Ты не видел, как она играет! Радостно сообщила Тильда, очарованная его улыбкой. Прямо котёнок, весёлая такая!
Какая удивительная. Сказал Гэбриэл. С крысами бьётся, а такая нежная. В Садах Мечты их нет, ни одной. И на ферме, где я рос, не было. Там капканы на крыс ставили. И яд бросали.
Кошек любят сильные и добрые люди. Сказал Моисей, садясь к столу, где всё уже было готово. Ганс помог Гэбриэлу сесть повыше, уложил удобно и безопасно сломанную руку, подал блюдо с тушёной куриной грудкойТильда сделала её без жира, но с зеленью и сметаной, положил доску ему на колени и поставил блюдо на неё. Гэбриэл, одинаково хорошо владеющий обеими руками, как большинство эльфов, без труда смог есть, держа ложку в левой руке. Моисей помолился по-своему, Тильда прочла короткую христианскую молитву, и они приступили к еде. Алиса немного пообтесала Гэбриэла, научив не чавкать, не торопиться и не ронять куски еды; и всё равно он подозревал, глядя на них, что далёк от нормы. Такой ужин, спокойный, общий, с разговорами, был ему в новинку. Они ухаживали друг за другом, подавая то, что стояло ближе к подающему, обсуждали день. Молчаливый Ганс ограничивался кивками, улыбками и жестами, но, похоже, его понимали
А вот сюрприз! Тильда, сияя, поставила перед Гэбриэлом тарелку с вишнёвым пирогом, от которого разлился божественный вишнёвый аромат. Ганс за вишней в Блуд бегал! Еле нашёл! Тут теста почти нет, одна начинка; а ещё я для тебя вишнёвый морс сделала. Угощайся, бедный ты мой мальчик, кушай на здоровье!
У Гэбриэла задрожала рука, он прошептал:
СпасибоЧуть не плача вновь от благодарности. Доброта этих людей лечила и оживляла его душу лучше любого лекарства; он не знал, как сможет отблагодарить их за всё это? У него ничего нет, он никто, да ещё и опасен для них! И как же врал Хэ, когда говорил, что люди ненавидят их, что они в опасности вне Садов Мечты! Ублюдок Вновь ненависть всколыхнула душу, но тут же и ушла, душа нежилась в тепле и заботе, и не хотела помнить зло.
Снаружи сгустились сумерки; от открытого окна потянуло вечерней прохладой, такой блаженной, такой забытой. Тильда убрала посуду, вытерла стол, поставила на него лампу со свечой внутри, и Моисей выложил на стол огромную книгу. Они вновь сели, и Моисей, открыв книгу почти на середине, начал читать историю о прекрасной Бьянке Кастильской и Гийоме Бургундском. Как Гийом, охотясь на волшебного вепря, заехал в дикие места, был ранен, с трудом добрался до озера и упал на его берегу, истекая кровью, а прекрасная Бьянка в этот самый день приехала на озеро со своими слугами и служанками, и нашла раненого. Раненый был в цветах вражеского дома, и слуги советовали убить его, но Бьянку тронули красота и благородство молодого рыцаря, и она перевязала его раны и увезла в свой замок, где ухаживала за ним, пока он не очнулся. Увидев красоту девушки, потрясённый её милосердием, и умом, и умением говорить, Гийом влюбился в неё без памяти, но скоро узнал, что она дочь врага его герцога. Честь и долг вступили в яростную борьбу с любовью На этом интересном месте Моисей прервался, сказал, что уже темно, и пора спать, особенно Гэбриэлу, который только-только начал выздоравливать.
Гэбриэл словно очнулся после зачарованного снатак живо он переживал повесть, так погрузился в виртуальный мир, так ярко представлял себе персонажей! Гийом был совсем как он, Гэбриэл, а Бьянкаона похожа была на Алису, такая же прекрасная, такая же умная и образованная Не удивительно, что Гийом в неё влюбился, уж он-то, Гэбриэл, знал, как это бывает! Моисей пообещал, что завтра после ужина он продолжит чтение, и Гэбриэлу пришлось послушно лечь, после чего его укрыли, Тильда поцеловала его в лоб и погасила огонь. За лестницей, у другого окна, спал Ганс, а Тильда с Моисеем ушли наверх, каждый в свою комнату. Всё стихло. Гэбриэл, возбуждённый услышанным, ещё переживал за Гийома и Бьянку: как-то у них всё обойдётся?! с этих влюблённых мысли, естественно, перекинулись на Алису Ей бы рассказ понравился! Это была последняя осознанная мысльГэбриэл уснул, ещё успев ощутить, что Мика вновь устраивается у него на груди.
Гарет и его люди некоторое время обсуждали, как доставить пленников в деревнюверхом, или подождать телегу? Была опасность, что кто-то из них сбежит, кватронцы были дерзкими, наглыми и сильными. Марчелло предложил способ, который видел на востоке: жердь с поперечными палками, к которым привязывали руки и шею, попарно, и кнехты принялись за работу. Вепрь жадно рассматривал всё вокруг: молодую траву, пробивающуюся сквозь прошлогодний мусор, пчёл и первых бабочек, нежные крокусы. Ему было дико: его собираются убить, а всё вокруг нисколько не изменилось, было таким обычным, ярким, весенним! Интересно, чувствовали ли то же самое те, кого убивал он?.. Вепрь не жалел о том, что делал, но признавал справедливость происходящего. Только вот менее страшно и тошно от этого не становилось. Смерть на колу была мерзкой, грязной и очень долгой, уж он-то знал. Может, удастся сбежать?.. Но устройство, сооруженное по совету Марчелло, убило в нём всякую надежду.
День, хоть и весенний, выдался солнечным и жарким. Вепрь, ковыляя среди своих подельников, то и дело оказывался на грани беспамятства, так плохо ему было. То и дело его рвало, тяжело, желчьюв желудке больше ничего не было. В деревне Луговой он кисло смотрел на то, как радуется женщина, которой вернули сына, и про себя ненавидел её: это из-за неё и таких, как она, их действия здесь считают такими уж преступными. А что они делают?.. С ними самими в прошлом, между прочим, эти же самые люди поступали ничуть не лучше, даже хуже! С ними, значит, можно, и это никакое не преступление, а с их щенками нельзя?! Это с какого ж хрена?! Те, кто мучил и убивал их, идут себе потом домой, посвистывая, а за этих грязных дайкинских щенков его, Вепря, посадят на кол?!
Чем ближе был Грачовник, тем отчётливее Вепрь понимал, что умирать не хочет. При мысли о коле, разрывающем его внутренности, ему становилось так жутко и тошно, что он шёл на автопилоте, не видя ничего перед собой и то и дело сотрясаясь от пустых спазмовне было больше даже желчи. Понимал Вепрь и то, что его подельникам так же страшно и тошно, как и ему самому; и что кто-то из них, как только начнётся казнь, обязательно заговорит в надежде на спасение или даже на быструю смерть. Поэтому, как только с ними поравнялся один из конных кнехтов, Вепрь прохрипел:
Эй, как там вас с сиятельством говорить хочу.
Ты, тварь! Ахнул сзади кто-то из его уже бывших приятелей, но Вепрь не обернулся. Каждый сам за себя и все за Хозяинатак его учили?.. А теперь к чёрту и Хозяина. Теперь Вепрь только сам за себя.
Чего тебе? Гарет подъехал, сдерживая горячего вороного жеребца, который переминался и с храпом грыз удила, кося на Вепря огненным глазом.
Я расскажу всё, что хочешь знать. Ответил Вепрь. Я много знаю про Хозяина и Красную Скалу, тебе интересно будет. Если жить оставишь.
Скажем так. Подумав, предложил Гарет. Если я услышу от тебя что-то в самом деле полезное, жизнь я тебе, возможно, оставлю. Но если вся твоя болтовня гроша ломанного не стоитза готовность отвечать, так и быть, умрёшь быстро. Устраивает?
Да.
Мы тоже кое-что знаем! Возроптали его подельники. Эй, сука, Вепрь, ты сука, понял?!
Лучше быть живой сукой, пробормотал Вепрь, чем дохлым псом.
Его отвязали и даже дали пить, после чего они с Гаретом отошли на холм, с которого хорошо видны были местный замок, больше похожий на простой добротный каменный дом, Фьяллар и мачты кораблей в порту. Грачовник был последним большим портом перед Июсом, где могли швартоваться большие морские суда вроде «Единорога», и мачты образовали целый лес. Удобная была позиция: видеть их могли все, подслушатьникто.
Твой хозяинДрайвер? Спросил Гарет, постукивая по бедру хлыстом.
Он самый. Прохрипел Вепрь, то и дело осторожно двигая шеей: левая половина головы, шея и даже левое плечо болели и тупо ныли, а левое ухо ничего не слышало, в нем что-то глухо шумело и при движении пощёлкивало.
Сколько вас у него?
Смотря кого нас. Тех, кто Семьёй называется, три десятка, а стражикогда как.
И что вы для него делаете?