и глаза вылезают от боли, и его тошнило и то и дело рвало желчью. При этом он дико радовался, что избавил себя от этого, жадно дышал, неимоверно страдал, хотел убраться подальше и больше ничего не видеть, боялся, что Хлоринг передумает и следующим будет он, и от всех этих чувств его била крупная дрожь. Тряслись, казалось, даже внутренности. Казнимых рвало кровью, кто-то из них натужно просил, чтобы его добили, таким голосом, что Вепрю хотелось зажать уши руками, но он был связан и вынужден терпеть. Колья с казнёнными установили вдоль дороги перед воротами в город, там же поставили и пики с головами. Местный писарь написал дощечку с перечислением преступлений казнённых и приговором графа Гранствиллского; вдобавок, к преступникам был приставлен человек из местных, который неграмотным должен был рассказывать всё устно. Одного из его приятелей, Хвата, не казнили с остальными. Его кастрировалипри чём орал он даже громче, чем те, кого посадили на кол, выкололи глаза и отрубили пальцы на руках. И в таком виде Гарет отправил его в Редстоун, с сообщением о том, что он, граф Гранствиллский, Июсский и Ашфилдский, наконец-то выловил и уничтожил Дикую Охоту, которая принесла столько зла местным жителям, и призывает барона Драйвера порадоваться этому вместе с ним. У себя в каюте Гарет напился вдрызг и проспала точнее, впал в кому, до следующего полудня. Всё это время «Единорог» не трогался с места, капитан ожидал команды графа. Проснулся Гарет злой, с больной головой и в поганейшем настроении, и сорвал его на всех, кто попался под рукуна Марчелло, на капитане и на Роберте. И отправился допрашивать Вепря.
Тот за ночь слегка отдохнул, пришёл в себя и приободрился. Казнь закончилась, а он жив И то, что всё у него болит немилосердно, если вдуматься, только лишнее напоминание о том, что он жив. Он охотно рассказал Гарету о том, что такое Сады Мечты, где они находятся, что там происходит, откуда попадают туда дети, что там с ними делаютвсё. Знал Вепрь и про проход в Редстоун из дома Баррпроложенный через цепь естественных пещер в скале, на которой стоял замок. На вопрос Гарета, не видел ли он в Садах Мечты кого-либо, похожего на него, Вепрь пожал здоровым плечом:
Не приглядываюсь я к ним Вроде, Гор на тебя похож, такой же здоровый, но глаза у него вроде другие Да чёрт его знает! Я же двенадцать лет, как в Семье, в Садах бываю только во время нового Привоза, новых девок помацать. А Гор этот там лет десять, не больше.
Гарет, дрогнув, сломал в пальцах печенье, которое бездумно крутил, слушая Вепря. Мрачно взглянул на него, соображая. Информация о Садах Мечты стала для него шоком; он даже порадовался, что оставил Марчелло снаружи, и тот не слышал ничего. Если брат был там, об этом никто знать не должен, ни одна живая душа! Никто!!! И особенноотец. А Вепрь И зачем Гарет пообещал сохранить ему жизнь?.. С другой стороны, отпускать ведь он его не обещал, верно?..
Не прошло и двух дней, как Гэбриэл попытался встать. Силы стремительно возвращались к нему, рана на ноге затягивалась. Доброе отношение и непривычные забота и уход помогали юноше даже сильнее, чем компрессы и лекарства. Если бы не неотвязные мысли об Иво и Алисе, не страх за них, он был бы счастлив. День, когда он смог встать и, хромая, выйти из башни, стал особенным днём, который Гэбриэл запомнил на всю жизнь. Это был день первого майского полнолуния, великий праздник Старших Народов Острова. В этот день всегда стояла великолепная погода, он был полон света, звона и особой, волшебной прелести, которую ощущают даже самые грубые натуры. Ганс помог Гэбриэлу надеть штаны и сапоги, в которых тот бежал из Садов Мечты, почищенные и приведённые в порядок заботливыми руками Тильды, а рубашку, только что сшитую Тильдой и пахнущую свежестью чистого белья и лавандой, Гэбриэл надел сам, переждав головокружение, напавшее после возни с сапогами. Ганс поддержал его, когда Гэбриэл выпрямился, но тот уверенно шагнул к двери, только чуть опершись здоровой рукой о косяк. Дверной проём притягивал его, как магнит. Завешенный колеблемой слабым сквознячком ажурной тканью, он мерцал изумрудно-золотым мерцанием, за ним слышались шелест листвы, птичье пение, куриное бормотание За ним была жизнь и свобода! Откинув полог, Гэбриэл шагнул на крыльцо.
Мир, ради которого он рисковал жизнью и столько выстрадал, был прекрасен. Прекрасен был затеняющий двор клён, изумрудные листья которого пронизывали солнечные лучи; прекрасно было синее, без единого облачка, небо; прекрасен был цветущий и благоухающий сад, полный пчелиного золотого звона, прекрасны были набравшие цвет кусты сирени и дикой розы, жасмина и бузины. Прекрасны были куры, горшки на кольях и доски, лежавшие у большого сарая так давно, что между ними проросли прекрасная крапива и акация. Склон холма, на котором стояла башня, порос мелкой кудрявой травкой. На травке паслись гуси с писклявыми гусятами, и это тоже было прекрасно. Ароматы свободы, все до единого, даже запах навоза из близкого хлева, кружили голову. И прекраснее всего были холмистые дали, видные с этого склона, поросшие ивняком, клёнами и берёзами, синеющие к близкому горизонту, на котором призраками вставали меловые холмы эльфийского побережья Гэбриэла охватило столько эмоций сразу, что это было даже больно. Он сел на крыльце, опершись о косяк, и смотрел, дышал, впитывал в себя звуки, запахи, пляску теней и солнечных бликов, синеву неба, широту пространства Микамаленький ночной воин, запрыгнула ему на колено, осторожно, не касаясь раны, словно зная о ней. Заурчала, легко покалывая колено когтями, и её урчание, а может, и эти уколы, вернули Гэбриэлу чувство реальности, расслабили узел в груди, в который сплелись все его чувства, и позволили, уже не задыхаясь в муке, просто наслаждаться происходящим.